Фадэра. Медитативное чтение

Хорха перебила саркастические рассуждение.

– Фадэра, перестань! Это самая лучшая моя работа! Ну что им могло не понравиться в ней?!

Фадэра присела на корточки, чтобы рассмотреть картину внимательнее. Действительно, что их смущало? В этой работе всё понятно: с левой стороны нарисован красный треугольник, с правой – синий квадрат, а в центре композиции – зелёная груша. Пока Фадэра разглядывала картину, Хорха добавила:

– Название «Жена и Муж делят совместно нажитое имущество». Чистейший концептуализм.

Фадэ подумала: «Концептуализм, угу… чистейший идиотизм. Конечно, художники – народ сумасшедший, но сумасшествие – болезнь недоказуемая, а в этом полотне налицо хронический художественный насморк».

– Ну, как тебе? – прервала мысль Хорха.

– Ты хочешь услышать мой вердикт? Хорха, мы с тобой работаем в разных жанрах, и я не вправе говорить о том, чего не понимаю и не уверена, что хочу понять.

– Что бы ты исправила в картине? Мне интересно твоё мнение. Говори смело, я приму это к сведению.

Фадэра помолчала, затем начала говорить:

– На твоём бы месте я бы исправила фон с бежевого на песочный, так лучше заиграют краски и фигуры будут выглядеть объёмнее, добавь ещё сюжетных предметов – в этом я тебе не помощник, но так композиция будет понятнее.

Фадэра отвела глаза от полотна и взглянула на Хорху, та резко затянулась и на выдохе с дымом произнесла:

– Ты хочешь сказать, что я плохой художник?!

Фадэра опешила от такого поворота событий.

– Хорха, неужели ты меня сейчас не слышала?! – она подошла и приобняла её за плечо. – Не знаю, что от тебя хотели владельцы галереи, но картина чудесная, если ты, конечно, в неё веришь, как в самую лучшую.

Хорха сделала последнюю затяжку и затушила сигарету о картину, прямо о зелёную грушу, и произнесла сакраментальную фразу всех «униженных и оскорблённых»:

– Я верю в то, что не родилось ещё поколение людей, которое поймёт моё искусство.

Кинув последний презренный взгляд на Фадэру, она стремительно выскользнула, как мыло из рук ребёнка, обратно в комнату, оставив свою лучшую картину, уничтоженную одним движением горящей сигареты, и свою лучшую подругу, уничтоженную горящими словами обидного непонимания. И именно тогда Фадэра поняла что-то для себя доселе неизведанное: «Да, искусство забирает сердце у самых лучших».

ҨҨҨ

В аудитории было душно – как-никак начало мая, а в Иерусалиме уже под 30 градусов. Студентов набилось столько – яблоку будет негде упасть. Ажиотаж был понятен. Уже неделю всё в академии дышало ожиданием великого новатора в живописи и архитектуре, человека-оркестра, как его окрестили критики. Трепеща, публика ожидала великого Шафира Лефаса. Фадэра стояла в проходе между рядами. Было неудобно, ноги уже начинали затекать, звезда опаздывала, как и положено. Можно сказать, что Фадэру сюда привёл стадный, заражающий всех интерес. Интерес с каждой минутой угасал, а сожаление, что ей уже не выбраться из этой людской воронки, становилась всё больше. Ремень от сумки, в которой лежала нарисованная вчера картина, натирал плечо, и от этого обстановка становилось ещё невыносимее. Но всё-таки она была в более выигрышном положении в отличие от тех, кто разоделся в соответствии со своим внутренним миром. Одни сидели с разноцветными дредами, кто-то приклеил к ресницам голубые перья – это, видно, для того, чтобы они контрастировали с оранжевой шубой, две девушки надели балетные пачки на свои далеко не балетные фигуры, в общем, каждый выделялся как мог. Человека в шортах, белой майке и с узлом волос на голове было не заметно… и это была Фадэра.

Когда в этой тарелке несовместимых ингредиентов энергия накалилась до такой степени, что всех начинало бить статическое электричество, появился Шафир Лефас. Подобно маслу, он влился в эту толпу и смазал «все и вся». Всё пришло в движение. Этот волшебник был, как всегда, элегантен, холоден, колоссален. В два смычка Шафир Лефас заставил всех его слушать. Словно воскресший Паганини, он был готов сыграть своё новое произведение специально для этой публики.

– Если мы музыкальные инструменты в руках Бога, то могу сказать, что Бог ужасно фальшивит.

Так начал свою микрофонную речь Шафир Лефас, периодически убирая свои белоснежные волосы с загорелого лица.

– Часто при посещении музеев, выставок или даже при просмотре творчества тех или иных художников нас невольно посещают мысли: «Что это? Это что угодно, только не искусство. Я и сам бы лучше нарисовал».

Все в аудитории положительно закивали и как один сказали: «Да, вы чертовски правы».

– Ребята, могу сказать: для того чтобы нарисовать плохую картину, нужно тоже учиться. Это тоже искусство. Искусство протеста. Я знаю художников, которые творят под действием наркотиков и алкоголя (кто-то в зале хихикнул). Но мы не будем углубляться в детали, кто к каким демонам обращается, когда хочет достучаться до Рая. Творческой неги, так сказать. Главная задача таких художников – провокация. И больше, скорее, в поведении, чем в работах. Такое искусство (а это искусство!) подрывает устои так уже полюбившихся Рафаэля, Рембрандта и Веласкеса. Но что за суп без соли!

Зал засмеялся, а он, довольный и красивый, продолжал мысль:

– Критиковать этот жанр никогда не перестанут, потому что он критикует творческий процесс в целом. Художников-протестантов часто называют фиглимистами или просто идиотами. Могу сказать, что слово «идиот» – не что иное, как «иди от». Они уходят от привычки, направляя всю свою жизненную энергию на поиски нового.

Помните, что, глядя на такие полотна, вы не должны изучать манеру мазков, игру света – вы должны понять идею и собрать воедино разрозненные куски смысла. Вас заставляют думать, в этом смысл искусства протеста. И как вы уже заметили, моя многопочтенная публика, я говорю «да!» такому искусству.

После этих слов Фадэра закрыла глаза, думая, что на минутку, но задремала, прямо стоя среди людей. Её голова скользнула кому-то на плечо, и этот кто-то был непротив: «Пусть спит, наверняка устала». Проснулась она от микрофонного шума.

Художник продолжал речь:

– Ещё раз повторяю. Человек – это своего рода почва для семян искусства. Рано или поздно они прорастают, зацепляются за вас корнями – корнями творчества.

«Да, это пока единственный корень, который я могу впустить в себя», – выдохнула Фадэра.

Произнеся эту фразу, как бы кинув мнимому собеседнику, она начала пробираться к выходу.

– Простите, что вы сказали?

Услышав эти слова, Фадэра подумать не могла, что они обращены к ней.

– Девушка в смешных шортах, вы единственный человек, который сейчас стоит ко мне спиной. Вам не нравится моё выступление? Что вы сейчас произнесли, перед тем как начали уходить?

Фадэра обернулась навстречу взгляду одного человека, на неё же обернулись все в этой аудитории. Большинство жалели, что обращение прозвучало не в их адрес, и не понимали её молчания. Звёздный час, которым грех было бы не воспользоваться. Для Фадэры же вся эта ситуация была непонятным стечением обстоятельств. Игра «дяди случая». Как для милого глухого, она повторила:

– Я сказала, что «корень творчества» – это единственный корень, который я могу впустить в себя. Вот и всё. Простите меня, но мне нужно идти.

Она уже практически развернулась телом и мыслями к своей первоначальной цели.

– Вы имеете что-то против мужчин?

Случай начинал уже заигрывать с Фадэрой. Её ход был следующим. Аудитория напряженно молчала. Она взглянула на художника и с уверенностью врача, озвучивающего диагноз, сказала:

– А вы что– то против женщин?

Из динамиков прозвучал звонкий удивленный смех.

–Хм… Вы отвечаете на вопрос вопросом, недурно. Вы стесняетесь? Или, может,вы плохо понимаете английский?

– Вполне сносно себя чувствую, и для разговора с вами мне хватит знаний.

– Расскажите мне о себе.

– К сожалению, здесь находитесь не только вы. Не думаю, что мой монолог хотят слушать присутствующие. Все ждут ваших слов, а не моих.