Страница 4 из 6
***
Девочка на сердском научилась говорить быстрее, чем на тиллурианском. Языки совершенно разные, и если сердский требовал внимания, то другому нужен был слух и память. Рина относилась к преподаванию языка тщательно и не давала поблажек единственной ученице, при изучении мёртвого языка. Поэтому малышку часто можно было видеть играющей с «Бибикой» и распевающей тиллурианские глаголы. Ребёнок схватывал всё на лету, но за неимением других игрушек, кроме «Бибики», девочку тянуло к технике. Рина знала, если мелкая внимательно наблюдает за работой пылесоса, то завтра это гудящее изделие, само превратится в мусор, разобранное на мельчайшие детали. Разбирать у малышки получалось прекрасно, без помощи инструментов, а вот собрать назад – не всегда. Она уже третий день пытается, но вместо пылесоса получается непонятно что: плюющееся мокрой грязью, ругающееся на трёх языках и показывающее рекламные ролики про гигиену. Тогда Рина бралась за веник и в ближайшее время про цивилизацию можно было забыть, над кораблём повисли, вычеркнутые из школьной программы, глаголы с местоимениями, относящиеся к конкретному лицу.
***
Заботу, о потерявших свою планету, Ксен взял на себя, и маленькая тиллурианская женщина не нуждалась ни в чём, одновременно он пытался настроить купол. Ему удалось создать атмосферу, защиту от космического холода, и уловители энергии звёзд. Со всем, что было объёмным и массивным Гурим справился легко, но с остальными мелочами, требовались виртуозы-помощники. Он искал их по всей вселенной – своих единомышленников. Ему приходилось, принимая образы аборигенов, часами торчать у дисплеев информационных систем или в библиотеках, переворачивая горы фолиантов, в поисках людей, строящих свои города.
– Джованни, где ты запропастился негодный мальчишка? – старый сапожник пол дня не мог найти своего сына. Соседская девчонка сказала, что он, вместе со своими сверстниками, ещё с утра подался в старые доминиканские пещеры, которые находились в двух часах пути от села. Они, как магнит, притягивали мальцов. Наслушавшись героических историй про бесстрашных рыцарей-монахов, сражающихся с демонами бездны, с переплетением героев арабских сказок, любопытство детей приводило их к этим пещерам. Пришлось сапожнику Кампанелле бросать все дела и самому относить долг молочнице, каждый раз, обещая проучить сына, отбившегося от рук. Кампанелла жалел пацана, растущего без ласк матери. Его угрозы забывались, как только в руки попадало шило, и сапожник мог с увлечением продолжать выполнять свою работу. У Джованни был план, на этот раз они решили составить карту пещеры и обыскать каждую природную галерею. Ведь в историях про доминиканских монахов, только и говорилось о несметных сокровищах, спрятанных этим орденом, отвергающим богатство – как основное зло, для человеческой души. Джованни иногда приходилось прислуживать в корчме, в счёт оплаты церковного налога и он слышал эти сказки от проезжих монахов, не обрамляющих себя в еде и питье. Монахи философствовали о нищенстве за столами, заваленными снедью; размышляли о вреде злата, а для маленького мальчика – найти клад, это было спасение от той беспробудной нищеты в доме, где хлеб не каждый день на столе. И на этот раз не повезло…, Джованни поставил лопату на место. Отец уже спал, он укладывался с первыми потухшими лучами солнца, как только глаза уставали следить за стежками на грубой некрашеной коже. На столе малого ждала кружка молока и калач, принесённый молочницей. Во сне мальчик видел себя в пещере, возле подземной скалы. Ему показалось, что скала живая, смотрела на него и улыбалась. А утром пришёл монах, переговорил с отцом, и началась для Джованни совсем другая жизнь.
***
И я нашёл. Меня сам Космос привёл на эту Землю. Я нашёл первого гения, построившего свой Город Солнца, в своих мечтах. Только я не угадал со временем, пообещав вернуться в этот мир, как только разберусь с этим делением вечности на года, минуты, секунды. Ради осуществления своей мечты, приходилось заниматься и подобными глупостями. Рина просила меня принести пряности, ссылаясь на тиллурианские названия. Но и в Космосе было своё табу, я не мог взять что-либо из погибшей планеты. Нельзя переместить во времени то, чего нет, и родить то, чего не существует. Пришлось Рине самой разбираться в том мусоре, что я собрал со всей вселенной. Она заставила меня дегустировать это. (Бедный серд, лежал перед зеркалом и пытался пережевать пригоршню лаврового листа. Я тайно наблюдал за его реакцией. Но когда он попробовал самый маленький горький перец, обильно смягчённый русской горчицей, я понял, почему в этой холодной северной стране, даже собаки, иногда превращаются в Змеев-Горынычей. На все мои умственные приказы, серд отвечал чисто по ксенски – обещанием отправить меня в самую ненасытную часть ксенской самки.) Единственно, что спасало, это то, что от этой дегустации никто не умер и еда, приготовленная зелёной женщиной, действительно, стала вкусней.
***
Имя не дают, имя выбирают. Гурим помнил, как последним вывалился из гнезда и когда добежал до стойки с подвешенными именами, ему досталось то, что никто не пожелал взять. Так он стал Гуримом – «непослушный», «тупой» по ксенски. Сначала он дрался со всеми, кто смеялся над его именем, потом привык, а сейчас, даже воевать не с кем. Если бы его кто увидел в образе серда, то Гуриму, до конца жизни, не отмыться было бы, от такого позора. Только нет этих умных, успешных, красивых и желанных. Гурим даже здесь умудрился стать отверженным от своего народа. Первый разговор с молодым учёным Кампанеллой произошёл неожиданно. Гурим ещё не успел войти в образ, стоял у Сены, любуясь её течением и чистотой речной воды. Когда один из молодых художников подошёл к нему с просьбой позировать живописцу. Старая потёртая ряса, заправленная в штаны, выдавала в нём неудачно маскирующего богослова. Это и был Джованни Кампанелла, взявший себе псевдоним – Томаззо, построивший город. До нашего разговора у него и мыслей не было о строительстве. Но первый же брошенный камень в его мозг, дал плоды. Ксены умели заставить вассала идти в нужном им направлении. Через пару лет с ним можно было заключать контракт, мне по вкусу была его теория. Из дискуссий с мастером утопий, я узнал о исполнителях. Джованни восхищался гением Леонарда да Винчи и некого Архимеда, живших в разное время и в разных местах. Работы у меня прибавилось. Если Кампанелла меня интересовал, как теоретик и я подтолкнул его к созданию города Сонца, то оба учёных, как Леонардо, так и Архимед, меня интересовали, как исполнители, и я нашёл способ вытащить их из истории Земли, для осуществления своего плана, не внеся колебания в ось мироздания. Осталось дело за малым, надо будет заключить контракт, чтобы избежать плагиата в присвоении чужих идей. И если с Леонардо получилось всё шутя и удачно, то этот вредный грек Архимед – был ещё та штучка! Его не нужно было уговаривать, мои доводы он с улыбкой принципиального математика, разбивал убийственной логикой. Я так и не смог заключить с ним контракт, мы пошли на компромисс. Он сам отвечал за свои действия, избавив меня от гарантий его безопасности. Архимеду было далеко за шестьдесят, он был амбициозен и капризен в старости. Но Архимеда увлекла идея строительства города. Если бы он знал, где и как ему было предложено строить этот город, то никогда бы не поставил подпись под компромиссным решением на документе, подсунутым этим дьяволом. Но Родина и его механизмы требовали денег, он написал, что не против принять участие в строительстве мегаполиса, при условии, что его тело никогда не покинет границы Сиракузы. Архимед хотел обмануть дьявола, привлечь все деньги этого проекта в родной город. Но Гурим, после передачи учёному-механику денег, поставил подпись и заверил печатью документ. Строителей, прорабов и прочих специалистов Гурим набрал на периферии чёрной дыры. Вместе с мусором, поближе к звёздной клоаке, выбрасывалось столько народу, что хватило бы для строительства не одной империи. Народ стал прибывать, проходя через стаи ос, через голод, и холод вселенной. Чтобы справиться с нашествием этих масс, Гуриму посоветовали вытащить из истории какого-то Темучина, он и навёл порядок под куполом. Пришло время строить флот. И флот был построен. Не знаю, как серд, но Гурим на отдых не тратил более двух часов, для дальнейшего восстановления во время переходов. Архимед и Леонардо приступили к работе. Разум космоса сказал – не хватает дня, есть ночь, и Гурим воспользовался советом, забрав время сна, подписавших контракт. Физиологические тела исполнителей отдыхали, отдыхал и мозг, экономно тратя энергию на сны про строительство. На планете были только их проекции, Гурим купил их мозги, оставив и тела, и души в их измерениях. Исполнители руководили прорабами, всем строительным процессом по проекту Кампанеллы, вместе искоренялись допущенные ошибки, без участи исполнителей не подписывалась не одна смета, не выполнялся ни один заказ, по спецификациям и заявкам, на поставку материаллов и оборудования. За исключением Темучина, тот, когда наводил порядок на доверенном ему участке, мог наплевать на контракты, и появлялся сам на коне с плёткой, а мог, за кампанию, притащить с собой друга Македонского. Порядок сразу восстанавливался, не взирая на разность во взглядах различных сущностей, рождённых в разных уголках вселенной. Архимед опять насупился, пока ему не объяснили, что всё, что он видит, ему снится; и он увидел маленькую зелёную девочку, которая прилипла к нему, как банный лист. Она, как земная белочка, приезжала на огромной собаке, породы – «механикам не наливать.» Архимед спорил с «ненавистным» римлянином, но город строился. Ему ещё было далеко до страны, ещё дальше до империи, но он уже был.