Рыцари веры

Меня точно не ждали, но он посторонился.

— Проходи.

Я зашла на деревянных ногах. Наверное, это судьба, но момент повторился: он закрывает дверь, я задеваю его бедром, полотенце сползает, автоматически ловлю, и мои руки прижаты к торсу Ольховского.

— Кристина, определись. Ты меня одеваешь или раздеваешь, — хмыкнул Кирилл, а дальше всё пошло не по плану.

У меня сдали нервы. Это же Кирилл! Вот он, живой!!!

— Ольховский, какой же ты дурак! — вырвалось у меня, и я сдёрнула с него это дурацкое полотенце. — Раздеваю!

Толкнула ошарашенного к стене и, наплевав на всё, поцеловала. Мне жизненно необходимо было ощутить его губы, обнять, погладить грудь, где нет и следа ранений. Как же я его люблю! И каждым своим поцелуем, прикосновением начала говорить ему это.

Он только на миг растерянно замер, а потом сжал меня до треска в рёбрах и поцелуи стали такими, что подогнулись колени. Я плавилась в его руках, ужасно соскучившись. Даже не представляю, как я раньше жила без него.

— Останови меня! — прошептал Кирилл.

Его руки уже были у меня под одеждой, и единственное, чего мне хотелось — продолжения. Неважно где, в коридоре, в ванной, в спальне... Лишь мысль о том, что в самый пикантный момент заявится его бывшая и всё испортит, заставила разочарованно застонать и отстраниться.

Попытаться, по крайней мере, так как Кирилл не отпускал, глядя на меня затуманенным взглядом.

— Не успеем, — с сожалением сказала я. — Сейчас сюда твоя Барби за вещами заявится и скандал устроит.

При упоминании бывшей взгляд Ольховского приобрёл осмысленность и протрезвел. Забавный у нас сейчас вид. Он голый, моя одежда в беспорядке, губы горят. Встретились, одноклассники. Это мне он парень и любимый, а Кирилл не видел меня несколько лет.

— Что ты о ней знаешь?

— Кир, иди оденься, а то я за себя не ручаюсь, и всё тебе расскажу. Только не спрашивай, на каких колёсах я сижу.

Отодвинув его, одёрнула на себе одежду.

— Я на кухню, сварю нам кофе.

— Там…

— Ремонт сделан, — закончила за него. — Не беспокойся, я знаю, где что лежит.

— Откуда? — подозрительно сузил он глаза.

— Ольховский, оденься. Я понимаю, что Барби бывшая, но вот нечего её в полотенце встречать! А она сейчас заявится.

— Серебрянская, ты в себе?

— Нет, — честно призналась ему. — Нам нужно поговорить.

Когда Кирилл зашёл на кухню, я как раз следила за кофе. Решила заварить в турке покрепче. Оглянувшись на него, оценила вид в домашних брюках и обтягивающей футболке. Он был таким родным. Хотелось обнять, прижаться к нему и никуда не отпускать.

— Что с тобой произошло, что ты смотришь на меня таким взглядом? — осторожно поинтересовался Ольховский.

От необходимости отвечать меня избавил кофе. Не дала ему сбежать, ловко подхватив турку и разлила по чашкам. Поставив на стол, вернулась, достала сахар и печенье, которое выложила в вазочку.

— Давай пить кофе. Сейчас всё равно поговорить не успеем, — сказала Кириллу, ошеломленно наблюдавшему, как я хозяйничаю у него на кухне.

— Почему?

Прозвучавший звонок послужил ответом.

— Кирилл, там твоя Барби. Не знаю о чём вы будете говорить в коридоре, но когда она ворвётся на кухню, её словами будет… А впрочем, я лучше напишу и отдам тебе листок. Сравнишь.

Сказав это, отодвинула его, пройдя в комнату, взяла листок из принтера с ручкой и кивнула замершему на пороге Киру в сторону двери.

— Иди, открывай.

Сама же помчалась на кухню. Идея мне понравилась. Это был шанс хоть как-то его убедить в правдивости моих слов. Сев за стол, я стала быстро писать.

К тому моменту, как на пороге возникла белокурая фурия, я, демонстративно глядя на Кирилла, отложила ручку и сложила листок. Далее всё развивалось по уже известному сценарию, вот только когда она в ярости рванула на выход, я сорвалась с места за ней, сунув Кириллу в руки листок.

— Снежана, постой, — догнала у самой двери.

— Чего надо? — зашипела она.

— Чемодана! — гаркнула в ответ. И пока та хлопала ресницами, нырнула в спальню и выкатила два больших чемодана.

Кирилл же говорил, что они собраны, а я не хотела, чтобы они ещё встречались.

— Ты забыла, — впихнула ей. — И ещё раз сюда сунешься — ноги переломаю!

Пока та приходила в себя от моей наглости, выставила её, подталкивая чемоданами, и захлопнула дверь перед самым носом. С чувством исполненного долга обернулась, застав мрачного Ольховского стоящим в коридоре со скрещенными на груди руками.