Граф Орлов

Когда Долгорукий рассказ свой закончил, я смеха сдержать не смог:

- Ну, Юрий Владимирович, уморил! Выходит, ты, офицер её величества, самозванца императором признал!

- А мне не до смеха, Алексей Григорьевич, - говорит он. - Сколько лет я императрице непорочно служил, а ныне вот что вышло!

- Не тужи, - отвечаю я ему. - Матушка-императрица умысел сего самозванца опасным для себя не считает, лишь бы России польза была. Я отпишу в Петербург и полагаю, будет тебе прощение.

Впоследствии так и получилось; а ещё я написал императрице, что все православные народы, под турками страдающие, готовы по первому призыву на борьбу с ними подняться - прав был Григорий.

И ему тоже письмо написал, где говорил, что труда очень мало стоить будет привести против турок эти народы, которые храбры, любят меня и товарищей моих за единоверие; всё повеленное мною хотят делать. А уж если войну начинать, писал я ещё, то воевать до Константинополя и освободить всех православных от ига тяжкого, - и слова Петра Великого привёл о том, чтобы турок выгнать на прежние их жилища в песчаные степи.

***

- Пока мы всем этим занимались, турки сами войну России объявили, - продолжал граф, усмехнувшись, - и из Петербурга пришло известие, что императрица направила-таки в Средиземное море наш флот. Это было ожидаемо, - неожиданным стало, что меня флотом и всей морской экспедицией в греческом архипелаге командовать назначили. Какой из меня флотоводец, я на кораблях сроду не хаживал, на море меня укачивает; в Италию посуху добирался, кружным путём! - но коли назначили, делать нечего: Орловы от службы никогда не бегали.

Стал я думать, где флот принять: бухта нужна была удобная, в которой корабли укрыться могли бы, запасы пополнить, а люди отдых перед битвами получить. Но всё побережье до самых турецких границ итальянцам и австриякам принадлежало, а они русский флот принять опасались. Мы с Дунайкой и Ерофеичем много подходящих мест объехали, однако видит око, да зуб неймёт!

Особенно хороша была бухта около Ниццы - это город такой на берегу моря, Сардинскому королевству принадлежит. Бухта глубоководная и укромная, а вокруг лес на холмах растёт и родники бьют.

- Что нам разрешение вымаливать? - сказал я тогда. - Купим эту бухту хоть на время - и всего делов!

- Верно, когда она наша будет, мы в ней хоть яхту разместим, хоть военные корабли - кто нам воспрепятствует? - радуется Дунайка. - Молодец, Алехан!

- Это же сколько денег уйдёт? - возражает нам Ерофеич. - Да и согласятся ли местные канцеляристы?

- Денег жалеть не будем, а канцеляристы везде одинаковы: им в лапу дай, он тебе свою родную мать продадут, - возразил я.

...Всё по-моему и вышло - нашли мы нужного чиновника, даём ему купчую:

- Вот тебе кошелёк с золотыми, подпиши бумаги!

Он австрияком был; глаза вытаращил:

- Вас?

"Вас" - это "что" по-ихнему.

- Да не вас, а мы хотим купить! - втолковывает ему Ерофеич, потому как толмач запоздал. - Мы бухту эту покупаем! - по слогам в ухо ему кричит.

- Вас? - еще больше удивляется австрияк.

- Ну что ты будешь с ним делать: затеял - вас, да вас! - в сердцах говорит Ерофеич. - Хоть бы русский выучил... Бухту покупаем, понимаешь ты или нет?!

Тут толмач подоспел, объяснил австрияку, что к чему, но тот сначала не поверил, опять своё "вас" сказал, и вижу, колеблется.

- Переведи ему, - говорю толмачу, - что государству его прибыль: кому ещё эта бухта нужна? Да и он внакладе не останется.

Австрияк призадумался, а Дунайка мне шепчет:

- Алехан, а давай заплатим за пятьдесят лет вперёд?

- Зачем? - спрашиваю. - Нам столько не прожить.

- Ну и что? Мало ли, как дела в будущем обернутся - не нам, так России эта бухта пригодиться может.

Теперь уже я его похвалил:

- Молодец, Дунайка! - и толмачу говорю: - Переведи, что мы на пятьдесят лет покупаем. Золота у нас хватит.

У австрияка глаза чуть напрочь не вылезли:

- Вас?!

А Ерофеич давай причитать:

- Господи, за какой-то кусок берега такую кучу золота отвалить! В уме ли ты, Алексей Григорьевич?

- Моё золото, куда хочу, туда и деваю, а здесь дело благое: не на себя трачу, для России стараюсь, - отвечаю. - Пусть помянет она добрым словом братьев Орловых, когда нас не станет.

Вот так мы с Фёдором и купили бухту, а после передали её в казну: до сих пор она России принадлежит, а называется "бухтой Орловых".

***

- Вскоре корабли из Кронштадта пришли, привёли их адмирал Спиридов и капитан Грейг, потом тоже адмиралом сделавшийся, опытные флотоводцы, - хорошую подмогу я в них нашёл, слава Богу! Кроме того, ещё одного полезного человека подыскал - неаполитанского офицера Осипа де Рибаса, он в морском деле толк знал и в снабжении эскадры изрядную помощь мне оказал. Перейдя на русскую службу, де Рибас затем также в адмиралы вышел и немало способствовал утверждению флота нашего на Чёрном море, а ещё город Одессу основал.

...Когда эскадра к бою изготовилась, мы вышли против турок. Тогда же Дунайка проехался по греческим землям, где единоверцы наши уже изготовились и лишь ждали сигнала к выступлению. Он зачитал им манифест матушки-императрицы, а в нём, дословно помню, говорилось: "Ударьте на общего нашего врага согласными сердцами и совокупными силами, простирая ополчение и победы ваши до самого Константинополя! Изгоните оттуда остатки агарян со всем их злочестием и возобновите православие в сем ему посвященном граде! Настал к тому час удобный, ибо вся громада неверных будет в удалении в нашей стороне и там совершенно разгромлена дарованными нам от Бога силами".

И точно, пришли известия, что наша армия громит турок при Днестре и Днепре и на прочих землях близ границ российских; всё это столь воодушевило греков и иных православных, что они тотчас против турок выступили. Греки принесли Фёдору знамена свои, кои освящены им были в монастыре в присутствии священства православного, а затем розданы отрядам греческим, поклявшимся в верности России. Впрочем, как далее выяснилось, громких слов и пылу единоверцы наши много явили, а воевать по-настоящему не умели, да и не хотели...

Вначале действия наши шли, как по маслу, - мы били турок на море, греки - на суше. Однако не обошлось без конфузии: береговые крепости турецкие крепким орешком оказались; нам бы на суше утвердиться, а кораблями от моря их отрезать, и они пали бы тогда сами собою, ибо турецкий флот не был ещё снаряжен и находился в Константинополе и Дарданеллах. Но мы с моря их взять пытались, не имея достаточного на берегу обоснования, и потому даже то, что с большими потерями приобрели, вновь отдать туркам вынуждены были. Я виноват, чего говорить; есть генералы, которые в своих поражениях кого угодно, кроме себя, винят, но граф Орлов за чужие спины прятаться не привык!..

Между тем, турки флот свой собрали и против нас направились. По счастью мы их вовремя обнаружили и сперва в Хиосском проливе ощутимый удар по флоту турецкому нанесли, а затем, в Чесменскую бухту загнав, полностью его уничтожили. Дело было жарким: турки по большим кораблям вдвое нас превосходили, по малым - в четверо, и если бы мы проиграли, никому из нас в живых не быть, а чести России огромный урон нанесён был бы. Спиридов и Грейг, на что храбрые воины были, но всё же советовали мне более благоприятного момента для сражения дождаться, однако я приказал немедля битву начинать. Не безрассудство это было, не бахвальство кичливое - верил я в моряков русских, каждый из которых отвагой, сметливостью и сноровкой трёх и более турок стоит!

Дунайка со мной полностью согласен был; единственно, просил, чтобы отпустил я его на корабль "Святой Евстафий", на котором Спиридов должен был по самому центру турецкий флот атаковать. Как тут запретишь: если я многих людей на смертный бой посылаю, могу ли брата своего от опасности прятать?