Диалоги

Сократ. Ну, а благочестие, будучи служением богам, есть ли польза для богов, делает ли оно их лучшими? И можешь ли ты согласиться, что, всякий раз как ты совершаешь что-либо благочестивое, ты тем самым делаешь кого-либо из богов лучшим?

Евтифрон. Да нет же, клянусь Зевсом.

D Сократ. Да и я, Евтифрон, не думаю, чтобы ты утверждал это – вовсе нет! Поэтому-то я и задавал тебе вопрос, какое служение богам ты имеешь в виду, полагая, что ты говоришь не о таком служении.

Евтифрон. И правильно, Сократ. Я имею в виду не такого рода служение.

Сократ. Хорошо. Но, в таком случае, что же за служение представляло бы благочестие?

Евтифрон. А такое, Сократ, каким рабы служат своим господам.

Сократ. А, понимаю. Значит, это было бы, По-видимому, своего рода служба богам?

Евтифрон. Вот именно.

16

Сократ. Можешь ли ты сказать о службе врачам, к созданию какого дела служба эта, как таковая, ведет? Как, по твоему, не клонится ли она к созданию здоровья?

Евтифрон. Да.

E Сократ. А служба корабельным мастерам? К созданию какого дела эта служба?

Евтифрон. Ясно, Сократ, что к постройке корабля.

Сократ. А служба строителям к постройке дома?

Евтифрон. Да.

Сократ. Скажи же, добрейший, чему служба богам могла бы служить? Ясно, ты это знаешь, так как, по твоему утверждению, тебе лучше чем кому-либо известно все, относящееся к области божественного.

Евтифрон. И это я правду говорю, Сократ.

Сократ. Скажи же, ради Зевса, что представляет собою то всепрекрасное дело, какое производят боги, пользуясь нами, как слугами?

Евтифрон. Много прекрасных дел, Сократ.

14 Сократ. Ведь и полководцы, мой друг, производят много и прекрасных дел, тем не менее ты легко мог бы назвать главное их дело – именно: они достигают победы на войне. Или не так?

Евтифрон. Так.

Сократ. Много прекрасных дел совершают и земледельцы, я думаю, и, однако, главное из них – добывание пищи из земли.

Евтифрон. Разумеется.

Сократ. Ну, а в том множестве прекрасного, что боги производят, какое же их занятие будет главным?

B Евтифрон. Несколько ранее я сказал тебе, Сократ, что в слишком большого труда стоило бы все это усвоить себе точно, в чем оно состоит. Все же попросту я скажу тебе: если кто умеет говорить и делать богам угодное, совершая молитвы и жертвоприношения, это и есть благочестие; все это охраняет и частную жизнь и государственные дела; противоположное же угодному есть неблагочестие; оно все ниспровергает и ведет к гибели.

17

C Сократ. Если бы ты пожелал, Евтифрон, то мог бы значительно короче указать мне суть того, о чем я тебя спрашивал. Но у тебя нет охоты научить меня – это ясно. Вот и теперь: только ты подошел к этому, как и свернул в сторону. Если бы ответил, я уже в достаточной мере научился бы от тебя, что такое благочестие. А теперь спрашивающему приходится следовать за тем, кого он спрашивает, куда бы тот его ни вел. Что же, наконец, ты разумеешь под благочестивым и благочестием? Не есть ли это своего рода знание приносить жертвы и совершать молитвы?

Евтифрон. Вот именно.

Сократ. Но, ведь, приносить жертвы значит совершать дары богам, а молиться значит просить богов?

Евтифрон. Совершенно верно.

D Сократ. Из этого рассуждения выходит, что благочестие есть знание того, как нужно просить богов и как нужно совершать им дары.

Евтифрон. Превосходно, понял ты, Сократ, что я сказал.

Сократ. Я ведь, друг мой, страстно жажду твоей мудрости и прилепляюсь к ней, так что ни одно из сказанных тобою слов не упадет на землю[22]. Но скажи мне, что такое эта служба богам? Ты утверждаешь, что это значит просить их и давать им?

Евтифрон. Да.

18

Сократ. А не значит ли просить их правильно – просить у них того, в чем мы нуждаемся?

Евтифрон. А то что же?

E Сократ. И с другой стороны, не значит ли правильно давать им – воздавать им то, в чем они нуждаются от нас? Ведь было бы неловко дающему приносить дары тому, кто в этом нимало не нуждается.

Евтифрон. Ты говоришь верно, Сократ.

Сократ. Следовательно, Евтифрон, благочестие есть нечто в роде торгового обмена между богами и людьми?

Евтифрон. Хорошо, торгового, если тебе нравится так назвать его.

15 Сократ. Мне-то нисколько не нравится, коль скоро это неверно. Но объясни мне, какая польза богам от тех даров, какие они получают от нас? Что они дают, всякому ясно: для нас нет никакого блага, какого они не давали бы нам. Но какая для них польза в том, что они получают от нас? Или при этой торговле мы приобретаем от них такую выгоду, что получаем от них все блага, а они от нас – ничего не получают?

Евтифрон. Так ты, Сократ, полагаешь, что боги извлекают пользу из того, что они получают от нас?

Сократ. Но что же тогда, Евтифрон, будут наши дары богам?

Евтифрон. Что же иное, по-твоему, как не почет, почетные дары и – об этом я только что упоминал – приятность?

B Сократ. Значит, Евтифрон, благочестивое есть то, что в приятно богам, а не то, что им полезно или любезно.

Евтифрон. Я, по крайней мере, думаю, что всего скорее то, что любезно.

Сократ. Следовательно, опять-таки благочестивым оказывается то, что любезно богам.

Евтифрон. Преимущественно это.

19

Сократ. И вот после этих слов ты удивляешься, что твои рассуждения оказываются не стоящими на месте, а движущимися, да еще обвиняешь меня, Дедала, в том, что я заставляю их двигаться, а сам-то ты куда искуснее Дедала и заставляешь их ходить кругом? Разве ты не замечаешь, что наше рассуждение, сделав круг, снова возвращается на то же место?

C Ведь ты же помнишь, что раньше благочестивое и боголюбезное оказалось у нас не тождественным, но отличным одно от другого. Или не помнишь?

Евтифрон. Помню.

Сократ. А теперь разве ты не замечаешь, что любезное богам, согласно твоему утверждению, благочестиво. Что же это иное, как не боголюбезное? Или не так?

Евтифрон. Конечно, так.

Сократ. Значит, или недавно мы неладно договорились, или, если тогда условились хорошо, теперь утверждаем неправильно.

Евтифрон. По-видимому, так.

20

Сократ. Следовательно, нам нужно снова, с самого начала, рассмотреть, что такое благочестие, потому что, пока я не узнаю этого, я добровольно не сдамся.

D Только ты меня не презирай, но, напрягши свой разум, раскрой мне теперь окончательно истину. Ты, ведь, знаешь ее, как никто другой, и тебя, как Протея, следует не отпускать до тех пор, пока ты не выскажешься[23]. В самом деле: если бы ты не знал определенно, что такое благочестие и нечестие, то невозможно допустить, чтобы ты решился преследовать судом отца, старика, за убийство поденщика. Ты побоялся бы и богов, как бы не вышло, что ты поступаешь в данном случае неправильно; да и людей ты постыдился бы. Но теперь я хорошо знаю, что ты определенно знаешь, что благочестиво и что нет.

E Итак скажи же, дорогой Евтифрон, не скрывай, что ты об этом думаешь.

Евтифрон. Скажу, только в другой раз, Сократ, ибо теперь кое-куда тороплюсь, и мне пора идти.

Сократ. Что ты делаешь, друг мой! Ты уходишь и лишаешь меня великой надежды, какую я питал: что я, узнав от тебя, что такое благочестие и что нет, избавлюсь от обвинения Мелета.

16 Ему я заявил бы, что я, благодаря Евтифрону, стал мудр в делах, касающихся божественного; что я больше не вольнодумничаю, по невежеству своему, и не ввожу новшеств во все это; что я всю остальную жизнь, может быть, проведу лучше.

22

Поговорка, смысл которой такой: у тебя каждое слово рассчитано, и я с этим считаюсь.

23

Протей – морской старец, обладавший даром прорицания, способностью принимать различные образы. В «Одиссее», IV, 350–570, рассказывается, как Протей, во время сна, был схвачен Менелаем, который не отпускал его до тех пор, пока он не принял, после ряда превращений, своего обычного вида и не поведал ему об участи ахейских вождей, сражавшихся под Троей.