Страница 2 из 71
На одном участке Западного фронта отряд нартовых собак перевез за месяц 1239 раненых и доставил на передний край 327 тонн боеприпасов. Передо мной записка, нацарапанная наспех карандашом: «Наша часть, наступая, несет потери. В церкви скопилось много раненых. Вывезти не на чем. Если можно, сейчас же пришлите нартовых собак. Положение серьезное. Командир медсанбата». Собаки поспели вовремя и вывезли раненых.
…Я знаю лайку Мушку. Осколок мины оторвал у нее ухо, но она продолжает работать. Это обстрелянная собака. При сильном огне она не идет, но ползет. Другие собаки явно уважают Мушку и следуют ее примеру. Мушка вывезла много раненых. Один боец отдал ей свой кусок мяса и задумчиво сказал: «Как будто она… А может, и не она — похожая… Вот такая меня спасла возле Ржева…»
Есть собаки по природе приветливые, общительные — они незаменимые помощники санитара. Было это возле Сухиничей. Шотландская овчарка Боб в белом халатике ползла по поляне. Короткая пауза между атакой и контратакой. Раненые попрятались в ямах или в воронках. Боб отыскал шестнадцать раненых. Найдя человека среди снега, Боб ложится рядом и громко, взволнованно дышит: я — здесь. Боб ждет, не возьмет ли раненый перевязку: на спине у собаки походная аптечка. И Бобу не терпится: скорей, бы взять в рот брендель — кусок кожи, подвешенный к ошейнику, — знак того, что собака нашла раненого, — и поползти к санитару: иди сюда… Боб нашел семнадцатого — лейтенанта Яковлева. Когда собака поползла за санитаром, начался обстрел из минометов. Осколок оторвал у Боба сустав передней лапы. Он все же дополз до хозяина, не выпуская изо рта бренделя, торопил: скорее за мной!..
Есть и другие собаки, с характером угрюмым, недоверчивым. Эти превосходно охотятся за «кукушками». Барс открыл трех гитлеровских автоматчиков, четвертый застрелил Барса, но тем самым выдал себя и был снят снайпером.
Видал я и другого охотника за «кукушками» — Аякса. Это крупная, отнюдь не приветливая овчарка. Аякс не выносит вражеской формы, серо-зеленая шинель приводит его в ярость. Кроме того, Аякс «считает», что человеку не подобает сидеть, на дереве. Для него самое большое удовольствие — прочесать лес.
Я не знаю, можно ли перевоспитать молодых гитлеровцев. Сомневаюсь. Но немецкую собаку наши перевоспитали. Ее взяли вместе с штабными бумагами. Она занималась низким делом: искала партизан. Теперь этот пес, прозванный Фрицем, ищет «кукушек».
В январе гвардейский стрелковый полк оказался в тылу у врага — под Вереей. Проволочная связь часто рвалась, радиоустановки были разбиты. Связь поддерживали четырнадцать собак. Собаки ползли по открытой местности под ураганным минометным огнем. Здесь погибла овчарка Аста, она несла из батальона на командный пункт полка донесение: «Огонь по березовой роще». Аста, раненая, доползла до своего вожатого Жаркова. Положение было восстановлено.
Однажды собака Тор принесла следующее донесение: «Залегли. Не можем поднять головы — сильный обстрел». Тор понес назад приказ: «Людей поднять. Вести наступление». Два часа спустя гвардейцы вошли в Верею. Комиссар полка Орлов говорит: «Собаки нас выручили под Вереей…»
Как не вспомнить рыжего эрдельтерьера Каштанку? Раненная в голову, с разорванным ухом, истекая кровью, Каштанка подползла к вожатому: доставила в батальон донесение. Ее забинтовали и отослали назад: другой связи не было. Две недели, забинтованная, она поддерживала связь с резервом. Было это возле Наро-Фоминска. Там Каштанка и погибла от снаряда. Многие бойцы ее помнят.
Связная собака предана долгу, ее не остановят ни пуля, ни птица в кустах, ни река, ни смерть: она спешит с донесением. Красноармеец Козубовский добился, что его собака поддерживает связь между двумя пунктами, расположенными на линии огня и отстоящими один от другого на шесть километров.
Когда наши защищали высоту Крест, эрдельтерьер Фрея проделала тридцать три рейса — семьдесят километров. В последний раз Фрея принесла донесение смертельно раненная: осколок мины раздробил ей челюсть.
Что добавить к этому простому рассказу? На войне люди больше чем когда-либо ценят верность. Мы все помним прекрасный рассказ Чехова «Каштанка». Теперь Каштанка спасает раненого хозяина.
25 мая 1942 года.
Николай Жданов
Ленинградская история
Когда Рики был маленький, он любил кататься по ковру — лохматый прыгающий шар с большими ушами и нетвердыми лапами. На свете, вероятно, не было существа более жизнерадостного и забавного. Как смешно он пятился и лаял, когда Володя катил на него больший полосатый мяч или, стащив с дивана старую рысью шкуру и покрывшись ею, полз по ковру, изображая настоящего зверя. И как он радовался, когда мальчик наконец отбрасывал шкуру и, прыгая, кричал:
— Рики, глупый, это же я, я!
Если Рики казалось, что с ним поступают грубо или несправедливо, то он, обидевшись, залезал под диван или под широкое кресло и лежал там, закрыв лапами и ушами свою мордочку с мокрым черным носом. Однако сердиться долго Рики не мог и всегда был рад примирению.
К лету он вытянулся, стал долговязым, и рыжий хвост его сделался похож на большое перо. Когда Рики выпускали на двор, он подолгу с таинственным видом подкарауливал воробьев, щебетавших на единственном кусте боярышника, росшем у ограды, или настороженно обнюхивал еще незнакомые ему предметы, словно боясь, что каждый из них может наброситься на него, уколоть или прищемить нос.
На улицу Рики брали редко, а если все уходили, он ложился у порога и ждал, изредка царапая дверь лапой и повизгивая. Одиночество Рики не нравилось. Когда Володя возвращался вместе с матерью из детского сада или приходил из лаборатории его отец, Рики принимался лаять и прыгать от счастья.
Сняв пальто и синюю спецовку, отец брал из угла алюминиевую плошку и, накрошив в нее черствого хлеба, говорил матери:
— Ну-ка, что у нас сегодня — суп или щи?
Залив крошево горячим, он ставил плошку на старое место и, погрозив Рики пальцем, говорил:
— Тубо!
Рики уже знал, что это значит, и молча ложился перед плошкой, не сводя с нее глаз и ожидая, пока пища станет чуть теплой.
— Уж пусть бы ел. — говорила мать, — и так он тебя заждался.
— Нельзя, — объяснял отец, — от горячего у него нюх пропасть может.
Наконец отец, уже кончив умываться и собираясь сесть к столу, трогал пищу пальцем, не горяча ли, и коротко приказывал:
— Пиль!
Рики тотчас вскакивал и начинал есть.
Почти то же повторялось утром, перед тем, как отец уходил на работу. Он всегда старался кормить Рики сам и не любил, чтобы это делали мама или Володя.
— Рики, — говорил он, — должен знать своего хозяина.
Отец научил Рики отыскивать и приносить брошенный мячик или палку, бегать по сигналу вперед и по сигналу возвращаться назад, ходить во время прогулок у самой ноги, не забегая вперед и не отставая. Он говорил, что осенью поедет со своим товарищем на охоту, возьмет Рики с собой, чтобы Рики научился делать стойку на дичь, как настоящий сеттер.
Но еще в середине лета Рики заметил, что с ним почти перестали играть и все сделались какими-то скучными и озабоченными. Отец приходил теперь поздно, почти не замечая Рики, садился к столу, но ел мало, а молча смотрел перед собой на стену, на которой Рики не мог, сколько он ни старался, увидеть ничего примечательного. Вообще все вели себя непонятно. Отец подымался утром раньше обыкновенного и слушал, что говорит шипящий черный круг, висящий на стене. Потом вздыхал, хмурился. Рики однажды подошел к нему и, чтобы напомнить о себе, положил ему голову на колени. Но отец только провел два раза ладонью по его голове и сказал:
— Да, Рики, такие-то, брат, дела…
Затем он поднялся, поправил одеяло на спавшем еще Володе, попрощался с матерью и ушел.
Мать теперь целые дни зашивала какие-то мешки, паковала тюки, укладывая в них разные вещи, свернула и зашила в мешок даже ковер, на котором Рики так любил играть с Володей.