Страница 69 из 102
Пока мы смеялись, он просто пережидал.
— Почему ты всегда такой напряженный? — Аня придвинулась ближе и стала разминать ему плечи.
Он хрипло застонал.
— Видишь, какой зажим?
— Это не зажим. Это синяк.
— У вас очень много общего, — с многозначительным видом сообщила Яна и включила какое-то древнее старьё на своём Нокиа. И вместе с мелодией всё вокруг стало замедленным и плавным.
Я откинулся на матрас, словно в облако, и закрыл глаза.
— Тиф, а чё Зоя? — я и не узнал свой голос.
— В школе. Я написал, чтобы приходила. Но не знаю, расстроилась из-за вчерашнего сильно. В последнее время она вообще какая-то странная. Слишком всё переживает. То внезапные приступы веселья, то обижается, то глаза на мокром месте, то злость. И чего у вас, девок, в голове творится?
— Да, всё ясно, — Яна немного глупо хихикнула. — Влюбилась твоя Зоя.
— Как влюбилась? В кого? — Трифонов аж подскочил.
Девушки одновременно чересчур громко засмеялись.
— Ты свою сестру должен лучше знать. Мы, например, всё друг про друга знаем, — сказал Аня.
Он закашлялся от дыма, а я задумался. Перед глазами встало Зоино заплаканное лицо и непонятные разговоры тогда за гаражами. Может, и прав был Лёха, когда предупреждал, что нельзя говорить про «нравишься»? Может, поэтому она так себя и повела. «Недостаточно» и всё такое. А вдруг? Нужно было сразу Лёху слушать. Уж кто-то, а он разбирается. Я просто должен сделать шаг, должен показать, выразить, а не тупо признаваться.
Щёку что-то защекотало, по подбородку пробежали мягкие тёплые пальцы, уже привычно раскрыл рот, но вместо дыма вдруг почувствовал на языке что-то мягкое и сладкое, а когда распробовал, догадался, что это шоколад.
Яна закатилась:
— Ну, у тебя и лицо было!
И она начала так заливисто хохотать, что я враз представил, как это было смешно. Не поленился, встал, подошел к зеркалу, скорчил рожу и чуть не умер от смеха. Джим Керри, в сравнении со мной, просто ребенок. Никогда не замечал, что у меня такая смешная рожа.
— Осторожнее, не провались, — Яна подошла и посмотрела на моё отражение.
— Куда?
— В зеркало, конечно.
— А вдруг провалюсь?
— Тогда останешься с той стороны.
— Я готов. Хочу куда-нибудь провалиться. Подальше отсюда.
— Но ты же не знаешь, что там.
— А я и здесь ничего не знаю.
— Это ты только так думаешь. Нужно просто расширить сознание.
У неё были такие глаза, и она так испытующе смотрела, что я понял, брызгать в меня лаком для волос точно не собирается. Так что тут уже совсем не до расширения сознания стало. Краем глаза заметил в зеркале, что она приподнялась на цыпочки. И это был знак.
Долгий горячий поцелуй — лучшее лекарство от любых заморочек, гнилых разборок, семейных раскладов, от самоедства и неприкаянности. Когда тебя так целуют и обнимают, всё остальное уходит, отступает на второй план, становится мелким и незначительным, и каждая мышца, каждая клеточка тела, каждый атом чувствует неописуемое ликование и освобождение.
Только, похоже, моя любовь полностью противоречила великому драматическому сценарию, где законченный лох и лузер — Никита Горелов должен был всю дорогу оставаться никому не нужным, всеми брошенным и никем не любимым. Потому что моё райское, безмятежное блаженство было жестоко нарушено негодующим обиженным возгласом Ани:
— Да, в чем проблема-то?!
Мы обернулись. Тифон сидел, спрятав лицо в ладонях, затем медленно провел ими вниз, точно прогоняя дурной сон, и встряхнул головой.
— Так что с полицией будем делать?
— В смысле? — Аня встрепенулась и выстрелила многозначительным взглядом в Яну. И та, тут же оставив меня, подсела к Трифонову с другой стороны, взяла за руку и зашептала:
— Знаешь, что чем короче цепь, тем собака злее? Чем крепче сжимаешь песок, тем быстрее он утекает? Чем больше сопротивляешься, тем глубже погружаешься в трясину?
Аня же принялась ласково гладить его по спине.
— Не нужна нам никакая полиция.
Тифон передернул плечами.
— Чего за шухер такой? Чего переполошились? Не собираюсь я вас сдавать. Просто, если сможете это сделать, будет круто.
Он собирался встать, но Аня быстро легла к нему на колени, а Яна просунула свои пальцы в его руку и, удерживая, обняла за локоть.
— Ну, это ты зря про нас так подумал, — елейным голосом проговорила она. — Если мы пойдем в полицию, нас обязательно вернут домой. Это точно. И тогда наступит ад.
— Нам здесь очень тяжело без поддержки. Мы ведь совсем одни, — пожаловалась Аня.
От вида мурлыкающих вокруг Тифона близняшек мне вдруг стало не по себе, а их двусмысленные разговоры слушать не хотелось.
Вышел на лестницу, постоял, поднялся на двадцать пятый этаж. Вокруг всё плавно перемещалось. Опасливо прошелся по тёмным коридорам, каждый раз, настороженно заглядывая за угол, словно в шутере от первого лица. Вернулся на лестницу и тут заметил приоткрытую решетчатую дверь. Поднялся на чердак и выбрался на крышу.
Огромная битумная площадка. При желании и в футбол можно гонять. По периметру крыши яростно развевались на ветру зеленые клочья фасадной сетки и куски желто-черной ограждающей ленты. С двух сторон довольно близко от дома высились громадные башенные краны с длиннющими, угрожающе низко нависающими над крышей, своими стрелами. Красной и желтой.
Зое бы тут понравилось. Ночью наверняка звёзды видно. Прошелся по площадке, посмотрел вниз на малюсенький домик сторожей, на стройный ряд тянущихся далеко в сторону ТЭЦ высоковольтных вышек, на всё те же полосатые трубы, кроме которых отсюда были видны и другие — толстые серо-голубые трубы-жерловы, многочисленные здания промзоны и самой ТЭЦ. На хмурый ноябрьский лес. Развернулся, чтобы взглянуть на город и за вентиляционной шахтой увидел два пластиковых стульчика, как из уличного кафе и белый курортного вида лежак, на нем, свернувшись калачиком под синей телогрейкой, спал Смурф. Я обошел чердачный домик с другой стороны, обнаружил горелую бочку и небольшую кучу досок, видимо принесенных сюда специально, в качестве дров, постоял ещё немного, любуясь городом и пошел обратно.
А когда я спустился обратно на двадцать четвертый этаж, сразу услышал голос Криворотова.
Они с Зоей стояли посреди комнаты. Лёха, брезгливо зажимая нос, гундосил:
— Ну, вы и накурили тут.
Зоя же делала вид, что разглядывает рисунки Яны. Остальные пребывали в тех же позах, что прежде. В воздухе повисла всеобщая неловкость.
— Хотите? — Аня протянула Лёхе косяк.
— Ну, уж нет, — скривился тот. — Лучше водки выпить.
Вдруг Трифонов так резко встал, что Аня чуть было на пол не свалилась, вытащил с кресла свою куртку и молча вышел.
— Чего это он? — поразилась Яна.
— Застеснялся, — пояснил Лёха тут же втискиваясь на освободившееся между ними место. — А я, вот, не стеснительный.
Близняшки кинулись в разные стороны.
— Вы чё? — порадовался Лёха произведенному впечатлению. — Я же просто сел.
— А ты предложи им в полицию сходить, — зло подсказал я.
Яна поймала мой взгляд и укоризненно улыбнулась:
— Зря ты, Никита, обижаешься. Мы уже объяснили, почему не можем этого сделать.
— А я предупреждал, — поучительно сказал Лёха. — От добра добра не ищут.
— С какой стати ваши неприятности вдруг должны быть нам важнее? — довольно зло вдруг высказалась Аня.
Тогда Зоя, которая всё это время стояла молча, подошла к ней и, глядя прямо в глаза, решительно сказала:
— Если будет хоть малейший напряг, я лично сдам вас полиции. Ясно?
— За что? — изумилась Яна. — Мы никому ничего плохого не сделали. Твой брат сказал, что нас понимает.
— Мой брат… — Зоя сделала короткую паузу. — У моего брата патологическая склонность к самоистязанию. А мне вы мне никто.
— Слушай, а хочешь, мы тебе денег дадим? — неожиданно дружелюбно предложила Аня. — Сто тысяч или двести.
— Были бы у вас такие деньги, не сидели бы вы здесь, — фыркнула Зоя. — Вон, Криворотову вешайте лапшу, а я вас насквозь вижу.