Страница 7 из 15
Туанхо уложил меня обратно на матрас. В этот раз его руки оказались неожиданно нежными – даже рана на спине почти не беспокоила, пока меня устраивали поудобнее. Но лежать я не собиралась:
– Собаки! Даша!
Уже то, что она осталась в живых, радовало неимоверно. Но кто знает, сколько жители деревни будут выносить её вопли? Да и успокоить собак требовалось. И накормить – сколько я так провалялась в беспамятстве? А у чужого они еду не возьмут.
Похоже, Туанхо догадался, чего я хочу. А возможно, и понял – во время пути не раз слышал, как я зову девчонок. Но вместо того, чтобы помочь встать, он распахнул дверь пошире, так, чтобы я могла увидеть двор.
К дереву, которые здесь росли почти у каждого дома, на палках были привязаны Нюта и Даша. Ну, с Нютой понятно, но как они Дашку умудрились так прикрутить?
– А ну, ТИХО!
От моего вопля сидящая рядом со мной женщина вздрогнула и выронила чашку. Туанхо посмотрел так, что я испугалась, не вылетят ли у него глаза из орбит. Да и саму скрутило от боли.
Но собаки услышали знакомый голос и знакомую команду. И успокоились. Правда, изо всех сил стали высматривать, куда я спряталась. Теперь мне предстояло до них добраться.
Это оказалось нелегким делом. На крик ушли последние силы, да и сиделка моя всполошилась. Повинуясь ей, Туанхо снова помешал мне встать.
Да что это такое! Я возмутилась. И заставила себя успокоиться – нервы никогда не помогали решить проблему. «Спокойствие! Только спокойствие!» – девиз не только «красивого мужчины в самом расцвете сил», но и любого собачника. И я решила действовать аккуратно, но настойчиво. В конце-концов, раз меня лечат, а Дашку не убили, значит, мы им зачем-то нужны?
Я повернулась к Туанхо и сделала жест, словно я ем. А потом ткнула пальцем в собак:
– Нюта? Даша?
Он понял. Что-то сказал, и через несколько минут мне принесли две миски с кашей. Я вздохнула: собакам без мяса… Как бы объяснить? Но в голову ничего не приходило, и я просто кивнула, подтверждая, что это собакам можно.
– Нюта! Даша! – привлекла я внимание собак, – Лежать!
Они выполнили приказ, и парнишка, которому вручили миски, смог спокойно поставить их не землю. Как только он отошел, я скомандовала:
– Можно!
Они на самом деле проголодались. Каша исчезла в мгновение ока и, успокоившись, сытые собаки улеглись под деревом. Привязь их беспокоила, но они слышали мой голос, а значит, все было в порядке.
Но не для меня. Собаки на привязи, в окружении незнакомых людей… Подходи, кто хочешь, делай, что хочешь. Дашка то за себя постоит, а вот Нюта… Лабрадора можно на части резать, шкуру с живого снимать, а он лишь хвостом вилять будет. И я настойчиво поползла к выходу.
Женщина всполошилась. А Туанхо махнул рукой, что-то ей сказал и подхватил меня на руки. Через несколько минут я оказалась во дворе, на низком помосте, который стоял тут же, у дерева. Одеяло сползло, и оказалось, что меня переодели.
Широкая юбка темно-синего цвета и простая кофта, подхваченная синим поясом. На ногах – что-то, похожее на носки, только сшитое из грубой ткани – здесь все в таких ходили. А сверху обычно обували те самые плетеные из соломы дырчатые лапти, подхваченные веревками на лодыжках. Только кое-кто из мужчин носил кожаные сапоги, или что-то вроде ботинок с крагами.
Мне, видимо, обуви не полагалось. Зато на этот помост принесли мой матрас и подушку, больше напоминающую квадратный валик. И кувшин с водой.
Девочек отвязали. Причем сделали это оригинально: просто перерезали веревки возле шеи, и отскочили. Но собакам было не до чужаков – они увидели меня!
Их безудержное веселье грозило мне новыми травмами.
– Тише!
Они сбавили обороты, и ко мне подошли уже спокойно, только попы крутились так, что собаки чуть не пополам складывались. Пока я здоровалась, в сарае, который стал мне почти домом, началась суета.
Оттуда выносили сено. Женщины убирали паутину со стен, выметали мусор. Потом внутрь занесли небольшой сундук, матрас и одеяло. Похоже, меня решили поселить как человека!
Туанхо жестом пояснил, что собирается взять меня на руки. Я кивнула, и Даша осталась сидеть на месте. Только подозрительно носом повела. Но Туанхо на всякий случай обошел её по дуге.
Как только я оказалась внутри, позвала собак. Они примчались и устроились на полу, рядом с матрасом. А я огляделась.
Помещение изменилось. Исчезли связки соломенных поделок со стен, пол щерился кривыми досками, но стал чистым. В углу пристроился тот самый сундук. Я дотянулась до него рукой. Деревянный остов оказался оклеен то ли цветастой тканью, то ли бумагой. Непонятный материал.
На крышке сундука выстроились несколько плошек, кувшин с водой и чашка. У стены расположился низкий столик, на котором мне еду приносили. Что же, жить можно.
И хотя я практически ничего не сделала, усталость накатилась тошнотворной волной. Я улеглась и закрыла глаза. Убивать ни меня, ни девчонок явно не планировали, так нечего и нервничать.
Дни текли однообразной чередой. Трижды в день мое одиночество нарушала Соно, та пожилая женщина. Она приносила еду и лекарства. Для собак тоже находилась каша, но меня все сильнее беспокоило отсутствие мяса – сколько они еще продержатся на таком рационе? Доползти до леса, чтобы отпустить девочек ловить мышей, сил не хватало.
Зато от детей отбоя не было. Они то и дело пробегали мимо сарая, не забывая кинуть взгляд в открытую дверь, пока Соно не заругалась, и на проем не повесили соломенную циновку. Но лежать в полумраке оказалось совсем тошно, и я начала выползать на улицу, на помост. Довольно скоро я узнала и его название – пхенсан.
Наблюдать за деревней оказалось занимательно. Она просыпалась на рассвете. Женщины разжигали очаги в той общей кухне и начинали готовить. Завтрак состоял из каши на воде. Судя по всему, рис смешивали с ячменем, но точно я сказать не решалась. К основному блюду полагались закуски – что-нибудь маринованное: редис, капуста или дикий чеснок. Но чаще я не могла распознать, какую именно траву кладут мне на тарелку. Острые до невозможности закуски пользовались успехом, я же ела их весьма умеренно – тушить пожар в желудке приходилось большим количеством воды.
Так же здесь уважали зеленый чай. Но он был редкостью, чаще пили просто отвар трав, иногда – с медом. Но сладость обычно отдавали детям и больным. Так, мне обязательно приносили пару ложек, чему я была безмерно благодарна – без сахара мне приходилось трудно.
После все расходились по своим делам. Женщины занимались хозяйством, некоторые, вооружившись корзинами и коробами, уходили в лес. Возвращались к обеду, таща на себе килограммы зелени. И тут же садились за переработку: увязывали в пучки, измельчали, сушили, мариновали… Девочки принимали во всем посильное участие.
А мужчины… Вот тут все было куда интереснее!
Мужчины делились на отряды. Треть уходила в лес, как я скоро поняла – на охоту. Треть отправлялась за деревню, где я еще во время прогулок заметила клочки возделанной земли – огороды. А оставшиеся… Последняя часть мужчин шла на площадь, как я прозвала пустое место в центре деревни. И там, под руководством Ёншина или Туанхо, занимались… военной подготовкой! Они стреляли из луков, крутили копья, дрались на мечах и палках, сходились в рукопашную… Я специально доковыляла до места, откуда хорошо просматривалась площадь, хотя от боли кричать хотелось. Но знать, чем живут эти люди, казалось важнее.
Пожилые люди тоже без дела не сидели. Женщины шили или ткали прямо на улице, под навесами, старики, кто мог передвигаться сам, звали детей и уходили за дровами, их много требовалось.
Меня не трогали. Еду приносили исправно. Показали, где можно набрать воды, а где – помыться. Вместо бани здесь использовали небольшой домик с чанами, вмонтированными в глинобитный пол. Очаг находился снаружи, так что вода грелась с самого утра, и дежурный смотрел, чтобы её хватило всем желающим. Холодную приносили сами.