Граф Орлов

Орел, который над Чесмою

Пред флотом россиян летал,

Внезапну роковой стрелою

Сраженный с высоты упал!..

...А младший наш брат Владимир, отец твой, - обратился Алексей Григорьевич к Григорию Владимировичу, - женился раньше всех, и всех счастливее в браке оказался. Матерью своей Елизаветой Ивановной ты по праву гордиться должен: добра, покладиста, неспесива - о таких-то женах Иван для всех нас мечтал. Любимой фрейлиной матушки-императрицы она была, а ныне об отце твоём в тяжкой хандре его заботится...

***

- Что же, пора о своей женитьбе рассказать; ты уж прости меня, Нинушка, что про матушку твою и тебя говорить стану, - прикоснулся к её плечу граф.

- Ничего, батюшка, мне и самой интересно послушать, - улыбнулась молодая графиня.

- Несмотря на приказ Ивана, я не сразу женился, но, выйдя в отставку, занялся разведением лошадей, - начал рассказывать граф. - Вначале я об этом не помышлял, однако матушка-императрица прислала мне двух породистых коней, подаренных ей персидским шахом, и выразила сожаление, что столь прекрасных животных не выводят у нас в России. Меня это задело за живое: лошади наши, действительно, плохи были, татарские и кумыцкие - хотя и выносливые, но низкорослые и некрасивые. Решил я за коневодство взяться и скоро к лошадям всею душой проникся. До чего умны они и благородны; какая у них стать, какая резвость; как хозяину своему, не жалея себя, служат - ей-богу, временами казаться стало, что лошади людей превосходят!..

Опытных коневодов я нашёл, и они мне объяснили, что очень было бы хорошо соединить в одной породе арабских скакунов с европейскими упряжными: датскими, голландскими, норфолкскими и мекленбургскими - вот тогда, мол, чудо-лошадь получится!..

Ну, европейских лошадей мы купили, а арабских где взять? Они на вес золота ценились, и турецкий султан строго-настрого запретил их из своих владений вывозить. Если бы не удачная наша война с турками, Бог знает, как бы мы обошлись, однако в ходе неё захвачены нашим войском были двенадцать арабских жеребцов и девять кобыл. Более того, поскольку султан крайнюю нужду в деньгах испытывал, удалось его уговорить продать чистейших кровей арабского жеребца, который для улучшения породы использовался. Шестьдесят тысяч золотых я за этого жеребца заплатил, в то время, как по всей России в год коней продавали всего на двадцать пять тысяч.

Султан охранную грамоту на сего жеребца дал, а везли оного под большим конвоем и с величайшими предосторожностями через Турцию, Венгрию и Польшу. Неблизкий был путь, два года занял, зато доставили коня в целости и сохранности. Чудесный был конь, право слово, чудесный! Крупный, нарядный, светло-серой масти - я его Сметанкой назвал. Дал он за год четырёх сыновей и одну дочь, а после вдруг издох; отчего, не знаю; кто-то говорил, что погода наша не подошла или корм был не тот; кто-то на конюхов вину возлагал.

Но ничего, от детей Сметанки порода продолжилась, и мы своего добились, отменных лошадей вывели - красивых, выносливых, с устойчивым, не тряским ходом; таких можно было и под седло, и в упряжку, и в плуг использовать; одинаково хороши они были на параде и в бою.

Я в Москву лучших из них привёз и здесь, на Донском поле, бег их всем желающим показывал. Народу приходило тысячи; не только самой породе дивились, но и обращению - мои конюхи коней не били: у нас так заведено было, что человек коню не только хозяином, но и другом был, которого конь без битья чувствовал и понимал...

***

- Лошадьми я и теперь занимаюсь, и порода орловских рысаков по России широко распространилась, - тоже ведь память обо мне будет! - засмеялся Алексей Григорьевич. - Однако я в сторону от рассказа отошёл; вернусь к делам семейным. Занимаясь разведением лошадей, недосуг мне было невест выбирать, но судьба сама об этом позаботилась. Заехал я как-то к своей старой знакомой Екатерине Демидовой; в былые времена мы с ней близкими друзьями были, после она за Петра Демидова, тайного советника, замуж вышла. Жалуюсь ей в шутку, что вот, мол, жениться мне брат Иван велит, а невесту искать некогда.

- Известное дело, Екатерина Алексеевна, жениться - не напасть, да женившись, не пропасть, - говорю.

Тут заходит к нам молодая девица, и Демидова меня спрашивает:

- Помните мою племянницу, граф? Дуняша, дочь сестры моей Анны, которая замужем за Николаем Лопухиным. Вы Дуняшу когда-то нянчили и баловали.

- Как же, помню, - отвечаю. - Какой красавицей стала!

- И я вас помню, Алексей Григорьевич, - говорит Дуняша. - Мне с вами и страшно, и весело было.

- А теперь? - смеюсь я.

- И теперь страшно и весело, - тоже смеётся она.

Поговорили мы о том, о сём; Дуняша вышла, а Демидова вздыхает:

- Засиделась она в девках, двадцать первый год пошёл - раньше уже никто в жены не взял бы: стара для замужества, сказали бы... Послушайте, граф, - вдруг говорит Демидова далее, - а не жениться ли вам на Дуняше? Я её нахваливать не стану, но, ей-богу, хорошая партия! Мила, скромна, но не дичок, обхождения приятного; к тому же, из царского рода по отцу: из тех Лопухиных, из которых первая жена Петра Великого была, и сын её царевич Алексей, и внук - государь-император Пётр Второй... Право же, граф, где вы лучшую невесту найдёте?

- Но я старше её почти на тридцать лет, - возражаю, - да и согласятся ли родители?

- Вас года не берут, граф, - опять вздыхает Демидова, - кто вам ваш возраст даст?.. И что за беда, если муж старше жены? Так и должно быть...А родители Дуняши за счастье сочтут с вами породниться: кому не хочется за самого графа Орлова дочь выдать?.. Соглашайтесь, Алексей Григорьевич, соглашайтесь, умоляю вас! За согласие моей сестры и мужа её я вам ручаюсь.

- Но захочет ли Дуняша? - продолжаю я сомневаться. - Может её сердце другому отдано?

- Глупости какие! - фыркает Демидова. - Если мы будем девок по их желанию замуж выдавать, мир перевернётся! Супружество не такая вещь, чтобы девицы решение принимали: они сиюминутным чувствам подвержены, о завтрашнем дне не думают, а брак - дело серьёзное, на всю жизнь... Есть девки, которые французских романов начитавшись, на отчаянные поступки во имя любви готовы, но Дуняша не такая, её правильно воспитали - за кого родители прикажут, за того и пойдёт.

- Нет, Екатерина Алексеевна, надо и её спросить, - говорю. - Не хочу, чтобы она с постылым мужем жила. Вдруг я ей противен?

- Ох, граф, это вы-то противны? Унижение паче гордости! - грозит мне пальцем Демидова. - Впрочем, пойдите и спросите Дуняшу сами; слышите, она на клавикордах в гостиной играет... Ступайте, Алексей Григорьевич, Бог вам в помощь!..

Иду я к Дуняше; она играть перестала и вопросительно на меня смотрит.

- Евдокия Николаевна, - говорю я ей, - я уже не молод, а избранницы до сих пор не имею. Вы можете счастье всей моей жизни составить: выходите за меня замуж, и клянусь вам, что буду любить и уважать вас до конца дней моих!

Она так растерялась, что не сразу ответила.

- Как же это... - лепечет. - Но ведь вы... Но ведь я... Как же это?..

- Бывают минуты, от которых судьба зависит, - продолжаю я тогда, - вот такая минута сейчас и наступила! Я вас давно знаю, а когда нынче увидел, сердце моё встрепенулось и сказало - это она! И если в вас хоть капля ответного чувства ко мне есть, будьте моей женой! Или я вам не люб?

- Я не знаю... Я никак не думала... Но как же матушка и батюшка?.. - совсем она потерялась.

- Если вас лишь это тревожит, не беспокойтесь: тётушка ваша в согласии их уверена, - утешаю я её. - Вы-то сами согласны?

- Вы мне всегда нравились, - признаётся она, покраснев. - Однако это так неожиданно...

- Ну, вот и славно! - говорю и в щёчку её поцеловал.