Осенний дом

Абсолютно вся рубашка оказалась посеребрена. Френч изнутри тоже весь застыл, но только слева.

– Вы знаете, что делать? – спросил Сорорибэ. – Никто из нас понятия не имеет, как ему помочь. Если бы он был обычным крылатым, мы бы его раздели и перевязали, и дело с концом. А у него кровь на рубашке уже застыла, когда он в первый раз упал в театре. Мы не смогли её разрезать.

– А что случилось?

– Мы не знаем. Наверное, была дуэль. Он говорил, что Сапфир предсказывал ему её.

– Хорошо. Останьтесь ненадолго. Сейчас мы всё сделаем.

Тони, и так слишком белокожий для нормального крылатого, теперь казался вылепленным из сероватого, подтаивающего снега.

Чайна Циан аккуратно взрастила из запястья острое и тонкое лезвие.

– Другой крылатый действительно истёк бы кровью, – сказала она, как можно аккуратнее, но с силой начав "вскрывать" металлизировавшиеся френч и рубашку Тони. – У них кровь обращается золотом с большим содержанием воздуха и песка. Кровь истекает через саму себя. Но Сильверстоуны из другой Вселенной. У них кровь обращается чистым серебром. Это значит, что окровавленная и застывшая рубашка сама по себе остановила кровотечение. Но нужно убрать её, пытался Тони исцелиться или нет. В одном случае она могла срастись с закрывшейся раной и нарушить работу кровотока или мышц. А в другом… да.

Чайна Циан замолчала. Это был ровный, но очень глубокий разрез мышцы под рукой. Там, где Тони не увидел его. Рубашка Тони попала прямо в рану. Часть ткани и серебра оказалась под кожей.

– Мне придётся вырезать её. Ищите любого чистокровного крылатого. На улице кто-то должен быть. Если я задену кровоток, и целителя не будет… он точно умрёт.

Сорорибэ и его товарищ уже загрохотали по лестнице вниз.

– Тони! – позвала Чайна Циан бывшего мужа. – Тони, очнись!

Он пробормотал что-то непонятное.

– Тони, это важно!

– Что именно, дорогая? – наконец открыл глаза он и заговорил привычно быстро. – А где это я? А, вспомнил. Понятно, – вздохнул и обратился к ней, как ни в чём ни бывало: – Что делаешь?

– Переживаю, что ты убьёшь меня.

– С чего бы это мне тебя убивать?

– У тебя рубашка вросла в рану. Придётся резать тебя.

– Правда? Я бы хотел на это посмотреть.

– Ты будешь смотреть на меня, когда я буду делать это.

– И у тебя хватит духа меня искромсать? Всегда знал, что ты кровожадна и мечтаешь по ночам о расчленении. Но чего это мне тебя убивать? Я не такой, как ты, да-да-аа…

– На тот, вероятный, на мой взгляд, случай, если у тебя опять случится обморок, а ты потом придёшь в себя от боли и решишь, что я тебя убить хочу. И снесёшь мне голову. И меня не станет.

– Э, милая-милая, во-первых… – он сделала паузу для глубокого вдоха и продолжил: – У Сильверстоунов не случается обмороков. Мы теряем сознание. И только от боли, разрывающей на части. От боли, которой не представить никому.

– Хм… – иронически посмотрела на бывшего мужа Чайна Циан. – Помню, как ты этой весной полз с очередной тренировки по коридору. Боль, говоришь, разрывала на части?

– Тебе не понять, женщина, каково это, быть Сильверстоуном, – он ещё и ухмылялся.

– Да, конечно. А что там, во-вторых?

– Во-вторых? Ну… Я уже забыл.

– Как быстро. Обычно ты не забываешь, если хочешь что-то сказать. Ведь все твои мысли так великолепны и важны, что мир слишком многое потеряет, не будь они озвучены!

– Как-то да, именно так, – растерянно захлопал глазами Тони, пропустив мимо ушей её иронию. – Ты единственная женщина, настолько хорошо понимающая мою важность. Как я мог так просто отпустить тебя?

– Тебе рассказать, как?

– Нет, – поморщился Тони и отвернулся.

– Как ты себя чувствуешь? – обеспокоенно спросила Чайна Циан. Она всё ещё сидела рядом и, ожидая помощи, старалась внимательно следить за состоянием Тони.

– Кажется, моё тело сейчас интересуют все естественные физиологические процессы разом, – ответил Тони, наконец. – Я хочу дышать, есть, пить, тебя… я жив как никогда.

– А выглядишь иначе.

– Если я как прежде хорош собой, то меня это устраивает.

– Уверена, что кучей серебра ты тоже будешь выглядеть… симпатично.

– Я не готов быть кучей серебра, симпатичной или нет.

– Такие вещи не…

Внизу зашумели гости. Открыть им было некому, сервы ушли на праздник. Но наверняка это были Сорорибэ и его приятель, которые не закрыли за собой дверь, уходя, а потому и не пришлось им открывать по возвращении. С ними был стандартной внешности крылатый. При виде полусрезанной одежды, как будто отлитой из чистого серебра, у незнакомца глаза вылезли на лоб.

– Исцеляйте, когда я скажу, – Чайна Циан объяснила пришедшему суть его задачи в четырёх словах и тут же добавила: – Считайте, что всё серебро, что из него выльется, ваше.

Крылатый начал догадываться кое-о-чём:

– Это что же… один из Сильверстоунов?

– Вообще, я бы и сам мог себя исцелить, – проворчал Тони.

– Я не могу на это рассчитывать, – покачала головой Чайна Циан. – Вдруг опять в обмо…

Тони аж цыкнул на неё.

– …Потеряешь сознание, – быстро поправилась Чайна Циан. – Не всё ли равно как и что называть, когда рискуешь умереть? – в недоумении спросила она, занеся острие своего клинка над исцелённой раной.

– Может, лучше вызвать опытного врача?

– Да, отлично, идея просто замечательная, – похвалила Чайна Циан предложение Тони. – Но только если кусок, попавший в твоё тело, перекрыл кровоток, ты рискуешь остаться без какой-нибудь части тела весьма надолго, а может и навсегда. А сегодня праздник… мы просто не успеем найти хорошего врача. Так что терпи, Сильверстоун. Можешь потерять сознание, разрешаю, и смеяться не буду.

– Тогда режь, чего…

Чайна Циан сделала первый надрез.

– Говори-говори, – подбодрила она бывшего мужа, – чего это ты смолк?

– Мальчики, поищите у неё… бутылку чего-нибудь покрепче. Уж какой… никакой латкор, да найдётся, а?

– Терпи, Сильверстоун, – насмешливо повелела Чайна Циан. – Ничем таким я ещё не запаслась. Господин целитель… подложите платочек… на серёжки дочерям точно нальётся.

– У меня их шестеро.

– Значит, и на браслетики натечёт.

– Можно я лучше спою? – просяще подал голос Тони. Чайна Циан побоялась смотреть на него. Морщится? Нет? Как справляется с болью? Она знала только одно – надо всё делать тщательно и быстро.

– Спой, Тони, конечно, – мягко сказала она, не отрывая глаз от голубовато-белой плоти под кожей, в которой виднелось серебро. Рану под маленьким клинком Чайны Циан уже начала заполнять кровь. А бывшая графиня отрезала рубашку ещё только с одной стороны.

Тони затянул какую-то чуточку пошлую песенку авторства своего отца. И пел даже неплохо, нечасто прерываясь. Но его дыхание было странным, и петь ему чуть ли не так же тяжело, как терпеть боль.

– Пой Тони, пой для меня, – попросила Чайна Циан, прежде чем начала расправляться с телом крылатого жёстче, чем, думала, придётся. Резать пришлось быстрее, глубже и грубее. Рёбра мешали. Время уходило. Кровь полилась ручьём. Песня начала стихать.

– Всё, он в обмороке, – сказал кто-то.

Чайна Циан с силой надавила на клинок, прорезая сверху, затем слезла на пол и воткнула нож снизу. Рубашка упала на пол. Чет буквально рухнула рядом:

– Исцеляйте!..

От рук крылатого в рану потёк рассеянный свет.

Чайна Циан стёрла пот с лица и поняла, что испачкалась кровью почти вся. Серебро, прилипшее к коже тонким слоем, почти сразу ссыпается песком, а вот крупные капли крови Си, застывшие на коже, проблематично содрать даже за день. Пошла умываться – вдруг не успеют застыть?

Сумев кое-как умыться, затем отдышавшись и почти полностью успокоившись, она вернулась в комнату.

– Он неплохо держался, – почти с благоговением заметил крылатый, держа в руках свёрток с таким количеством серебра, что мог теперь купить не то, что серёжки и браслетики, а по собственному экипажу каждой из дочерей.