Страница 2 из 28
Хрупкая наледь сверкала под утренним солнцем. Машина тронулась в путь осторожно. Мы щурились от рыжих лучей, маячивших сквозь лобовое стекло.
Оказавшись на трассе Старопромысловского района, я старалась запомнить детали: дорожное покрытие, исчерченное зубастыми осколками мин, ямы от бомб и ракет, растерзанные взлохмаченные тополя, чудом сохранившиеся рядом с остановкой, от которой осталась одна подпорка в виде круглого железного столба.
Казалось, что дорога, уводящая из города, нарисована безумным художником, смешавшим ночь, пепел и снег на своей палитре. Зачем безумец нарисовал эту картину и заставил нас смотреть на нее?
«Здесь живут люди!» – гласила надпись на единственной стене здания, все этажи которого рухнули, а рядом жители устроили свалку. Стена возвышалась над мусором, словно кирпичный парус над пеной морской.
Сквозь пыльное лобовое стекло мне виднелись жилые строения. Возможно, будь у них шанс, дома и коттеджи сбежали бы мигом из этих мест. Некоторые из них частично сгорели, а на крышах других, многоэтажных, расположились отряды русских солдат, принеся с собой тяжелые пушки и мелкокалиберное оружие. Неспокойное время побуждает воинов использовать жилые дома как крепости. Это опасно для жителей, испуганно жмущихся к подъездам. Чеченские боевики растворились в окрестных лесах, а те, кто остался в Грозном, присягнули новой власти.
Где-то за горами нас ждал чужой город, расположенный на сорок пятой параллели Земли. Горделивый и надменный Ставрополь, раскинувшийся на холмах, словно Рим, и поэтому считающий себя неприступным. Город креста – так звучит по-гречески его имя.
Я мистик и всегда верила, что пространство посылает человеку знаки. Каждый может их видеть, ведь и мы сами для кого-то являемся не более чем притчами, вплетенными в сновидения.
Доподлинно известно, что в нашем роду по женской линии была могущественная ведьма. Однажды, я тогда была маленькая, мама похвасталась:
– В каждом столетии ведьма перерождается! Поскольку сила ее велика, каждый раз она заново решает – служить тьме или свету. Новый отрезок времени для нее всего лишь опыт. Для этого ведьма приходит в наш мир.
– А мы кто? Мы – ведьмы?! – поинтересовалась я.
– Нет, что ты! – рассмеялась мама. – Ведьма рождается раз в несколько поколений и сама, будучи невинным ребенком, не помнит об этом. Но, подрастая, она начинает творить такие дела, что люди до смерти боятся ее сокрушительных чар.
– Как проявляется ее сила?
– Дух ведьмы владеет стихиями. Сотни ангелов закрывают ее от ударов судьбы, и сотни демонов наказывают ее врагов…
У моей матери был дар: она видела ауру и умела снимать руками болевые симптомы. Мать помогала людям искать без вести пропавших родных и могла рассказать судьбу человека от рождения до смерти, посмотрев лишь на черно-белую фотографию.
Что касается меня, то, кроме непонятных сумбурных снов, куда без спроса периодически являлись покойники, мне от семейного дара ничего не досталось.
Взрослея, я все больше задумывалась, зачем могущественной ведьме опыт земных рождений? Если бы в высшем мире спросили меня, то я бы отказалась возвращаться в нашу реальность, чтобы не наблюдать, как люди, потеряв совесть, уничтожают друг друга, животных и птиц.
Кто захочет сюда повторно? Плакать по безвинно погибшим душам и сожженным деревьям.
Таких простаков надо еще поискать!
Нас тряхнуло на повороте. Трасса изогнулась подобно азиатскому клинку, и стало понятно, что мы выезжаем из Грозного, поднимаемся со дна моря, чему я наивно верила в детстве. Машина устремилась к горам по неровной насыпи, а вокруг поплыли долины, обрывы, пропасти с орнаментом выцветших трав, еще не прикрытые снегом, как случается на Кавказе, где зимы очень теплые. Только наши горы для пущей важности надевают белые папахи.
– Действительна ли бумага? – беспокоилась мама. – Мы неделю назад оформляли ее в милиции.
– Заверили в комендатуре? – спросил Асхаб.
– Да. В ноябре 2004 года. Перепись всего нашего имущества. У семьи было три квартиры. Машина! Домашняя библиотека! Теперь вывозим, что осталось после войны. – Мама вытащила из кармана лист с круглой синей печатью, развернула его и стала читать: – Сковородка – одна штука, матрас – две штуки, книги – восемь мешков, узелок с вещами, кастрюлька алюминиевая…
– Кошки указаны? – поинтересовался Асхаб. – Впереди русский военный блокпост. Есть разрешение на вывоз «живого имущества»?
Мама уткнулась в бумажку, выданную чеченскими милиционерами, но в коротком списке пожитков кошек не было.
– Что делать? – запричитала мама. – Стрелять в кошек не позволю! Грудью стану, убить питомцев не дам!
– Главное, меня не вмешивайте, – предупредил Асхаб. – Я водитель. Нуждаюсь в средствах. Помните о двух женах? Мне надо вернуться живым!
Мощное сооружение, собранное из бетонных блоков, преграждало нам путь. Из бойниц выглядывали дула пулеметов, намекая на частые перестрелки в этом районе, а сам военный блокпост был похож на древний дольмен.
Когда «чеченские лесные братья», оголодав в блиндажах и землянках, прорывались в поселки к родне, чтобы хорошенько помыться и поесть, это сопровождалось смертельным фейерверком двух враждующих сторон.
Мир – коварное место. Жизнь и Смерть играют здесь дурными головами и смеются над амбициями невежд.
Блокпосты со времен Первой чеченской стояли по всем дорогам, между городками и селениями, на выездах и въездах, и у каждого стола смерти был свой командир. Чаще всего вопросы решались небольшой денежной суммой, реже – расстрелами, так как особо суровые времена канули в Лету, утекли по весне в сточные канавы, прорастая драконьими зубами партизанской войны, ловко заменившей ковровые бомбардировки.
Чеченские боевики, на школьной скамье впитавшие истории о русских народовольцах, пошли путем террора, и оставалось только гадать, когда взорвется на самодельной мине рейсовый автобус, где живой бомбой выступит пятнадцатилетняя вдова с глазами испуганной лани, и во сколько раздастся залп по студентам, слушающим лекции в пединституте. Наша жизнь впечатляла непредсказуемостью.
Мирные жители не умеют стрелять, они разделяют участь пешек в шахматной игре.
На блокпосте, выстроенном в виде прямоугольника, курили русские военные.
Крыша строения была непрочной. В некоторых местах кровельный материал пробили пули, и в ненастную погоду дождь тонкими струйками бежал в бетонное убежище, где вместо пола под ногами хрустел мелкий гравий.
Один из блоков в основании стены оказался длинней остальных. Из него изогнутым когтем торчала ржавая свая, на которую военные подвесили целлофановый пакет с провизией.
Заметив нашу «газель», солдаты, следящие за дорогой, вскинули руки вверх[1], приказывая остановиться.
– Как будто Гитлера увидели! – пошутила мама.
Военные опасались, что в машине может быть взрывчатка, и не позволяли подъезжать близко к блокпостам. Хотя, если рассуждать здраво, тот, кто везет в кузове бомбу, не станет упражняться в вежливости и спрашивать разрешения.
Асхаб затормозил.
Вдоль лобового стекла раскачивались молельные четки и разноцветная мишура, исписанная по-арабски.
Русские военные нахмурились.
– Надо выйти, – сказала мама.
Она сидела между мной и водителем.
– К ним? – настороженно спросил Асхаб. И добавил: – Точно, надо выйти.
Но остался сидеть на месте.
Военные сняли автоматы с предохранителей.
– Так, внучек, – подбодрила водителя мама, – не трусь! Наше дело правое. Мы с дочкой тебя поддержим.
Пока Асхаб поправлял рубашку, ерзал на сиденье, возился с дверной ручкой, я уже вышла из кабины, а мама за мной.
– Э-ге-гей! – крикнула мама военным. – Что стоите, как соляные столбы в Гоморре? Подходите, проверяйте бумаги!
1
Предупредительно показали – «зигу».