Отряд апокалипсиса

Да, Леон говорил об услуге — некой, не названной им самим, услуге вооруженных людей, в которой он-де нуждался. Но это объяснение отнюдь не развеивало подозрений. Но, скорее, даже усугубляло их своей неопределенностью, недосказанностью.

Второй камешек в стену недоверия между проводником и подопечными… ну или хотя бы одним Освальдом был заложен, когда, уже в лесу, Равенна впервые воспользовалась амулетом поиска Скверны на глазах у Леона. От бывшего вора не укрылось, как изменился в лице охотник, как насторожился и подобрался при виде диадемы и, тем более, когда волшебница водрузила ее на голову, а рубин в форме глаза осветился изнутри вроде как сам собой. Определенно, то обстоятельство, что кто-то из этой четверки еще и владеет волшбой, явилось для Леона сюрпризом — и сюрпризом неприятным.

Хотя, казалось бы, что плохого? Ведь шансы пережить встречу с жуткой тварью в этом случае вроде как повышались.

На ближайшем же привале, отозвав Равенну за деревья, Освальд шепотом поделился с ней плодами своей наблюдательности. Но, к досаде бывшего вора, волшебница, казалось, не заметила в поведении проводника ничего подозрительного.

— Это еще ничего, — с ироничной улыбкой молвила она, — мог бы святыми символами начать себя осенять… или даже побежать к инквизиторам — ябедничать. В моем родном Каллене, во всяком случае, народ чаще всего поступал именно так… когда с колдовством сталкивался. Да и не только в Каллене, я думаю

— Не знаю, — Освальд пожал плечами, — я так, наоборот, обрадовался, когда впервые тебя за работой увидел.

— Потому что, не появись я, тебя бы повесили, — напомнила Равенна.

— Не только, — бывший вор притворно насупился, вроде как изображая оскорбленную невинность. И разговор на этом выдохся.

Но не подозрительность Освальда. Из прежней — до встречи с Дедулей-Бренном — жизни бывший вор успел вынести простое правило: «Если что-то плохое может случиться, оно непременно случается». Следование этому правилу, а вернее, способность предвидеть неприятности, помогало выживать, заодно преуспевая в своих далеко не праведных делишках. А в петлю Освальд чуть не угодил оттого, по собственному мнению, что ослабил бдительность. Попробовал просто наслаждаться жизнью, а не смотреть на мир, как на один сплошной вражеский стан, где каждый шаг грозил смертью.

Теперь же, смерти избежав, он старался больше не повторять этой ошибки. Даже когда напускал на себя легкомысленно-самоуверенный вид. Старался… хотя не всегда получалось.

Вновь теплящийся огонь смутных подозрений вспыхнул в душе Освальда ближайшей же ночью. Когда шел его черед бодрствовать да стеречь сон спутников. И когда проснувшийся Леон вздумал отлучиться, как он сам сообщил, «по нужде». Сообщил-то, сообщил… да только отсутствовал охотник почти час.

«Это ж какое недержание на бедного напало!» — с иронией подумал бывший вор, при свете костра глядя на вернувшегося, наконец, охотника.

Да только, увы, обратить эту странность в шутку он позволить себе не мог. Поделиться подозрениями с соратниками, впрочем, тоже не сподобился — то ли не нашел удобного момента, то ли просто не успел.9

— Мы уже близко, — произнесла Равенна вполголоса, снимая в очередной раз с головы волшебную диадему-амулет.

Могла и не говорить. Ее спутникам все было понятно и без слов, тем более — без волшбы. Чай, не слепые. А зрелище, открывшееся перед пятеркой путников, было поистине печальным и зловещим.

Встречавшиеся все чаще проплешины в траве — пятна оскверненной и мертвой земли — слились теперь в обширное поле. Несколько гектаров, напрочь лишенных всякой жизни… вернее, одно живое существо здесь наверняка обитало. Но люди, пожаловавшие в это царство мертвой серости, предпочли бы увидеть оную тварь мертвой.

Из темно-серой, потрескавшейся, с зеленоватым, как у плесени, отливом земли торчали стволы мертвых деревьев — почти черные, словно обугленные; порой неестественно искривленные. Из-за них оскверненная земля напоминала шкуру исполинского зверя, истыканную стрелами.

Выступая из трещин, над мертвой землей низко стелился легкий грязновато-белесый туман.

Защитные амулеты нагрелись настолько, что, казалось, еще немного — и прожгут в одежде дырку.

— На твоем месте я бы остался ждать здесь, — предложил Освальд, обратившись к проводнику на границе поля оскверненной земли, — у тебя ни оружия подходящего нет, ни…

— В общем, ты свою работу сделал, — вторил Андерс фон Веллесхайм, — сделал, что мог, и мы тебе за это благодарны. А теперь… лучше не испытывай судьбу.

Леон еще колебался, когда мертвую местность огласил рев. Вернее, звук, мало похожий, что на рев медведя, что на клич любого другого зверя. Слышался в нем и треск рвущихся жил, и вой снежной бури, и шипение воды, попавшей в костер. Еще Освальду, например, в этом чудовищном голосе послышались звуки, вроде тех, что издает при недомогании желудок — только гораздо громче, мощнее.

Проводник инстинктивно попятился, отойдя за спину Сиградда — как самого большого и потому более всего подходящего на роль укрытия.

Рев повторился… теперь он прозвучал уже заметно ближе.

Двинувшись навстречу этому звуку по оскверненной земле, варвар-северянин выхватил из-за спины секиру, сверкнувшую лезвием. Сэр Андерс извлек из ножен меч и держал его наготове. Лихорадочно рылась в собственной памяти Равенна — подбирала боевое заклинание, такое, чтобы было как можно проще и действенней. Рука Освальда плотно сжимала рукоять тесака.

Все четверо ждали атаки чудовищной твари, готовые в тот же миг дать ей отпор. Вернее, думали, будто готовы, будто успеют атаковать порождение Скверны, едва оно покажется. Но, как оказалось, ничего они не успели.

Тварь возникла внезапно, точно из ниоткуда. И проворным, совсем не вязавшимся с этой тяжелой тушей, прыжком взмыла на одно из мертвых деревьев. Где замерла на мгновение, будто давая на себя посмотреть.

Обликом своим чудище если и напоминало обычного косолапого, то очень отдаленно. Шкура сделалась темно-зеленой, под стать оскверненной земле. Лапы венчали кривые когти, каждый размером с небольшой кинжал. Маленькие злобные глазки сверкали красноватым огнем. Зверь открыл пасть, в которой отчетливо виднелись острые, как у огромного пса, клыки, и вновь издало свой боевой клич.

Прозвучавший так близко, он принес людям, ступившим на мертвую землю, оцепенение, подавляющее волю и разум. Что-то подобное, говорят, испытывает кролик при виде змеи. Руки казались слабыми, голова дурная, как с похмелья; даже глаза подводили — мир расплывался, раздваивался перед ними.

А потом тварь прыгнула. Как лягушка… если, конечно, можно представить себе лягушку, весящую полторы тысячи фунтов. И обрушилась прямиком на Сиградда — сочтя того, не иначе, наиболее сильным, а значит, и главным противником.

Каким бы ни был варвар умелым во владении оружием, но эту атаку он отразить не смог. Не успел даже парировать ее встречным ударом. И даже столь могучий человек не в силах был устоять под тяжестью рухнувшей на него огромной туши.

Лапа с огромными когтями полоснула по груди и животу поверженного Сиградда, пытаясь разорвать кольчугу. Первый удар железо, правда, выдержало. Но проверять, на сколько таких ударов его хватит, соратники варвара не собирались.

Первым к чудовищному подобию медведя подоспел сэр Андерс. На ходу воткнул меч в тушу… то есть, попытался воткнуть. Клинок скользнул по шкуре, ненамного уступавшей в твердости камню — и, добро, если хотя бы оцарапал тварь.

Но даже этот, неудачный, удар не прошел для нее безболезненно. Коротко рявкнув, оскверненный зверь обернулся… и, коротко взмахнув лапой, отбросил клинок, нечеловеческой силой выбивая меч из руки рыцаря. Не выпусти тот вовремя рукоять — и лежать бы сэру Андерсу на земле, рядом со своим верным оружием.

И все же кое-чего рыцарь добился. Отравленный Скверной или нет, но чудовищный зверь оставался, прежде всего, зверем. Неразумным и тупым, в общем-то, существом, что полностью покорно инстинктам, сиюминутным ощущениям и желаниям. Чувство, хоть легкой, но опасности да сопутствующий инстинкт заставили тварь отвлечься от Сиградда. Отвлечься всего на мгновение, потребовавшееся, для того чтобы избавиться от мелкого суетливого человечка и его острой железяки. Но именно это мгновение дало поверженному варвару шанс.