Страница 2 из 30
Пробормотав что-то невнятное, он скользит вбок, уступая владельцу голоса немного места на скамейке. Он даже не смотрит на будущего соседа, неотрывно глядя на луну, утопающую в безнадежной черноте ночного неба.
Луна – яйцо! Кто бы мог подумать? Но эта луна – не его Луна, и эта планета, Земля, не его дом. Настоящий дом Доктора в тысячах милях отсюда, в бесконечной дали.
Он слышит тяжелый выдох, когда женщина устраивается на скамье, едва касаясь его бедра своим.
— Потрясающе, правда? — полу-спрашивает, полу-утверждает она, и Доктор закрывает глаза. Он знает этот голос. Этот голос – ядро самого его существа, этот голос пустил корни в тесном пространстве между сердцами.
— Я уже привык, — неохотно отвечает Доктор.
Он не смеет взглянуть на нее. И все-таки, чтобы снова ощутить, как самые несбыточные его надежды терпят крах, интересуется:
— Куда ты направляешься?
— Домой, — как всегда спокойно произносит она.
— И где же он? — с ворчливым недовольством осведомляется Доктор.
— Не «где», — мягко поправляет его собеседница, — а кто, — на последнее слово она с силой нажимает голосом.
— Кто? Звучит не как пункт прибытия, а как вопрос.
— О, у меня есть и вопросы.
И перед его закрытыми глазами встает ее невероятная улыбка, и кончик языка, выглядывающий между зубов.
— Старейший вопрос во вселенной, — шепчет она заговорщицки.
Дыхание Доктора замирает — так напряженно он ждет продолжения. Но она молчит.
— Какой же это вопрос? – не выдерживает он.
— Любишь ли ты меня?
Доктор выпрямляется на своей скамейке так, будто проглотил ледяную шпагу, и если бы не обходная дыхательная система дело наверняка кончилось бы обмороком.
Восстановив привычное хладнокровие и приготовив обычный саркастичный тон, он фыркает:
— Вздор. Замолчи, оставь меня в покое и возвращайся к своим гренкам с фасолью.
— Гренки с фасолью…
Он физически ощущает ее улыбку и огромную, безразмерную, как это чертово небо, печаль.
— А ты? Почему ты сидишь здесь в три утра?
— Я жду, — скупо выдает Доктор.
— Чего?
— Того, что кто-нибудь нажмет кнопку, — он медлит, — или не нажмет.
— Смешно, — ее голос легок, словно ветер. — Нажми кнопку, поверни руль в машине, и мир станет совершенно иным.
— Откуда ты знаешь? — спрашивает он, пожалуй слишком резко.
— Я только что заставила кое-кого повернуть руль в правильную сторону, — пожимает плечами она.
Доктор знает это, потому что чувствует, как рукав ее кожаной куртки скользит по его руке.
— Так почему ты ждешь, что кто-то нажмет кнопку, вместо того, чтобы сделать это самому? – интересуется она.
— Потому что это меня не касается, — вторит ей Доктор и тоже пожимает плечами.
— Но ты мог бы помочь?
— Мог бы. Но не стану.
— Почему? — теперь очередь ее голоса становиться резким.
— Ты что, не слышала? Это. Меня. Не. Касается. – Чеканит он почти грубо.
— Это неправильно!
— А я устал делать то, что правильно! — откидывается он на спинку скамейки, и в воздухе повисают звуки их возмущенного сопения.
Он слышит какое-то пищание и тут же ощущает, как она вскакивает со скамьи.
— Пора, — шепчет она глухо.
И Доктор, наконец, поднимает голову и пьет ее. Она – живительный родник, а он – путник, плетущийся по вязкой песчаной бесконечности пустынь. Солнце никогда не прекратит прожигать его кожу до самых костей, жидкое пламя никогда не остановит своей дьявольской пляски в его жилах. Когда же бушующая ненависть начала отравлять его существо?
Ему стыдно. Его Богиня вернулась, а он не достоин даже ее волоса. Раньше, давным-давно, он никогда не сбежал бы от трудного выбора. Сегодня же он повернулся к нему спиной. Давно ли он стал настоящим трусом?
— Доктор, — шелест ее негромкого голоса подобен молитве.
Никогда не молись мне. Все, что я могу – бросить тебя в одиночестве и темноте.
— Роуз Тайлер, — тихо отвечает он, когда женщина исчезает во вспышке, и пушка измерений снова раскидывает их так далеко друг от друга, как никто и никогда не был, — пожалуйста, вернись домой.
========== It smells like Roses ==========
Рейтинг: G
Снится, что мне не дожить до весны;
Снится, что вовсе весна yмеpла.
Стpах во мне оставляет следы.
Я дyмал, что стpах - это пpосто слова
Who will take your dreams away
Takes your soul another day.
What can never be lost is gone,
It’s stolen in a way.
В последнее время ТАРДИС кряхтела, словно престарелая леди. Поднималась с одышкой, с инфернальным воем летела сквозь вортекс и приземлялась с жалобным грохотом, призванным, видимо, пристыдить Тайм Лорда, безжалостно эксплуатирующего многострадальное судно. Он больше не звал ее ни «моей ТАРДИС», ни «лучшим космическим кораблем во вселенной», и за это старушка мстила почти сладострастно. Из шкафов его исчезали книги; кофе, приготовленный на кухне, всегда был ровно той омерзительной прохладности, что заставляла Доктора кривиться и неизменно сплевывать; профилактические учебные тревоги происходили только тогда, когда он погружался в недолгий и всегда беспокойный сон; горячую воду ТАРДИС считала буржуазным излишеством именно в те моменты, когда он стоял намыленным от макушки до пят в узкой душевой кабинке. Ах, да. Еще ТАРДИС была отменно послушной. Доктор перепробовал координаты всех (или почти всех) ненавистных кораблем мест, но она всегда доставляла его точно туда, куда следовало. Он даже пару раз слетал на Трензалор. Чтобы так, развлечения ради, положить пару увядших цветов себе на могилу.
Сегодня они с Кларой направлялись в Лувр. Не то чтобы Клара была необразованной, но Доктору всегда чудился в ней какой-то изъян. То недостаток импрессионистов, числящихся в любимых художниках, то переизбыток вульгарной бестселлерной «мудрости» в словах, то слишком низкий рост, то слишком детские повадки, то изрядно громкий голос, то запах духов, то цвет глаз, то кожа… Все в ней, ладно скроенной в целом, по отдельности было не то. Клара была воплощением всех, буквально всех, шаблонных представлений о приятной девушке. Настолько совершенным воплощением, что грудь Доктора часто щекотало отвращением, которое он азартно силился перебороть. Но Клара была рядом и за это Доктор, пожалуй, был ей благодарен. Во всяком случае, что-то же заставляло его вновь и вновь распахивать перед ней двери ТАРДИС?
В честь образовательной прогулки девушка принарядилась и даже вколола в мудреную многоэтажную конструкцию из волос жасмин, жухнущий прямо на глазах. Поморщившись, Доктор потер черствые, как и он сам, руки и прогнал беглую мысль о том, что все они, в сущности, похожи на это горемычное соцветие. Суховатые шейку и переносицу Клары уже прорезали тоненькие морщинки.
— Ну, как я выгляжу? — поинтересовалась она, описав кокетливую дугу по полу консольной.
Она снова надела красное платье. И красную шляпку, и красные туфли. Красное, красное, красное….
Умоляю, Клара, прекрати быть идеальной, побудь нормальной хоть секунду. Побудь обычной. Стань человеком. Стань одной из тех глупых, искренних и прекрасных людей, и дай мне вспомнить, за что я так любил их когда-то. Стань одной из тех, кого я так давно не встречал. Сделай это для меня, старого друга. Сделай так, чтобы я не оброс сброшенной шерстью, снова превращаясь в спятившее чудовище. Сделай так, Клара, потому что я хочу, чтобы меня ждали, а не боялись. Я хочу, чтобы глядя мне в глаза Земля улыбалась, а не стенала.
…красное.
— Как чили, — хмыкнул Доктор, не поднимая взгляда и принимаясь вводить координаты Парижа. Франция, Земля, Солнечная система.
Вскинув брови, Клара подплыла к пульту, и стоило ее ногтям коснуться панели в остром переливе, как ТАРДИС криво рухнула, по ротору стал подниматься едкий дым, с изумительной скоростью распространявшийся по комнате, верхний свет погас, и в кромешной тьме показывались только огни, окаймлявшие пандус.
— На выход, — быстро и кратко скомандовал Доктор, поднимаясь с пола.