Осенний дом

Тони ощутил комок в горле.

"Хоть бы раз взглянуть… на Чайну Циан!.. Но это же неуместная глупость сейчас".

Он наклонился вперёд, положил Кровли руку на плечо и заглянул ему прямо в лицо:

– Я настаиваю на том, чтобы вы выбирали сами.

– Хорошо, только не надо краснеть глазами, господин крылатый.

Тони слегка удивился. Кто это разозлился? Он, Тони Эшберн?

– Тогда я выбираю Мирминелль, – обернулся к руководителям Кровли, как только Тони убрал руку и отодвинулся.

Бренган и оба руководителя по разу глянули на Тони, помолчали, чтобы дать ему время сказать своё "нет, а я бы вон ту взял" и начали излагать мысли в защиту других актрис. Со сцены только что неслись в кучу сливающиеся мысли и фразы, но ни одной из женщин это в вину не вменялись. Послушать бы им всем, как очаровывал одним голосом Роджер Кардиф. Сердцеед, сердцеед! Лучшему мечнику приписывали хитрость, мистический магнетизм и власть над женскими душами, но Тони всего этого не помнил. Он лишь знал, что никогда не забудет того, как отец разговаривал с окружающими обоего пола: то музыкально, то нарочито монотонно или глухо, то погружал в особую атмосферу голосом глубоким и хриплым, привлекал внимание, пользуясь понижениями и повышениями тона, насмехался лаская, привлекая, шепча. Он говорил то изумительно чётко, то отчаянно тягуче. И всегда всё к месту, красиво, ярко, со вкусом. Он мог превращать свою речь в самую малоинтересную и тривиальную. Но только тогда, когда действительно хотел этого. Вот уж кому на сцене самое место!

Обсуждение тянулось и тянулось. Тони, было, влез со своей мыслью о том, что дамочкам не мешало бы прежде подучиться работать голосом, но ему только пообещали отдельно позаниматься с выбранной на роль. И на этом всё. Отмахнулись. Поток мыслей опять вернул Тони к Чайне Циан. И на дно его было не утащить, но и выплыть Тони не мог. Хотел увидеть жену.

Раньше он хотя бы мог надеяться вызвать её ревность. Верить, что где-то в глубине её горячего тела и холодного сердца есть хоть какая-то тревожность. Она просто обязана была там быть, эта тревожность. А сейчас даже стремиться к этой игре незачем. Ответ и так ясен – ей плевать. Причём, как должно быть плевать, так и есть на самом деле. И даже увидеться не удастся. И вернуть всё назад не выйдет. И, чёрт возьми, при следующей встрече она вполне может оказаться эрцеллет-принцессой Адморской.

– Что с тобой случилось? – шёпотом спросил Дэниел. – Никогда не видел тебя таким мрачным и злым.

– Пройдёт.

– Зовём Мирминелль, – обернувшись к Тони и Дэниелу, предупредил Кровли. – Свой шанс сказать "нет" ты упустил.

– Зовите.

Джаскони подошёл к сцене и обратился к вышедшей девушке:

– Вы прекрасны, Мирминелль. Но хозяин театра сомневается. Не могли бы вы показать нам характер, противоположный тому, что вы представили? Если вам требуется время, чтобы посмотреть текст, мы готовы вам его дать.

Мирминелль очевидно заволновалась. Выходя на сцену, она была уверена, что контракт с Ганведеном у неё в кармане, а теперь вожделенную бумажку вырывает у неё из рук некто неизвестный.

– Я никогда не учила чужих текстов, – прозвучал не низкий, чистый, но определённо грудной женский голос. – В моём прежнем театре это считалось плохим признаком.

Джаскони обернулся к Вольфи-Рарису.

Тони поднялся со своего места и пошёл к сцене. Вспрыгнул на подмостки и приблизился к Мирминелль.

– Я помогу вам настроиться. Представьте, что я – безжалостный убийца, – Тони убрал чёлку от лица, собрался и принялся ощупывать взглядом фигуру актрисы. – Но вы – тоже. Вы делали это не раз. Я – ещё чаще. Вы могли бы остановить меня, но вам это было невыгодно. А теперь я перешёл вам дорогу. Я опасен для вас, но ещё не знаю о том, что мешаю вам… Что вы должны при этом чувствовать, как думаете? Смотрите на меня. Мы подождём, когда вы поймёте это и сможете отобразить. Только умоляю – не говорите ни слова. Вам не сказали, но хозяина смущает ваша неспособность красиво подавать звук.

Что бы ни было сейчас в голове у Мирминелль, взять себя в руки сразу она не смогла.

Тони походил по сцене, рядом с Мирминелль, и она не отводила от него взгляда. Ему это понравилось. Но он ждал.

И в какой-то момент он увидел это. Она смогла изобразить эгоцентризм, безжалостность, презрение и спокойную готовность нанести любой удар. Даже осанка изменилась.

– Очень хорошо, – похвалил Джаскони и посмотрел сначала на Тони, затем на всех остальных.

– Да, этого вполне хватит, – подтвердил Бренган. – Тони, слезь со сцены, прошу тебя. Хватит очаровывать новую актрису.

Тони подмигнул Мирминелль и спрыгнул в зал.

Вольфи-Рарис взглянул на карманную электросвечу.

– Скоро собирается труппа Морис. Мирминелль, задержитесь и будете представлены своим ближайшим коллегам. Надо отпустить остальных леди.

– Уходим, пожалуй, – решил Тони. – Приеду завтра и подпишу всё, что надо.

– Т… ты серьёзно? – обернулся ему вслед Бренган. – Ты никогда не появляешься там, где обещал!

– Ну, пришлёшь ко мне посыльного.

– И в каком кабаке тебя искать?

В ответ Тони хлопнул дверью.

– Ты паршивый хозяин, – сделал вывод сын, догнав Тони у лестницы в фойе.

– Вовсе нет.

– Да.

– И ведёшь себя… ни светских манер, ни ответственности. Ты чудовищно легкомысленен. Я всегда считал тебя идеальным образцом мужчины, разумного, титулованного. Но мне и в голову не приходило, что ты именно такой титулованный, как…

– Как? – Тони обернулся к Дэниелу, застывшему на верхней ступеньке.

– В обличительных пьесах титулованных изображают бездумными коллекционерами, эгоистами, бесхребетными слабаками, праздными бездельниками, распутниками, пьяницами, шовинистами, бесчувственными рубаками или даже кровожадными тиранами. Но за неделю в высшем свете подобные персонажи попались на глаза всего раз или два, тогда как ты… ты не принадлежишь ни одной из описанных категорий, и всё же выглядит всё так, будто именно ты не заслуживаешь своих привилегий.

– Этаким способом ты пытаешься отругать меня, как мальца, не сознающего, как надо держаться?

– Да. И я из кожи вон лезу, чтобы не уронить честь клана, тогда как тебе, очевидно, плевать на то, что о тебе думают, и как ты выглядишь. Но это одно. Безответственность в делах – совершенно другое. И за это я осуждаю тебя тоже, отец.

Тони немного помолчал и сказал:

– Я процитирую твои слова всем в клане. Они будут рады, что их новый родственник такой насквозь правильный. Надеюсь, однако, твоя правильность не встрянет между нами.

Дэниел почти герцогски нахмурился и хотел было сказать что-то ещё, но по лестнице начала подниматься парочка симпатичных дарований, отдавших книксены Тони и мило захихикавших.

– Мы закончим этот разговор, – пообещал Дэниел отцу, поравнявшись с ним.

– Когда-нибудь, – согласно кивнул Тони, и едва сын отвернулся, комически простонал: – За что-о-о, Еди-иный?!

– Ты хоть что-нибудь не обращаешь в шутку? – шагая к выходу, поинтересовался Дэниел.

– Кое-что. Нет, правда! За что такому весёлому парню как я, такой суровый сын?

– Ты всё-таки считаешь своё поведение правильным?

– Нет. Но на этой планете все слишком серьёзно к себе относятся, и так важничают, что становятся смешны. Я с моим поведением прямо-таки ниспослан свыше. Но, честно, я просто не могу быть другим. Не могу быть как все вокруг. Это же… каким бревном надо быть… что бы так упиваться своим существованием, как они. Уж лучше смущать, парадировать, рисковать казаться им, в свою очередь, странным и смешным. Замечал, что красавцы и прочие разумные опасаются быть смешными, если играют социальные роли хоть в чём-то выдающихся или значительных особ?

– Д-да…

– Присмотрись. Среди всех титулованных не больше двух десятков персон, не стесняющихся своей личности. Это братья Асинари, герцог Ветреный, Риа Эхгард и пара-тройка мальчишек Рашингавы из тех, что совсем ещё молоды и искренне увлечены науками. В меньшей степени и наш Сапфир, и Эсса Бесцейн, и принц Санктуарий. Крис Рэйли, Колин Хант и Сет Лифорд тоже подходят. Они забавные. А всех остальных так и хочется встряхнуть.