Год Ворона

Начальник смены отдал приказ, и через несколько минут к "Медведю" по рулежной дорожке уже мчался тягач. Задача у него была несложной - отбуксировать бомбардировщик в дальний конец летного поля, где с утра с ним начнет работать взвод химической защиты.

В принципе, дезактивацию, а проще говоря, мытье самолета с мылом и порошком, надлежало сделать сегодня. Но в строгом соответствии с политикой перестройки, гласности и нового мышления, единственная исправная передвижная авторазливочная станция АРС-15М по приказу начальника политотдела с раннего утра трудилась на полях соседствующего колхоза.

Тягач, фыркая солярным выхлопом, оттащил "Борт 262" на специально оборудованную площадку, огороженную с трех сторон высокими земляными насыпями. Техники, похожие в комбинезонах ОЗК на пришельцев из космоса, быстро подставили трап, подключили к самолету все полагающиеся по регламенту кабели и шланги. И, не дожидаясь, пока летчики покинут кабину, поспешно ретировались, поскольку до окончания дезактивации какое-либо другое техническое обслуживание строго воспрещалось. Впрочем, никому бы и в голову не пришло возиться с бомбардировщиком, который несколько часов назад побывал в полусотне километров от эпицентра ядерного взрыва. ОЗК, если верить начхиму, штука надежная, но к чему это проверять на себе?

После того как рев тягача утих за земляным валом, в боку фюзеляжа с легким шипением открылся люк. Из самолета выглянул невысокий крепко сбитый мужчина лет тридцати пяти - сорока, в летном комбинезоне, с торчащим на голове упрямым ежиком коротко стриженных, с легкой рыжинкой волос. Летчик быстро сбежал по трапу. Ступив на бетон площадки, он что-то крикнул, повернувшись в сторону кабины, и нырнул под брюхо самолета.

Будто повинуясь неразборчивой команде, серебристый корпус задрожал. Нарушив идеальную целостность титанического подбрюшья, по нему чиркнула тонкая щель, словно шнур приложили. Бомболюк начал медленно открываться. К тому времени, когда створки разошлись наполовину, внизу у самолета стояли уже три летчика. Задрав головы вверх, они, затаив дыхание ждали, когда взорам откроется содержимое боевого отсека1.

- Ебанный в рот! - выругался тот, что спустился первым, как только сумел разглядеть то, что находится внутри. Не став дожидаться полного раскрытия, он подбежал к трапу и заорал:

- Костя! Закрывай, нахер, обратно! Серега! Связь с КДП! Пусть машину высылают! Чем скорее, тем лучше!

Створки, дернувшись на месте, медленно поехали вверх, закрылись.

Из самолета выскочил четвертый летчик. Заполошно оглянувшись, он буквально скатился по трапу, и воскликнул:

- Ну, что будем делать, командир? Ведь ЧП!

- Догадайся, - резко ответил мужчина, нахлобучивая на голову фуражку с синим авиационным околышем, которую до этого мял в руках. - Сухари, блядь, сушить, товарищ оператор вооружения!

Командир приложил ладонь ребром, привычным движением уточнив соосносность кокарды, и тоскливо произнес, глядя в сторону выезда со спецплощадки:

- Сейчас УАЗка придет, я до командира базы смотаюсь. А ты, пока особый отдел не набежал, открой створки, и еще раз все осмотри. Внимательно осмотри, Коля!

- Открывать, закрывать... - тоскливо протянул оператор вооружения. - А со спецгрузом что делать будем? - Уточнил он, косясь в сторону хвоста, где поблескивал колпак кабины стрелка.

Скрипнув зубами, командир ответил:

- Выкинь, нахуй. Прям на полосу, - и, заметив безмерное удивление в глазах подчиненного, добавил: - Не трогай, пусть дрыхнет. Сам не буди. Проснется - грамм двести массандры залей, и пусть дальше валяется, пока со всей хуйней не разберемся. Я скоро.

Не прошло и пары минут, как к "стратегу" подкатил автомобиль. Командир забрался внутрь, громко хлопнув дверью. УАЗ лихо развернулся вокруг высоченной стойки шасси и рванул в сторону выездных ворот, оставив остальной экипаж у самолета. Выражения лиц у летчиков строго соответствовали вульгарному понятию "охреневшие". А то и "охуевшие" ...

* * *

Пятикилометровая дорога вдоль которой располагались технические службы, стараниями замполитов больше походила на увешанную рекламой улицу в каком-нибудь буржуазном Нью-Йорке. Только здешние плакаты и стенды не соблазняли развратной роскошью, а несли нерушимому блоку коммунистов и беспартийных мудрые изречения как классиков марксизма-ленинизма, так и ныне здравствующих вождей.

Правда, вожди в последнее время менялись в темпе перчаток у забывчивой барышни, и замполитам не хватало ни сил, ни времени на окучивание огромной территории. Так что, помимо свежего портрета Горбачева и аршинного транспаранта "Решения январского 1987 года пленума ЦК КПСС - в жизнь!" в глубине подальше от начальственных глаз можно было встретить выцветшие портреты Леонида Ильича Брежнева. И даже цитаты за авторством министра обороны Соколова, смещенного этой весной стараниями того же самого Руста.

Однако командир борта 262 Емельянов не замечал бесчисленные плакаты. А если и озадачивался судьбой опального министра, то исключительно в разрезе собственных возможных неприятностей, среди которых снятие с должности представлялось чуть ли не выигрышным лотерейным билетом.

В левом командирском кресле "тушки" майор летал третий год. За это время, да и на протяжении всей предыдущей службы бедовый "стратег" побывал в несчитанном количестве переделок, до сих пор неизменно выходя сухим из воды. Но на сей раз он иллюзиями себя не тешил. В нынешней ситуации его и экипаж могло спасти только чудо. А в чудеса Емельянов верил, и верил свято. Особенно в хорошо организованные и тщательно подготовленные. И если бы сейчас у него на пути вдруг встретился снятый еще в 1953 году плакат: "Техника во главе с людьми, овладевшими техникой, может и должна дать чудеса", то майор повторял бы его, как мантру...

Командира тыловой базы, человека, отвечающего на аэродроме за все, что не поднимается в воздух, он разыскал на дальнем складе горюче-смазочных материалов, расположенном в нескольких километрах от летного поля. Высокий широкоплечий полковник в изрядно запыленном кителе ходил вдоль железнодорожных цистерн и виртуозно костерил двух прапорщиков и десяток солдат, которые, по его мнению, недостаточно быстро орудовали вентилями и заглушками.

- День добрый, Петрович, - обменявшись рукопожатием, дипломатично поинтересовался Емельянов, смиряя запал и желание сразу вывалить на голову собеседника всю историю, - как дела в общем и в частностях?

- Какие тут нахер, дела! - рявкнул в ответ полковник. - Горбачев со своим ускорением затрахал на корню! Чтоб вы так летали, как нам горючку подвозят! Середина месяца, а на балансе висят тридцать тысяч тонн! Все емкости под завязку! А они гонят, блядь, и гонят, по три эшелона в месяц! Куда мне его девать?! А девать надо! Заикнешься, что хватит, мол, ерундой страдать, и слать не больше, чем для полетов необходимо! Моргнуть не успеешь, в "тормоза перестройки" загудишь. И поскачет пизда по кочкам, замполиты проработками задолбают. В общем, сам видишь - проявляем "новое мышление" в полный рост. Земля впитывать не успевает! Летали бы вы не на керосине, а на бензине, как "кукурузники", - с нынешним хозрасчетом вся округа на меня бы работала!

Только теперь майор разглядел, что керосин из открытых кранов, словно в школьной задачке про бассейн, весело стекает в траншею, исчезающую за колючкой в глубоком овраге.

- Ну да и хрен с ним, из земли вышло, в землю и уйдет, - с неожиданным спокойствием подытожил командир базы.

- В Красноталовке уже приспособились из колодцев керосин добывать, - поддержал "светскую" беседу Емельянов, - они в низинке, так что за сутки тридцать сэмэ набирается...

- Ты, Саня, мозги мне не еби, - оборвал майора резкий, как обрыв, полковник, - Пришел - говори, с чем. Кота за яйца тянуть не надо. Вы сесть не успели, а ты ко мне уже примчался. С чего вдруг? Есть подозрение у меня, что тебе что-то очень нужно...