Страница 31 из 44
Сергей толкнул дверь и увидел, что Георгий не сидит, как всегда, за столом, а лежит на кушетке.
— Вы больны? — с тревогой спросил он.
— Пустяки, — махнул рукой Георгий.
Он весь был обложен книгами, даже на полу возле кушетки валялись книги.
Сергей потрогал его лоб:
— У вас жар, надо послать за доктором.
— Пошлите, — саркастически улыбнулся Георгий, — если вы такой богач.
— Протопить надо, — не обращая внимания на его усмешку, заявил Сергей.
— И послать за обедом в отель Палас.
— Шутите, шутите, — проворчал с неудовольствием Сергей, — вы лучше посмотрите на себя в зеркало.
— Смотрел, — что-то уж очень живо откликнулся Георгий, — похож на издыхающего д’Артаньяна. Вы это хотели сказать?
— Как вам не стыдно, — корил его Сергей, — почему вы никого не известили, что больны?
— А зачем? — сердито возразил Георгий. — И без меня у всех своих забот хватает.
— Когда вы ели? — сурово спросил Сергей.
— Ел… вчера.
— Я скажу хозяйке…
— Не надо, — быстро остановил его Георгий, — это бесполезно.
— Понятно. Сколько вы ей задолжали?
— Кошмарная сумма, — попытался улыбнуться Георгий.
— А все же?
— Шестьдесят пять франков.
— Ну, столько-то мы найдем, — веселее сказал Сергей, — и на доктора еще хватит. Не смейте возражать. Я старше вас, — почти прикрикнул он на Георгия, почему-то пустив в ход аргумент, который сам всегда считал дурацким.
Для Сергея и Фанни не могло быть двух мнений: все свои деньги они отдали Плеханову. То есть Георгий сам бы ни за что не взял, просто Сергей сделал так, чтобы он не знал никаких забот, хотя бы на время болезни.
Нужда в паспорте поэтому ненадолго отпала.
А из Петербурга по-прежнему не было никаких вестей.
— Вы знаете, — сказала ему однажды Вера Засулич, — что во все пограничные города посланы ваши приметы?
— Не знаю, — нахмурился Сергей. — Это верно?
— Сведения прямо из третьего отделения.
А через день его поманила в комнату за стенкой тетушка Грессо.
— Я вас всегда любила, — начала она, взяв его за руку и заглядывая в глаза, — и вас, и вашу милую супругу. Я хочу, чтобы вы оба жили долго-долго и всегда были счастливы.
— В чем дело? — Сергею не понравилось это вступление.
— Я живу в Женеве девять лет и многих знаю. Вы не удивляйтесь. В правительстве тоже бывают неплохие люди. Мне сказали… Вам лучше уехать.
— Почему?
— Один мой знакомый случайно видел документ у президента кантона… Вас хотят арестовать.
В это Сергей мог поверить без труда. Последний месяц слежка за ним стала назойливей (кроме типа в кожаном кепи, появились и другие).
— За Фаничку вы не беспокойтесь, — тетушка Грессо помаргивала белесыми, как солома, ресницами, — ее не тронут. Вы, наверное, им здорово насолили, господин Обер?
— Да нет, меньше, чем мог бы. Гораздо меньше.
— Я тебя одного не отпущу, — сказала Фанни.
— Но вдвоем нам нельзя, — грустно возразил Сергей, — ты же сама понимаешь.
— Я понимаю. Но что же мне делать? Я не могу без тебя.
В ее глазах дрожали слезы.
— Надо, Фаничка, ничего не поделаешь. И денег нет… «Этого я мог бы и не говорить», — подумал Сергей. Он медленно и нежно целовал ее лицо и между поцелуями тихо говорил, словно заговаривал боль:
— Мы ведь ненадолго расстаемся… И ты будешь с Верой… Она хорошая, чуткая… Я поживу немного там, осмотрюсь… А потом приедешь ты… Летом или весной… Сейчас всюду дожди, холодно… У тебя теплого почти ничего нет…
— Но ты же поедешь на юг!
— Так что же с того? Ехать надо через горы. А там знаешь, что сейчас?
— Ничего я не знаю, — она ткнулась головой ему в плечо, — я знаю только, что без тебя мне плохо.
— И мне. Поэтому мы с тобой встретимся. Очень скоро. Слышишь?
— Слышу, — совсем шепотом, в его плечо ответила она.
Кондуктор дилижанса оглядел фигуру человека, хмуро изучающего тарифную доску, и понял, что сегодня это не пассажир. Может быть, и завтра не пассажир. Если, конечно, у него есть франки на билет. А если нет, то он и вообще не пассажир. Уйдет, откуда пришел, или останется в Бриге: надо же будет бедняге хоть что-нибудь заработать.
Только вот трудненько это нынче сделать. Ох, трудненько. Народ по эту сторону перевала прижимист. Зря франки на ветер не бросает.
Иностранец какой-нибудь. Немец, а может быть, венгр. Не поймешь. Одежонка потрепанная. Несладко им приходится. Много же их снует — туда-обратно, из Швейцарии в Италию, из Италии в Швейцарию! Хорошей жизни ищут. Дома, видать, не сладко. Думают, перескочил на ту сторону, и там тебе, пожалуйста, солнце с апельсинами. Нет, братец, там тоже крутиться надо. Всюду крутятся.
Кондуктор полез на свое место. Щелкнул бич кучера. Дилижанс покатился по дороге.
Сергей долго смотрел ему вслед.
Что же делать? Не хотелось выбрасывать восемнадцать франков. Да за багаж возьмут еще три. Каждый тюк считают, крохоборы. А ему этих франков должно хватить на три недели. В Милане еще неизвестно, как все обернется.
Сергею без особого труда удалось обмануть швейцарских шпионов, оторваться от «хвоста» и доехать из Женевы до Брига. Но на дорогу ушла уйма денег. Если он и дальше так будет путешествовать, то в Милан прибудет без гроша. Попробовать пешком? По русским масштабам — расстояние плевое. Перевалил через горы, а там до Милана верст сорок, выражаясь опять-таки по-российски.
В конце концов, почему бы и не потопать собственными ногами? Ходил же он когда-то по русским дорогам и не одну сотню верст ходил! Пилу носил за спиной, два топора, мешок с барахлишком. Его нынешний саквояж не тяжелее. А вся контрабанда — в голове, как писал когда-то Генрих Гейне.
Надо только расспросить кого-нибудь из местных на всякий случай.
Старик швейцарец, который рыбачил с удочкой на берегу Роны, подумав, сказал:
— Если человеку очень надо, он идет. Я ходил через Симплон осенью два раза. Но я ходил не один. Дождись попутчика. Зачем рисковать?
— Я не могу ждать попутчика.
Старик взглянул на Сергея и закивал головой.
— Я ни о чем не спрашиваю. Когда человек не может ждать, он не ждет. Но будь осторожен: бывают обвалы. А дорога пойдет все вверх, вверх, а потом все вниз, вниз. Если будет буря, иди в хижину. Иди, иди и увидишь хижину. Рядом с дорогой. Их там четыре. Или пять. Не помню. Я давно ходил. Увидишь. Рядом с дорогой. Бревенчатая хижина, чтобы спрятаться от бури. Там спички и дрова.
— Спасибо.
— Если меня спросят, я ничего не видел и ни с кем не говорил? — опять оторвался от своей удочки старик и посмотрел на Сергея.
— Пожалуй, — сказал Сергей. — Счастливой рыбалки.
— Какая уж теперь рыбалка, — проворчал старик, — раньше была рыбалка. Счастливого пути.
Было раннее утро, до вечера предстояло одолеть Симплонский перевал.
Дорога то прижималась к отвесной скале, то вползала в долину и вилась среди камней и пожухлой травы. Впереди, не приближаясь и не удаляясь, сияли белые цепи гор. Они уходили в сторону, вниз, а на их место медленно выплывали другие.
Каждый шаг был легок, он нес в будущее, но с каждым шагом Сергея настигало прошлое. От него он не мог уйти. Да, собственно, уходить было и незачем. Оно не обременяло памяти, не терзало совесть.
С тех пор как Сергей оставил стены училища, не выпадало, пожалуй, ему таких часов полной тишины, когда можно было без помех оглядеть прошлые годы, и Сергей заново переживал давние и недавние встречи.
Посыпался снег. Вершина перевала исчезла. А ведь снизу, из Брига, она казалась совсем близкой.
Потом снегопад перестал. Опять заголубело небо. Огромная, почти гладкая поляна очистилась перед глазами. На ней сверкали белые холмики. Сергей в первый момент не сообразил, что это — величайшие вершины Альп. Значит, он наконец-то достиг рубежа и стоял на самом перевале.