Страница 32 из 102
— Привет, — сказал я Нинке, потому что с Яриком уже виделись.
Нинка была невысокая, значительно ниже Зои, но из-за каблуков, казалась почти такой же. Платье же у неё было просто убийственное. Нет, цвет нормальный, форменный, а вот от того, как оно на ней сидело, у некоторых учеников, вроде Дятла, вполне мог разрыв сердца случиться.
Нина натянула искусственную улыбку и спросила так, будто в первый раз меня видит.
— Это у тебя Харитонов телефон отнял?
Я кивнул, и они пошли за мной.
— Спасибо, кстати, — сказал я Ярову, чувствуя ещё большую неловкость из-за того, что эта тема вдруг поднялась.
Нужно было раньше его поблагодарить, а не через месяц. Но как-то не складывалось.
— Ерунда, — скромно ответил он. — Они просто трусливые.
— А ты совсем драться не умеешь? — Нина рубила с плеча.
— Не люблю такое.
— Ну, о любви речь особо не идет, — Яров криво улыбнулся. — Есть вещи, которые нужно уметь. Это как водить машину, стрелять или колоть дрова.
Ну почему он не сказал, что нужно уметь лепить из соляного теста?
— Ты чем-то занимаешься?
— Раньше в основном. Сейчас особо некогда. ЕГЭ на носу.
Выглядел и разговаривал Яров очень располагающе. Сразу было видно, что он «воспитанный и приличный». Маме бы он понравился.
— Ярослав, между прочим, идет на Золотую медаль, — похвасталась Нина, и краем глаза я заметил, как Яров дернул её за пальцы, давая понять, чтобы не лезла.
— Поздравляю.
— Пока не с чем. До лета ещё дожить нужно. А ты куда поступать будешь?
Это был ужасный, катастрофический вопрос, потому что я сам толком ещё не знал куда. Мама хотела меня на экономиста. У неё уже давно была эта идея. Но как только она заводила про этих самых экономистов и вообще про всякие там финансы, я сразу представлял себе страшных гоблинов из банка Гринготтс с толстенными книгами наперевес и содрогался.
— У меня математика не очень, — честно сказал я, чтобы не отвечать, куда хочу поступать.
— А я думала ты ботан, раз драться не умеешь. — Нина как будто пошутила, но это прозвучало унизительно, и Яров снова тайком пихнул её.
— Что слушаешь? — он кивнул на болтающиеся на моей шее наушники.
— Вообще-то я всеяден. Главное, чтобы заходило, остальное не важно.
— Я тоже всеяден. Вот сейчас на восьмидесятые подсел. Depeche Mode знаешь?
— Конечно! «Never let me down» моя любимая.
— А моя «Personal Jesus».
Я очень обрадовался, что можно с кем-то нормальным поговорить о музыке. Яров был очень сдержанный, спокойный и доброжелательный, а некоторая строгость взгляда уравновешивалась ровным, приятным тембром голоса.
Всю оставшуюся дорогу мы с ним обсуждали разные группы, песни и стили, он мне давал слушать своё, а я ему своё. Нинка даже не влезала, вероятно, это была совсем не её тема. А напоследок Яров добавился ко мне в ВК, пообещав скинуть пару хороших песен.
А в начале октября Лёха позвал нас к себе на дачу — ломать сарай.
Я хотел отпроситься у мамы, чтобы не связываться с этими «морализаторами», но она ответила, что не может принимать решение на расстоянии, и нужно договариваться с папой.
За ужином они с бабушкой затеяли очередные политические дебаты, и всё это снова переросло в выяснение отношений. У меня голова просто взрывалась от этой темы. Создавалось ощущение, что плохо всё, куда не плюнь.
«Кругом дураки и воры». Или «Нас ждет ещё худший кризис и полный упадок». «Раньше было хорошо, но те времена ушли».
От этих разговоров мурашки бежали по коже. Мне ещё жить и жить, а они так говорили, словно завтра солнце уже не взойдет, или на всех нападет чума, или взорвется бомба. Последнего они, кстати, не исключали.
А у меня, между прочим, планы на жизнь! Мне ещё на дачу к Лёхе предстояло ехать!
В первое время всё это прилично портило мне настроение, а потом я привык и стал впадать в анабиоз. Тупо отключаться и думать о своём. Потому что сидение в телефоне во время ужина в этой семье каралось чуть ли ни смертной казнью. И если они вдруг замечали мой опущенный под стол взгляд, тут же заводили песню про поколение имбецилов, живущих в другой реальности. Видимо полагая, что их реальность с кризисами и бомбами гораздо лучше.
После ужина я подошел к папе. Он, как обычно, сидел на большом коричневом диване с круглыми подлокотниками, смотрел телевизор и одновременно читал новости из Интернета. Его маленький ноут стоял на стеклянном журнальном столике, а по телеку шла передача, где тоже все спорили и ругались.
Папа был уже прилично заведен и разговором с женщинами, и телевизором, и, вероятно, тем, что читал в Интернете.
Я вошел в комнату и встал неподалеку, надеясь, что он сам обратит на меня внимание.
В его коротких темных волосах было полно седины и иногда, в зависимости от того, как падал свет, они казались совсем серыми. Но лицо оставалось по-прежнему моложавым и тонкие сеточки морщин возле глаз были почти не видны. Папа всегда был гладко выбрит и пах сладким одеколоном.
Я сел рядом.
— Интересно? — нужно же было хоть как-то «наладить контакт».
— Да чушь сплошная! — фыркнул папа.
— А зачем читаешь и смотришь?
— Затем, что каждый сознательный человек должен быть частью того общества, в котором он живет.
— Значит, если ты смотришь и потом ругаешься, то ты часть общества? — слова вылетали непроизвольно, я вовсе не хотел его злить.
Но папа усмехнулся.
— А что остается делать, если все вокруг как с цепи сорвались?
— Забить.
— Как так — забить? — его лёгкая усмешка превратилась в широкую улыбку.
— Какой смысл заморачиваться чем-либо, если ты не можешь этого изменить?
— Понимаешь, Никита, есть так называемый гражданский долг, когда ты, будучи гражданином своей страны, должен принимать участие в судьбе своего народа.
— Это типа на митинги ходить и всё такое? Или ругаться с бабушкой на кухне?
— Это значит иметь своё мнение и отстаивать его. Хоть на митинге, хоть на кухне. Очень жаль, что ваше поколение этого не понимает.
— А, ну я знаю. В интернете тоже полно такого, все тупо поливают друг друга грязью, потому что типа должны отстоять своё исключительное мнение.
— Так, Никита, — папа подозрительно посмотрел на меня поверх очков. — Что ты хочешь всем этим сказать?
— Просто рассуждаю, почему нужно обязательно разводить холивар на ровном месте. Какой смысл? Вот вы спорите с бабушкой и, кроме плохого настроения и обид, это никому ничего не приносит.
— Холивар? — озадачился папа.
— Это значит — спор и ругань. Надеюсь, что когда наше поколение вырастет, понимание гражданской позиции у нас будет иное.
Папа весело рассмеялся.
— Ну, конечно, вы обязательно измените весь мир.
— Обязательно. Быть может даже Вселенную. Ты же знаешь, что мы с тобой тоже часть Вселенной?
— В некотором метафизическом смысле возможно.
— Метафизическом? — спросил я тем же тоном, что и он про холивар.
— Абстрактном.
— Нет. Вполне в конкретном смысле. В физическом.
— Ну-ка, ну-ка…
— Мы же все состоим из тех же самых атомов, что и всё во Вселенной. Значит, мы есть Вселенная.
На пару секунд он задумался:
— Здесь — согласен.
— Вот поэтому изменить Вселенную проще простого. Достаточно измениться самому, — я был очень доволен, как я его припечатал.
Всё-таки бредовые разговоры Дятла могли приносить какую-то пользу.
Он взъерошил мне волосы, как маленькому и, наконец, отвлекся от своего загруза. Нужно было пользоваться моментом.
— Пап, а можно я поеду к Лёше Криворотову на дачу на выходные?
========== Глава 12 ==========
Пятница выдалась на удивление тёплая и солнечная. И хотя листья с деревьев стремительно облетали, всё вокруг было чистое, нежное и хрупкое. Воздух стоял такой прозрачный, что и дома, и машины, и люди казались яркими и нереально объемными, как в 3D формате.