Александр Македонский

Еще одна попытка сопротивления имела место в Аспенде, на подступах к Киликии. Поначалу жители этого города добровольно признали власть Александра; их послы просили только не ставить в городе македонский гарнизон. Александр наложил на Аспенд единовременную подать в размере 50 талантов и потребовал передачи ему лошадей, которых выращивали там для персидского царя [Арриан, 1, 26, 2–3]. Спустя немного времени Александр узнал, что граждане Аспенда не желают платить ему деньги и давать коней. Подойдя к городу и окружив его, он добился от Аспенда покорности, однако теперь сумма контрибуции увеличилась до 100 талантов и, кроме того, Аспенд должен был выдать в качестве заложников самых влиятельных в городе людей, платить ежегодную подать и подчиняться сатрапу, которого назначил Александр [там же, 1, 26, 5 – 27, 4].

Традиция и несомненно македонская пропаганда (решающую роль здесь должно было сыграть сочинение Каллисфена) украсили известия об этом переходе Александра рассказами о чудесах и божественных знамениях, явно обнаруживавших божье благоволение к царю-полководцу. Так, передавали [Плутарх, Алекс, 17], что в Ликии около г. Ксанфа в роднике была найдена медная табличка с древними письменами, гласившими, что Персидское государство, уничтоженное эллинами, прекратит свое существование. В Фаселиде произошло примечательное событие, характеризующее отношение Александра к эллинской культуре: после очередного застолья Александр вместе с собутыльниками забросал венками статую философа Феодекта – уроженца этого города [там же].

Дорогу из Фаселиды к Перге, которая шла вдоль берега моря и была доступна только при северном ветре, Александр одолел без труда, ибо ветер дул в нужном направлении: волны как бы по божьей воле отступили перед ним [там же, 17; Арриан, 1, 26, 2; Страбон, 14, 668–667].

Уже в древности, вскоре после смерти Александра, непочтительные греки смеялись над этими россказнями. Плутарх приводит отрывок из комедии знаменитого драматурга Менандра, где о последнем чуде говорится не только без должного пиетета, но и с явной насмешкой. Сам Плутарх еще во II в. н. э. счел необходимым заметить, что Александр в своих письма:·: ничего подобного не говорил, но что он построил дорогу из Фаселиды, которую называли лестницей. Весьма вероятно, что так оно и было в действительности, тем не менее рассказ о чуде не без воли и желания самого Александра получил широкое распространение и приобрел характер официальной версии. Он должен был способствовать укреплению морального духа греко-македонской армии. Впрочем, о ее мораль-лом духе имеются и другие свидетельства: „Они (военачальники Александра. – И. Ш.) кормили воинов за счет неприятельской территории“ [Диодор, 17, 27, 6]. Иначе говоря, македонская армия беспощадно грабила и разоряла все на своем пути. Конечно, иначе и быть не могло: обладая в начале войны крайне незначительными денежными средствами, Александр только таким способом мог содержать свои войска; к тому же надежда на быстрое обогащение за счет добычи была важным материальным стимулом и для его солдат, и для него самого. Уже после битвы при Гранике он отправил матери в Македонию почти все чаши, драгоценные пурпурные ткани и другие дорогие изделия, которые захватил у персов [Плутарх, Алекс, 16].

В результате своего приморского похода Александр завоевал Ликию и Памфилию, вплоть до границ Кили-кии; войска, отправленные им на север, заняли ряд внутренних районов Малой Азии до так называемой Великой Фригии [Диодор, 17, 27, 6–7].

Приморский поход Александра ознаменовался и еще одним событием – арестом линкестийца Александра, сына Аэропа, который, как его обвиняли, вступил в переписку с Дарием III; за убийство царя Александра ему, по слухам, было обещано Македонское царство и 1000 талантов золота. Об этом умысле Александр узнал случайно от попавшего в плен к Пармениону перса Сисины, служившего связным между персами и линкестийцем [Арриан, 1, 25; Юстин, 11, 7, 1–2]. Линкестиец Александр, по-видимому, не пользовался поддержкой македонской аристократии, однако Александр не решился расправиться с ним, а предпочел возить арестованным за собой по всей Азии.

Утвердив свою власть над Аспендом, Александр вернулся в Пергу и оттуда пошел на север – через Писидию во Фригию. Кажется правдоподобным, что он желал укрепить свою власть в центральных районах Малой Азии и уже потом, оставив позади себя умиротворенный тыл, продолжить свои поход па Восток, Известно, что ему пришлось разгромить писидов [Плутарх, Алекс, 17]. Одним из центров их сопротивления был г. Термесс, расположенный на крутой обрывистой горе; по другую сторону дороги поднималась еще одна обрывистая гора. Термессцы заняли обе высоты, преградив путь армии Александра. Последний выждал, пока защитники ушли в город, оставив только стражу, и без особого труда овладел этой важной позицией [Арриан, 1, 27]. Свой лагерь он расположил непосредственно у Термесса.

Осада города предвещала Александру длительную задержку, и он решил не тратить на нее время, а подступить к другому писидскому городу – Сагалассу. Перед Сагалассом его защитники, к которым присоединились и термессцы, заняли холм, представлявший собой удобную оборонительную позицию. Александр повел свои войска на штурм твердыни. На правом фланге, где находился он сам, стояли гипасписты; в центре и до левого крыла – пешие дружинники. Рукопашную схватку с македонской пехотой, медленно поднимавшейся на высоту, писиды не выдержали. Преследуя отступающего неприятеля, Александр штурмом захватил Сагаласс. Вскоре и другие писидские города изъявили ему свою покорность [там же, 1, 27–28].

На дальнейшем пути во Фригию Александр не встретил сопротивления. Ему сдались Келоны, и Александр, нигде не задерживаясь, пришел в Гордий, где его ждал Парменион. Туда же явились и молодожены, ранее отпущенные в отпуск; туда же прибыло и подкрепление. Арриан [1, 29, 4] говорит, что это были 3 тыс. пехотинцев-македонян, 300 всадников-македонян, 200 всадников-фессалийцев и 150 эленцев, В Гордии Александр предпринял действия, имевшие значение серьезных политических демонстраций. Во-первых, он принял афинское посольство, которое просило его отпустить на свободу афинян, служивших в персидской армии и взятых в плен при Гранике. Александр отказался это сделать: с ним наверняка приключится беда, если греки, служащие персам, перестанут его бояться; пусть афиняне явятся к нему после окончательной победы [там же, 1, 29, 5–6; ср.: Руф, 3, 1, 9]. Смысл произошедшего был очевиден: Александр желал, чтобы греки-наемники не заблуждались относительно их будущего. С другой стороны, ответ Александра не отнимал у афинян надежды на освобождение сограждан. Александр не желал углублять спой конфликт с афинянами, относившимися к нему резко отрицательно. Во-вторых, Александр посетил дворец Гордия и его сына Мидаса – древних фригийских царей. Там (по другой версии, в храме местного верховного бога) находилась знаменитая колесница, перевязанная узлом из лыка дикой вишни; существовало предание, что тот, кто его развяжет, овладеет Азией. Не исключено, что первоначальное пророчество, восходившее к древнему обряду воцарения фригийских правителей, обещало развязавшему узел власть над Фригией, и лишь позже оно было переосмыслено. Как бы то ни было, Александр не сумел справиться с этой задачей; по одной версии (Каллисфена), он выхватил меч и разрубил узел, а по другой (Аристобула) – вынул из дышла загвоздку, на которой держался узел, и снял ярмо. Энергичными действиями Александр подтвердил в глазах окружающих свое право на господство в Азии и укрепил их уверенность в благополучном исходе похода [Арриан, 2, 3, 6–8; Плутарх, Алекс, 18; Юстин, 11, 7, 3-16; Руф, 3, 1, 14–18].

Неудача персов в битве при Гранике и дальнейшие победы Александра в Малой Азии показали, насколько реальна угроза Ахеменидской державе, которую создало македонское вторжение.

Теперь Мемнон решил перенести войну в Грецию я заставить Александра вернуться на родину, бороться там за господство над эллинским миром и, возможно, даже за само существование Македонского царства. По Греции разнесся слух, будто Мемнон собирается захватить Евбею, откуда, разумеется, нетрудно было переправиться и на Балканский полуостров; ходили также другие слухи: будто Мемнон собирается двинуться прямо в Македонию. Все сторонники персов надеялись на близкий переворот и крушение власти Александра. Подкуп со стороны Мемнона, по-видимому, сыграл свою роль, однако едва ли можно сомневаться в том, что почва для нового подъема антимакедонского движения была хорошо подготовлена и без персидских денег [Диодор, 17, 29, 3–4]. Можно было ожидать, что, высадившись в Европе, Мемнон найдет союзников. Не случайно Спарта и Афины пытались завязать контакты с персами и отправили к ним своих послов [ср.: Арриан, 2, 6]. Первые действия Мемнона были в целом успешны. Без особого труда, с помощью „предателей“ (т. е. сторонников персидской власти), он овладел Хиосом; еще некоторое время спустя его войска заняли ряд городов на о-ве Лесбос: Анфиссу, Мефимну, Пирру и Эрес. Самый крупный город на Лесбосе, Митилена, отказался признать власть персов, и Мемнон его блокировал. Однако в разгар осады Мемнон внезапно умер, доканчивать операцию пришлось уже Автофрадату и Фарнабазу, сыну Артабаза, которому, умирая, Мемнон поручил командование. После длительных переговоров с персами Митилена сдалась; в городе был размещен персидский гарнизон. Персы вернули изгнанных ранее противников демократического режима и одного из них, Диогена, сделали тираном. Вскоре после этого Фарнабаз заставил перейти на сторону персов Тенедос – крупный греческий город на побережье Малой Азии, введя в его гавань свои корабли [Арриан, 2, 1, 1–2; Диодор, 17, 29].