Страница 3 из 19
Как же она похожа на тех красавиц, которые сидят вечерами в кафе на центральных улицах Будапешта! Как сильно ее лицо напоминает мечтательные профили, освещенные не столько золотым светом ламп, сколько мыслями о Париже, Лондоне, Нью-Йорке…
Стивен заказал два капучино. На прилавок легла пятифунтовая банкнота. Скользнув взглядом по его лицу, бариста заметил, что у бухгалтера трясется правое веко. Обычно Ветчина-Стивен держался прямо, возвышаясь над остальными посетителями на целую голову, а сейчас он ссутулился, словно больной старик. Было удивительно, насколько мало радости испытывал он от встречи со своей ослепительной знакомой.
– Сожалею, что не могу предложить вашей даме кофе в нормальной чашке, – сказал бариста. – У нас только бумажные стаканчики.
– Без проблем, – мрачно ответил Стивен.
«Надо же, как сухо, – подумал бариста. – Впрочем, лучше помалкивать, а не соваться со своими извинениями». Была бы здесь Зита, точно сказала бы «nuts»2. Зита всегда говорит «nuts», когда бариста делает какую-нибудь глупость.
Пока Стивен заказывал кофе, красавица и клерк с газетой за соседним столом обменялись взглядами. Бариста понял их немой диалог. Клерк, едва не пуская слюну, метался взором от ее коленей к ее груди, а она охватила его взглядом целиком, от ботинок и до самой макушки, взвесив несчастного клерка на весах ей одной понятной конструкции. Взвесила и, судя по надменному взгляду, признала недомерком.
Со Стивеном она заговорила решительно и сурово. Наморщила лоб, что оказалось ей не совсем к лицу. К кофе не притронулась. Слушая спутницу, Стивен мрачнел все сильнее и сильнее. Он пытался заговорить, но она прервала его на полуслове. Обрывки разговора долетали до соседнего столика – там вновь поднялся газетный занавес – седоватый клерк поспешил отгородиться от выяснявшей отношения парочки разворотом «Файнэншл Таймс». Впрочем, он только делал вид, что отгородился, а сам, вероятно, вслушивался в их разговор с зудящим любопытством. Вряд ли он был в состоянии читать – ни разу не перелистнул страницу.
Наконец Стивену удалось вставить слово. С лицом молящегося паломника он протянул руки к своей жестокой Деве Марии и, накрыв огромными пятернями неподвижную гладкую ладонь, заговорил по-детски горячо и торопливо. Тут же наткнулся на такой резкий отпор, что у него по лицу пробежала судорога. Бариста показалось, что бухгалтер даже закачался на стуле. Красавица сказала что-то еще и сопроводила свою речь жестом, который означал «Все! Баста! Разговор окончен!». Она взяла стакан с кофе, сняла с него крышечку и, откинувшись на спинку стула, сделала глоток. Ветчина-Стивен возвышался перед ней сутулой громадой. Он походил на измученный мотор, который почихал, потрясся и в итоге сдох. И вот его везут на свалку, но вдруг – о, чудо! – мотор оживает и вновь начинает молотить поршнями и вращать вентилятором.
Красивая женщина не оценила такого чуда. Будучи сама по себе чудом природы, она не нуждалась в подражателях. Сверкнув глазами в сторону бормотавшего что-то Стивена, она поставила стакан на стол, сняла с безымянного пальца левой руки кольцо, задержала его на секунду в воздухе и разжала пальцы. Кольцо булькнуло и утонуло в кофейном колодце. Удивительная посетительница взяла со стола сумочку и пошла прочь из кафе. Поднимаясь из-за столика, она посмотрела на бариста. Тот поймал ее взгляд, холодный, безжалостный, и бросился к своей планшетке. Рисуя ее, он увлекся настолько, что не заметил, как Стивен тоже вышел из кафе, унося стакан с кольцом, а следом удалился и седоватый клерк, бросив на столик газету.
Закончив рисовать, бариста обвел взглядом опустевшее кафе. Посмотрел на листок. Точного сходства как всегда не получилось. Лицо на рисунке вышло худым и непропорциональным. Сгладились резковатые скулы, нос излишне вытянулся. А рот, красиво очерченный рот, приоткрылся, и из него хищной плетью вывалился извивающийся раздвоенный змеиный язык.
Для завершения портрета как обычно не хватало цветной детали. Нужен был источник цвета – что-то бытовое, случайное.
Взгляд бариста упал на лежащий рядом с микроволновкой нож – огромную секиру, которой он разрезал апельсины, когда готовил фреш. Одно движение – и оранжевый шар распадается на две половинки. Еще этим ножом было удобно вспарывать упаковки с минеральной водой. Зита пользовалась ножницами, а бариста экономил время – вжик, и освобожденные бутылки катятся по полу в разные стороны.
Он взвесил нож в руке. Аккуратно приложил лезвие к подушечке левого указательного пальца. Провел без нажима. Дождался, пока из пореза выступит кровь, приложил палец к раздвоенному языку на рисунке. Кровь расплылась на бумаге, нарушая границы линий, меняя цвет с красного на чайно-коричневый. Палец обожгло неприятно колючей, пульсирующей болью. Бариста облизнул рану и застыл, глядя, как порез вновь наполняется густой темно-красной жидкостью. Сплюнул на пол.
Завтра можно будет показать рисунок Зите, а теперь нужно найти скотч, чтобы заклеить порез. Где-то был целый моток… Да, кстати, сколько сейчас времени? Без двадцати четыре. Ну что ж, пора закрывать кафе, вряд ли еще кто-то зайдет.
2
Ежедневно на крышу Каса Мила в Барселоне забирается толпа туристов. Всем интересно взглянуть на город с такой необычной смотровой площадки. К тому же, знаменитая крыша сплошь утыкана каменными аппендиксами и мозаиками Антонио Гауди, выдающегося архитектора, чья жизнь оборвалась от нелепого столкновения с первым городским трамваем.
Говорят, что до него город был совсем другим. В нем не искрилось то гениальное безумие, ради которого сюда теперь приезжают со всего света. Многие посещают Барселону исключительно ради творений чудака-архитектора. Из аэропорта гости города мчатся в гостиницу, а там, побросав вещи, хватают за руку первого встречного и, выяснив дорогу к Саграда Фамилия – храму Святого Семейства, пешком или на такси мчатся глазеть на этот недостроенный термитник. Затем они галопируют в парк Гуэль, по пути успевая разыскать улочку Каррер де Лес Каролинес, а на ней Каса Висенс. Из парка летят прямиком к Каса Мила, откуда смотрят не столько на город, сколько на пройденный ими маршрут. Сбавив обороты, обмениваются впечатлениями и с удовлетворением отмечают, что справились с Барселоной куда быстрее, чем предполагалось. В Париже так не получилось. А с Римом и вообще не удалось расправиться в отведенный срок.
На набережную и на Монжуик отправляются от избытка времени: оба места идут как бы в нагрузку к творениям гениального искривителя пространства. Единственная достопримечательность, которая хоть как-то может противопоставить себя оплывшим в огне фантазии архитектора строениям, – это бульвар Рамблас. О нем туристы прочитали в путеводителях еще в самолете, где сосредоточенно решали вопрос, куда отправиться в первую очередь, к храму или на бульвар? Гигантский термитник, как правило, побеждает. По Рамбласу ударяют уже заключительным аккордом, попутно удивляясь, отчего музыка звучит не слишком выразительно, словно доносится из-за стены. Бульвар как бульвар – ничего в нем особенного. Вот люди, вот лавочки. Выхлопные газы окутывают Рамблас со всех сторон. В общем, такое же надувательство, как и Елисейские поля. От позорного фиаско бульвар спасают лишь расположенные по соседству рестораны Готического квартала. Обнаружив, что наступило время ужина, новые конкистадоры бросаются в заведения, где заказывают сковородки с паэльей, тарелки с хамоном и лучшие испанские вина.
Из-под ресторанного козырька Рамблас приобретает более привлекательный вид. А вместе с ним преображаются и остальные завоевания этого дня: растушевываются на голубом фоне неба строительные краны вокруг башен Саграда Фамилия, расцветают и утончаются грубые мозаики парка Гуэль. Удобные плетеные кресла и белоснежные скатерти наводят на мысль, что Барселона – место неповторимое и что по возвращении домой путешествие по миру параболической архитектуры следует рекомендовать всем своим знакомым!
2
Чокнутый (англ.)