Страница 33 из 38
Маша так говорила Шарьинцу в ответ:
– Прадед прадеда деда запрятал здесь меч,
Потому что охотников много забрать…
Смазал жиром барсучьим, потом замотал
Чёрным шёлком, в колоду укрыл, да зарыл
В этом месте. А сверху он дуб посадил.
И с тех пор сотни лет этот дуб тут растёт.
А в предании сказано: Лишь богатырь,
Что придёт вместе с соколом, сможет взять меч.
Три их предка погибли, ту тайну храня.
А четвёртый под пыткой сказал, что лежит
Меч под дубом, а вот под каким, не сказал.
И с тех пор порубили здесь много дубов,
В наших диких лесах. Но сюда не дошли.
– Что ж, выходит, твой дед и не видел меча?
– Нет. Ни дед и ни прадед… Лишь знают, где дуб;
Да легенду друг другу, уж сколько веков,
Пересказывают. А теперь и сынов
Не осталось уже в их почтенном роду.
Ну а я… не марийка, а русская я.
Я – приёмная дочь. Было мне года три,
Или пять, как татары деревню сожгли,
Всех убили мужчин, ну а женщин, детей
Взяли в плен. Мать моя попыталась бежать,
Но догнали татары. Меня же она
Схоронила в Ветлуге, в густых камышах.
Я с тех пор уж не видела больше её.
Так осталась одна. А потом уж, в лесу
Меня Устя нашла и к себе привела.
Так у них и живу я. Она мне как мать… –
И ответил ей Фёдор на этот рассказ:
– Свет мой, Маша! Едва я увидел тебя,
На мгновение я обо всём позабыл;
Еле сердце в груди я своей отыскал,
Так забилось оно. Так стучит и теперь,
Лишь в глаза голубые твои посмотрю…
Только долг не даёт мне остаться с тобой.
Но тебе обещаю: к тебе я вернусь…
– Помолчи! Помолчи! Обещаний ты мне
Не давай, не тревожь. Буду жать я и так.
Лучше меч постарайся скорее достать,
Да спеши в свой поход. Да скорее вернись.
– Эх! – Тут Фёдор Шарьинец обнял крепкий дуб,
Столь широкий, что ствол он не смог обхватить.
Сокол Финист взлетел, да над кроной кружил.
– Э-эх!! – напрягся Шарьинец всей силой своей.
Сокол Финист всё шире и шире круги
Над зелёною кроною дуба повёл.
Ветер всюду поднялся, завыл, засвистел.
А на небе над дубом из туч небольших
Вдруг огромная чёрная туча свилась,
А из тучи, змеёю спускается смерч
Прямо к дубу, и крону его он объял.
Маша, видя такое, стоит, не жива,
Не мертва, оробела, не в силах шагнуть.
– Э-э-эх!!! – тут Фёдор вскричал, зарычал, словно зверь.
Вздрогнул дуб, покачнулся, ветвями встряхнул,
От земли оторвался и рухнул, треща,
Будто скошенный в страшном бою богатырь.
Тотчас смерч отступил и по лесу ушёл,
По пути всё ломая, со свистом лихим.
А колоду, в которой схоронен был меч,
Вырвал дуб из земли, обвивая её,
Спрутом крепких корней. Фёдор корни сломал
И колоду разбил, и достал из неё
Свёрток чёрного шёлка. Его развернув,
Он достал ножны дивные редкой красы.
Сокол изображён был на ножнах резных.
Рукоять у меча тоже дивной красы
В виде сокола вся, что когтями держал
Крестовину меча, смирно крылья сложив.
Драгоценные камни сияли на ней.
– Дивный меч! – восхитился Шарьинец. – Его
Впору князю любому во славу держать! –
Он обтёр меч от смазки, на пояс одел. –
Эх, теперь бы коня!.. а пешком-то с мечом…
– Ничего. По дороге найдёшь и коня.
Только б ты не забыл путь обратный, ко мне.
– Уж теперь я его не смогу позабыть.
Что ж, веди меня к Соснам Ходячим скорей,
Что б скорее я мог возвратиться к тебе. –
Так за девушкой снова пошёл богатырь.
Уж не ведомо то, полчаса или час
Шли они разнолиственным лесом густым,
Вдруг вдали увидали и светлый сосняк,
И Ходячие Сосны у самой реки,
Холм едва миновали они насыпной.
7. Яма
Окрик грубый услышав, прервали свой сон
Три монаха. Смешали они день и ночь.
Ночью жутко и холодно в яме сырой.
Голод, жажда, усталость измучили их.
В тёмной яме три инока третий уж день
Как сидят. Им еды не дают уж два дня.
Только воду теперь получают они.
Но без дела монахи не могут сидеть.
В яме Тихон из глины фигурки лепил,
На стене барельефы выделывал он
По мотивам Писаний. Другие же два
Письмена выводили в стене земляной
О себе и о Боге, о том, как они
В путь далёкий пустились, и как их сюда
Посадили разбойники, как здесь живут…
И хотя покидали их силы уже,
Дух у них был не сломлен. Усталость едва
Сладкий сон подарила им, сон этот был
Грубым окриком прерван. Проснулись они.
– Ну, ещё не решили письмо написать? –
Слышат сверху. Над ямою Ворон стоял. –
На воде и на хлебе здесь будете жить…
– Так хоть хлеба нам дай, – попросили они.
– День, другой и без хлеба не сдохнете тут.
Может, в разум придёте. Пишите письмо!
Да просите, чтоб выкуп мне дали за вас.
А не будете: здесь и окончите дни.
Здесь мы вас и зароем. Считайте, что вы
Уж в могиле своей. Нам и дел: лишь зарыть.
Дали вам бересты, дали нож, чтоб писать,
Есть вода, а еды не просите пока.
Может, голод немного очистит мозги.
Так что думайте. Время играет на нас.
Трое вас, пусть один, и другой тут помрёт,
Третий всё же напишет. Куда нам спешить.
– Есть же крест на тебе. Ты же веришь в Христа, –
Говорил ему Тихон. – Ведь время придёт
И тебе умирать. Как же душу свою
Ты губить не боишься? Ей вечно страдать…
– Ты меня не пугай! Я уж пуган сто раз.
Здесь, в ветлужских лесах, дьявол Бога сильней!
Где ему там, с небес, через лес-то густой
Рассмотреть, что творится на грешной земле?
Дело тёмное – лес! Много в чащах своих
Он скрывает от мира и зла, и грехов.
На свету все мы – люди, и все без греха.
А как в тёмный-то лес забредёшь, да кругом
Видишь только убийство, да страх перед ним,
Так душа-то и чувствует: страх-то сильней
И добра, и любви, и всего, что ни есть.
Всяких видел я здесь. Сила силушку гнёт…
– Ты вот главный у них, а душой-то ты – раб,
Потому что тобой страх владеет, не ум, –
Отвечает из ямы Варнава ему. –
Можешь ты нас и голодом тут заморить,
А письма в монастырь не напишем тебе.
– Ничего, подождём. Голод вас вразумит. –
И сказав это, Ворон от ямы ушёл.
Приуныли монахи. Что делать теперь?
На воде они долго не смогут прожить.
В яме сумрачно, холодно, сыро сидеть.
Солнца днём закрывает над ямой шалаш.
– Братцы, есть-то охота, живот весь свело.
Я бы съел хоть сапог, – грустно Тихон сказал.
– Да, сейчас бы попасть нам опять в монастырь,
Очутиться бы в трапезной! Вот уж где рай
Для голодных желудков, – Макарий сказал.
– Брат Макарий, не надо! Ты этим ещё
Аппетит лишь сильнее растравишь себе.
Да и нам заодно, – так Варнава сказал.
Замолчали монахи в подземной тюрьме,
Лишь урчанье утроб было слышно в тиши,
Да над их головами в лесной вышине,
Где-то там, – щебетание птиц, ветра шум.
– Что же делать нам, братцы? – Макарий спросил.
– Что тут сделаешь? Знаю я только одно,
Что письма мы писать не должны ни за что! –
Вновь Варнава ответил. А Тихон сказал:
– Здесь, в лесу, Тихомир нас не сможет найти…
– Ничего, есть у нас пастырь лучше него.
И ему мы должны доверяться во всём, –
Так Варнава ответил. А Тихон сказал:
– Что ж, помолимся, братья. Теперь нам одно
Остаётся: на Бога во всём уповать.
Мы и раньше не думали, будто наш путь
Будет лёгок и весел. Чего же теперь
Унывать нам? Мы вместе, мы живы, и есть
Хоть немного воды. Воздадим же хвалу
Богу мы и за это. Откуда нам знать,
Что Он нам приготовил на этом пути…