Страница 8 из 18
– И всё же, – не унималась женщина, недоверчиво рассматривая водяную конструкцию.
– Вон видишь, маркировка, – ткнул он рукой, – она указывает, что содержимое канистры – чистая вода без каких-либо примесей. Ты и сама должна была это знать…
– Я это отлично знаю, – оборвала она его на полуслове, – и даже лучше тебя. Но могли же перелить туда какую-нибудь гадость. Ты же в этом не можешь быть уверен, не так ли?
– Кому нужно делать такую подлость?
– Как, «кому»? Мало ли?..
– Ну, назови кого-нибудь из нашей команды, кто на такое способен.
– Почему сразу – из команды?
– А кто ещё? – засмеялся он. Понимая всю нелепость этого диалога, он больше злился на себя, чем на неё, за то, что не в силах убедить её.
– Там, на Земле. Кто-то из обслуживающего персонала.
– Я тебя умоляю, зачем им нас травить?
– Ведь произошло… то, что произошло. Ведь кто-то же это подстроил.
– А почему ты исключаешь случайность?
Он засмеялся.
– Почему ты смеешься?
– Вся эта авантюра мне кажется случайностью.
– Что ты имеешь в виду, говоря «авантюра». – В её словах слышалась обида.
– А разве не авантюра везти на какую-то богом забытую планету несколько тысяч земных вирусов, начиная с гриппа и кончая чумой, чтобы в один прекрасный момент, на полпути вся эта жуть расползлась по всему кораблю?
– Эта была случайность, – Она и не заметила, как стала противоречить себе. – Ты же знаешь, как этот эксперимент был необходим для науки.
– Для учёных, – поправил он, – для учёных, а не для науки – по-моему, это два различных понятия.
– Что ты хочешь этим сказать?
У него было ощущение, что назревает научный диспут, каких он досыта хлебнул на различных конференциях и какие ненавидел всей душой. Он догадывался, вернее, видел по лицу женщины, что говорит она всё это как-то не до конца осознанно. Её раздражительность, агрессивность – следствие болезни. Он дотронулся до её лба.
– Ты вся горишь.
– Нет, ты не уходи от ответа. Что ты хочешь этим сказать?
– Чем? – вполголоса произнёс он, и чтобы она успокоилась, привлёк её к себе.
– А о чём мы говорили? – спросила она, испуганно смотря ему прямо в глаза. Она уже забыла, о чём они спорили секунду назад, и это её сильно напугало.
Мужчине стало стыдно: не так давно, когда она была без сознания, он говорил ей самые нежные, самые ласковые слова, и тут же готов был наговорить массу обидного только потому, что женщина от стресса бредит.
– Мы говорили, что надо попить.
– Попить? А что? – Она всё ещё смотрела в его глаза
– Вот вода.
– Вода? – сказала она так, точно впервые увидела разорванную канистру с водяными шариками, напоминающими ёлочные новогодние игрушки. – А что, если она отравленная?
– Нет, она чистая. Я уже пробовал, – солгал он.
Он пальцем дотронулся к одному из шариков. Тот, словно намагниченный, мгновенно приклеился. И поднёс к губам женщины. Она приоткрыла рот, и прозрачный шар стал становиться всё меньше и меньше, пока и вовсе не исчез, оставляя маленькие сверкающие бусинки на её бледных губах. Потом и он пил эту безвкусную жидкость, втягивая в себя, прикрыв от наслаждения глаза и не спеша проглотить её. Влага приятно обволакивала до боли сухое горло, и казалось, что нет больше наслаждения, чем просто попить воды.
– Ух! – вздрогнула от неожиданности женщина и часто задышала, когда он, держа на ладони дрожащий водяной клубочек, омыл ей лицо.
– Как ты? – заботливо поинтересовался он.
– Уже получше. Ты знаешь, со мной что-то не так.
– Не так? – словно эхо, повторил он её слова.
– Да, не так. Я вижу сны, но не так… чтобы я спала.… Нет, я не сплю, но я вижу их. Это странно – не спать и видеть сны. Вот и сейчас я вижу за твоей спиной ветку сирени. Я же знаю, что её не существует, но я… её вижу.… И так отчётливо. Так отчётливо я не вижу тебя, как её…
– Тебя лихорадит.
– Я знаю. Это уже давно. Но это – не то, совсем не то. Она колышется на ветру.
– Не думай о ней.
– Ты знаешь, я чувствую её запах, запах сирени. Как такое может быть? Я же знаю, что её не существует. И её лепестки вздрагивают.
– Тебе нужно успокоиться.
– А ещё я видела какие-то манекены, уродливые и страшные. Они летали в темноте и сталкивались со мной. Это, конечно же, был сон, но я так явственно чувствовала их холод, их холодные прикосновения ко мне.
Она вся задрожала, и в уголках её глаз собрались слёзы.
– Тихо, тихо, – прижал он её к себе. – Тебе они только привиделись. Тебе необходимо успокоиться. Дыши ровно, спокойно, как нас учили при экстренных ситуациях. Так, да. Хорошо. Хорошо…
– Ты знаешь, в одном из манекенов я узнала мужа… – говорила она уже как-то отрешённо. – Такого ведь не может быть: он – и вдруг манекен, – она тихо засмеялась. – Его же здесь, на корабле нет. Мы здесь ведь одни. С самого начала мы здесь одни, не так ли?
– Да, – ответил он. Голос его дрогнул, и она, заметив это, переспросила:
– Или мы здесь не одни?
– Одни. Абсолютно одни, – успокаивал он.
– Да, я помню, – не слушая его, рассуждала она вслух, – я вспомнила. Вспомнила всё-всё…
Он думал, что она разрыдается, что будет биться в припадке и что будет очень трудно успокоить её, и приготовился к худшему, напрягая все свои оставшиеся душевные силы. Напротив, она даже преувеличено спокойно посмотрела на него и без малейшей тени эмоций произнесла:
– И что мы будем дальше делать?
Он поразился её мужеству, если, конечно, это было мужество, а ни что-то иное. Даже он, когда мысленно касался произошедшего, еле сдерживался от приступа паники и помешательства.
– Что же мы будем делать дальше? – повторила она. – Ведь нас ждёт та же участь, что и остальных…
Он не переставал удивляться, слушая её – эти слова произнесены были ею как-то невзначай, будто она строила планы на далёкое будущее: нужно сделать то-то и то-то. «А не поехать ли нам в следующем году к морю?» или «Ни завести ли нам детей?». Так просто было сказано ею «ведь нас ждёт та же участь…»! Он не нашёлся, что ответить на её вопрос, и только пробурчал:
– Нужно лететь в имитатор.
***
– Кажется, в рабочем состоянии, – сказал мужчина, смотря на голографическое изображение, возникшее перед ним, как только он приблизился пульту управления имитатором. Касаясь объёмных фигур и текстовых блоков, выплывающих из незримой точки и окружавших его ярким, красочным полукругом, он проверял режимы настройки имитатора. – Где бы ты хотела оказаться?
– Мне всё равно, – безразлично ответила женщина. Эта комната, представляющая собой правильный куб, всегда напоминала ей бокс для буйно помешанных: все стены, пол и потолок были оббиты поролоном и обтянуты дерматином. Пока не загрузится виртуальный мир иллюзий, здесь было жутковато находиться, и её обычно всегда охватывало чувство, присущее обитателям этих боксов. Раньше она зажмуривалась и крепче прижималась к мужу…
– Как насчёт побережья океана в Африке?
– Мне всё ровно, – повторила она.
– Так. Возьмись за поручень. Давай развернёмся по указательной стрелке, чтобы не удариться головами о землю.– Он говорил с каким-то мальчишеским азартом, точно увлечённый новой компьютерной игрой. Его приподнятое настроение, появившееся внезапно, как только они добрались сюда, настораживало её. Он и не пытался скрыть того возбуждения, которое вырывалось наружу, когда он думал, что уже скоро признается ей. – Так. Пусть будет полдень. Жарко. Лёгкий ветерок. Безоблачное небо. Солнце в зените.… Хочешь, кусты сирени вместо пальм?
– Нет, – нервно закричала она, вздрогнув. – Только не сирень. Умоляю тебя, только не сирень.
– Хорошо-хорошо. Успокойся, пожалуйста. Пусть будут пальмы. Так, пошла загрузка. Через сто секунд мы будем на земле. Закрой глаза.
Они закрыли глаза. Они ещё парили, держась за поручни, в космической невесомости, но уже слышали шум прибоя, чувствовали ароматы тропических цветов, теплоту солнечных лучей и ветерок, путающийся в локонах волос. Мелодичный женский голос вёл обратный отсчёт: «До загрузки имитации девяносто секунд…». Они чувствовали лёгкое, приятное покалывание биотоков по всему телу, похожие на озноб, ощущаемый, когда выходишь из бассейна. Но вместе с тем, чувствовалась и усталость, накопившаяся за часы напряжения и минуты отчаяния. Словно к концу тяжёлого трудового дня спадает маска энтузиаста и обнажается лицо усталого, отрешённого от всего, с унылым, отсутствующим взглядом человека. «До загрузки имитации семьдесят секунд…». Все мысли, все тревоги канули; какое-то опустошение души пришло на смену им. Существует ли смирение с участью в том совершенном виде, когда готов принять безнадежность безбоязненно, открыто, без горечи сожаления? Нет, скорее всего, нет. Но они переживали такое смирение в эти полторы минуты создания симуляции. «До загрузки имитации пятьдесят секунд…». И ещё болели и ныли суставы, и появилось небольшое головокружение. В прошлые разы никогда такого не было, видимо, давало о себе знать заражение. Сердца их учащёно бились, и от этого в груди было больно; звук их ударов отдавался в ушах, переплетаясь со звуками океана. Она впала в состояние какого-то полного безразличия. Что произошло, что происходит и что произойдёт – сейчас для неё было лишь пустыми словами, не значащими ничего. Прошлое безвозвратно кануло, будущее становилось таким недолгим, ничтожно недолгим, как длина вдоха. Осталось только настоящее, длина между этими уже несуществующими величинами. «До загрузки имитации сорок секунд…». Он же, напротив, испытывал необъяснимую эйфорию. Его сознание, обманывая его, рисовало мгновения близости с этой женщиной. Он представлял её счастливое лицо после того, как он скажет всё, о чём хотел сказать. Всегда хотел. Но не мог… Он сгорал от стыда, но всё же мысленно видел её обнаженной и припадал к её телу, трепеща от вожделения и восторга. «До загрузки имитации осталось тридцать секунд…». Почему-то он был убеждён, что она должна была обрадоваться его признанию, ведь в этом виделось ему спасение для неё. Странно, наивно, глупо, но в эти секунды казалось, именно так, не иначе. Вопрос о том, какие слова, какие фразы будет подбирать он для объяснения, чудилось ему, должен решиться как-то сам собой. В воображении его этот вопрос уже был решён, и ему оставалось только наслаждаться присутствием женщины, которой он обладает… «До загрузки имитации осталось десять секунд. Девять. Восемь. Семь. Шесть. Пять. Четыре. Три. Две. Одна…».