Страница 117 из 122
Для партизан это было днем великой радости. Обнимали каждого солдата на своем пути. Улыбались. Смахивали со щек непрошеные слезы.
Шаповалов наряду с многими другими из недавних партизан был оставлен на этом же участке фронта в моторизованной бригаде, наступающей по направлению на Знаменку. Впрочем, долго здесь ему не пришлось пробыть. Какой-нибудь месяц спустя штаб фронта издал о нем два приказа: одним приказом ему было присвоено новое офицерское звание; во втором приказе говорилось, что он, как научный работник, имеющий ученую степень, подлежит немедленной демобилизации из армии и должен тотчас отправиться в Москву за назначением по специальности.
А в Москве были Веруся и Сережа, от которых он до сих пор успел получить только их первое короткое письмо. Как Шаповалов кинулся в Москву! С каким бьющимся сердцем разыскивал квартиру, спрашивал, где живет Вера Павловна Шаповалова!
И в Москве выяснилось: оказывается, в результате обсуждения довоенных трудов Шаповалова крупными учеными тогда было в принципе уже решено организовать московскую лабораторию по синтезу углеводов. Начали подыскивать энергичного человека, способного взяться за такое сложное дело. А тут чего же лучше если с фронта приехал сам автор идеи.
Под лабораторию отвели одноэтажный флигель, стоявший на задах большого каменного дома; часть флигеля была повреждена бомбой. Сперва Шаповалов даже редко заглядывал в пустые комнаты этого флигеля - он метался по учреждениям и институтам, доставал топливо, оконное стекло, аппаратуру и приборы, химические принадлежности. Знакомясь с людьми, он с особой тщательностью выбирал себе сотрудников. Их появилось двое, трое, пятеро и больше; постепенно лаборатория стала оживать.
Заканчивалась сборка агрегатов. С середины марта наконец пошли первые опыты. Для начала воспроизвели все то, что удавалось Шаповалову перед войной. Синтез сахарозы, мальтозы и более сложных углеводов до крахмала включительно мог пока идти лишь при параллельном окислении закиси железа. Было очевидно, что применение закиси железа уже пройденный этап, - реакцию с закисью железа надо заменить другой вспомогательной реакцией. И лаборатория вплотную принялась за разработку новых вариантов шаповаловского способа.
В итоге опытов они каждый день получают до килограмма крахмала и сахара. Для этого у них расходуется немного электрического тока и ничтожное количество углекислого газа и воды. Но Шаповалов уже теперь думает о временах, когда синтез пищевых продуктов - для нужд всего человечества - потребует миллиардов пудов углекислого газа. Откуда человечество будет брать эти миллиарды?
Углекислый газ можно извлекать из воздуха. Однако проще на первый случай использовать дым, отводя его подземными каналами от всех больших котельных установок. А еще вернее - остановиться сразу на самом мощном из резервов нашей планеты: черпать углекислый газ из земной коры, разлагая известковые горные породы. Запасы же его в земной коре неисчерпаемы, как и запасы воды в океанах.
Была у Шаповалова такая особенность. Стоило ему убедиться в правильности своей мысли, как он стремился тотчас претворить ее в действие, поставить на практические рельсы. Чаще всего это делалось молча, а потом он принимался обсуждать свою мысль с окружающими. Так получилось и с проблемой углекислого газа. Сотрудники лаборатории неожиданно узнали, что где-то далеко за пределами Москвы от имени их лаборатории уже работает группа физиков и геохимиков, решающих задачу о снабжении будущего синтезного производства углекислым газом. Вопрос о добывании огромных масс сырья уже стоит в реальном плане. Так синтезное производство будущих времен впервые начало приобретать конкретный контур.
Вообще говоря, после возвращения с фронта Шаповалов во многом стал не похож на себя прежнего. Отчасти даже внешне изменился: черты лица заострились, смуглый лоб прорезали складки. Он стал гораздо реже улыбаться. Глаза его - темные, с пытливым блеском, как всегда, - теперь будто ушли в глубину и смотрят еще острее и пристальнее.
Не сотрешь из памяти годы партизанской жизни. Чего греха таить, в какие-то минуты все там были обреченными. Сколько раз, обуреваемый тоской, он каждой клеточкой своих нервов обращался на восток. Думал о себе, что он погибнет, но опыты по синтезу идут - Зберовский продолжает их. А сейчас Шаповалову неприятно вспоминать о Зберовском.
Когда еще шли только первые разговоры об организации нынешней лаборатории, Вера Павловна спросила:
- Петя, неужели ты окончательно считаешь, что тебе не следует разыскать Григория Ивановича?
- Да, - ответил Шаповалов с недобрым огоньком. - Считаю. Не следует.
И он яростно взялся создавать лабораторию. Между тем каждый шаг работы напоминал ему о Григории Ивановиче. Преобразование одних форм углеводов в другие делалось по методу профессора Зберовского. Взаимосвязь каталитических цепей была ему объяснена Зберовским. Схема аппарата для отсеивания изомеров была им в свое время найдена вопреки Зберовскому, утверждавшему, будто это невозможно.
Хмурясь, Шаповалов много раз принимался растолковывать Вере Павловне, вследствие каких причин он не желает сотрудничать с Григорием Ивановичем. В голосе Шаповалова звучало раздражение.
- Твое дело, - уклончиво говорила Вера Павловна.
Утром же он опять шел в лабораторию, распоряжался властным тоном. Авторитет его в лаборатории был непререкаемым - он это ощущал; но если раньше это льстило бы его самолюбию, то сейчас только накладывает на него отпечаток постоянной настороженности по отношению к себе самому, утомительную необходимость строго контролировать все свои поступки и слова. И к людям он начал подходить с новой мерой, как раньше к ним не подходил. Глядя на кого-нибудь во время работы, он нередко спрашивает себя: а что у человека на душе? Как выглядит мир с позиций этого человека?
Мысль о Зберовском Шаповалова сердит. Прежний Шаповалов зачеркнул бы ее без колебаний как праздную и возвращаться к ней не стал. Но Шаповалов нынешний перебирает в уме и то, что вся жизнь Григория Ивановича тесно связана с химическим производством углеводов, и то, что Зберовский унаследовал, быть может, лучшие черты интеллигентов своего круга и эпохи, и то, что наряду с его наивной деликатностью Зберовский всегда был несгибаемо честен.
В разговорах с Верой Павловной Шаповалов все резче нападал на Зберовского. Неизвестно зачем он затевал эти разговоры снова и снова. Он настойчиво, упрямо выискивал всяческие доводы, убеждая Веру Павловну и объясняя ей, отчего у него со Зберовским впредь не может быть общего языка.
А однажды он подумал: но почему у них не может быть общего языка? Так ли это?
…Поезд идет под уклон. Вдоль вагонов вьется дым от паровоза. Колеса оглушительно стучат, отбивая пулеметный ритм. Уже светло: на северо-востоке разгорается заря. Держась за поручень, Шаповалов сидит на раскачивающейся тормозной площадке. Перед ним мелькают телеграфные столбы, отступают назад и чуть поодаль, под откосом, вершины хвойного леса.
6
Потемневший дощатый потолок. Голые бревенчатые стены; еще недавно они наполняли комнаты крепким запахом смолы. Комнат две: первая - просторная, вторая - как чулан, в одно окно. Зоя Степановна их назвала комнатой и комнатушкой. Эти названия укоренились в обиходе у Зберовских. В комнатушке обе длинные стены занимают книжные полки, прочно сделанные из толстых, грубо оструганных досок. Книг очень много. Они до потолка на полках, стопками лежат на письменном столе Григория Ивановича, часть их даже на полу. А в большой комнате диван, походная кровать, опять книги, квадратный обеденный стол посередине, и сбоку - хитрого устройства печь, сооруженная лучшим из местных мастеров, с двумя топками и маленькой плитой в глубокой нише, чтобы тут же можно было и варить обед.
Сначала, собираясь с мыслями, Зберовский походил по комнатам. Потом сел в своем рабочем углу, в комнатушке.
Наркомат вернул ему проект экспериментального цеха. Новизна идеи испугала инженеров, сидящих в канцеляриях. Его краткие расчеты оказались сплошь исчерченными вопросительными и восклицательными знаками. А в письме, адресованном ему, было сказано: идея слишком спорна и сыра, для того чтобы ради нее рисковать государственными средствами.