Ила

Вблизи сооружение представилось очень крупным. Мне кажется, что я не успею разглядеть каждый его элемент до заката солнца. Торопясь, я принимаю один из билетов с рук Джеймса, которые он пробрел, выстояв длинную очередь у входа на территорию. Как только моя нога вступает за ворота архитектуры, в мои легкие вливается отличительный воздух. Странно. Он очищен влажным ветром. Будто ранним утром его завезли с прохладного простора пустыни Раджистан, где я бродила в первую ночь на Земле, и закрыли под невидимым куполом, выстроенным над красным забором постройки. Либо в незаметных подвалах или на крышах построек служители туристического комплекса спрятали огромные воздухоочистители. Я даже забываю вкус того, чем я дышала до этого момента. В воздухе не витают никакие примеси, специи, разлагающиеся отходы и другие специфические запахи. Только свежий воздух. Повсюду на земле и газоне преобладает чистота, будто служащие здесь люди специально подготовились к нашему приходу. Кажется, что они провели значительное время над уборкой, помыв до блеска заасфальтированную тропу, собрав окурки и оберточные бумаги, а затем расстелили вдоль нее ярко зеленый свежий газон.

Дальше все оказывается еще более удивительным. Длинный пруд, заделанный белым мрамором и усыпанный невероятно большими цветами лотоса, указывает нам дорогу в предстоящее восхищение. Продолговатый водоем заканчивается прямо у подножья гробницы жены создателя. Белое симметричное здание будто стоит на самой высокой возвышенности всей данной местности.

Передо мной Тадж-Махал. Я предполагала увидеть сооружение, которое ошеломит меня и вынудить раскрыть рот от красоты. Я думала, что оно не будет схоже ни с чем, что я видела раньше в человеческой среде. Я ожидала, что внутри меня даже зародится зависть к чувству, испытавшую друг к другу шах и его жена. Но произошло иное. Постройка показалась мне обыденной, подобной тем, что я вижу каждый день на улицах Дели. Отличие присутствует лишь в размере, чистоте и истории.

Сняв обувь и вступив в белых носках на холодный мрамор балкона гробницы, я стала прохаживаться с телефоном в руке, пытаясь снять отличительные кирпичи и зеленые ветки на фоне зубчатого забора. Оглядывая торчащие камни, я начинаю замечать некоторые детали строительства. Кирпич, сложенный среди множества других кирпичей, выстраивает в моей голове представление о том, как худощавый строитель 17 века в белых тряпках, натянутых на талию для сокрытия нижней части тела, пропотев, складывал камень за камнем умело и тщательно ровно. Он проснулся с восходом Солнца на холодном полу под покровом тряпичной крыши, свисающей с деревянных палок, вколотых в землю рядом со строительными материалами для сооружения. На завтрак он не ел зерновые, молочные изделия и не пил чая. Он взял кусок своего вчерашнего хлеба, оставленного на полу рядом с его нательной старой белой сорочкой, которой он всю ночь пользовался как полушкой, и доел пищу полностью. Он черпнул воду помятой металлической кружкой из большой черепяной емкости, установленной для работников стройки, и, запив ею завтрак, приступил к работе. В течение всего рабочего процесса, растекаясь потом и не концентрируя внимание на огрубевшей жесткой коже на ладонях, он думал лишь об одном. О том, что он участвует в важном королевском поручении, что доставляло ему гордости перед его родственниками и друзьями, либо о монетах, которые он должен получить от работодателя, для того, чтобы купить очередную порцию пищи для своей голодающей семьи.

Немало людского труда было вложено в это строительство, которое не представилось мне значительным. Это предположение приводит мои мысли к дискомфорту. Это удивительно, что простой, без специальной образованности, человек смог сложить кирпичи друг на друга очень бережно и точно, не используя современные измерительные, разметочные инструменты или 3D принтеры. Воображенный придворный работник в моей голове вынуждает меня к мысли о несравненности сооружения с другими постройками на улицах Нью-Дели, которые я видела. Этот человек помог мне понять, что Тадж-махал – это рассудительно организованное и эмоционально искусное творение землян. Я почти пропустила суть идеально спроектированной и воплощенной в реальность утопической человеческой идеи. Теперь я полагаю, что упускаю множество деталей, которые не видны моему инопланетному мозгу.

Опустив руки с телефоном, я стала разглядывать окружения. Здесь красиво. Кажется, что я не смогу наглядеться окружающей красотой, не упустив минимум половину видимых предметов. Теперь мой взгляд застывает здесь буквально на каждом камне, из которого построен этот завораживающий мавзолей. Я очень сильно опасаюсь не заметить что-то еще больше потрясающее, скрытое от моих познаний. Жаль, что Юно не побывал здесь. Он смог бы восторгаться этим зданием еще больше, чем я, учитывая его нестандартное отношение к своей паре Бэл. Вероятно, Юно совершил бы нечто подобное для нее, будь он настоящим землянином. Его чувства точны, чисты и соразмерны данной белой мраморной постройке начала нового века.

Пока Мария отошла куда-то в сторону сада, чтобы сделать снимки, мы с Джеймсом вдвоем неторопливо обходим на балконе усыпальницу босыми ногами. Здесь, в покоях Мумтаз-Махал не разрешается ходить в обуви.

– Тебе здесь нравиться? – спрашивает Джеймс, глядя на меня с поблескивающими глазами.

– Да. И кажется очень! Он действительно настолько прекрасен, как описывают в книгах. И даже больше.

– А ты слышала, что если приехать сюда с любимым человеком, то они испытают такую же любовь как Шах и Мумтаз?

– Нет. Не слышала, – говорю я, порыскав эту или подобную информацию в части мыслей Юно, и прочитанным мною в сети.

Выдержав небольшую паузу, Джеймс приближается ко мне. Он максимально минимализирует расстояние между нами, внимательно вглядываясь в мои глаза. Я замечаю, что в его зрачках словно искры огня появляется блеск. Кажется, что он глядит не на меня, а на ярко горящее пламя перед ним. Но перед ним на мраморном балконе при сумеречном закате стою лишь я. Раньше он никогда не глядел подобным странным взором на меня. Интересно, что может подразумевать его данный взгляд? Его попытку прочитать мои мысли? Или обнаружить во мне неизведанный изъян? Он начинает наводить на меня мысль, что он раскрыл мою сущность. Возможно, что он заподозрил то, кем я являюсь по каким-либо критериям на моем лице. Но это невозможно. Потому что на приподнимающихся углах его губ появляется признак улыбки.

В его следующем едва заметном приближении его джинсовая рубашка начинает касаться моей белой туники. Он чрезмерно близко подошел ко мне. Раньше люди касалась меня на улицах, где сквозь толпу почти невозможно было пройти. Тогда контакты больше были похоже на удары о деревья в густом лесу. А также были досадные касания. Как просветила меня Мария, некоторые прохожие мужской особи с целью удовлетворения своих редко удовлетворяемых инстинктов дотрагивались до моих опорных мест, упорно изображая случайность. Мысль об их намерениях по моим нэлским меркам делала эту ситуацию столь скверной, что мне желалось раскрошить всех земных мужчин с подобными раздумьями до самых мелких кусков мяса. У меня даже зубы зажимались до скрипа, и казалось, что уже трескались. Я приложила максимум усилий, чтобы сдерживать себя, а по возможности избегать столпотворения.

Сейчас и здесь со мной происходит совершенно иное. При прикосновении Джеймса по моей коже пробегается легкое напряжение электричества. И это вовсе не статический ток, возникающий при прикосновении разнородных веществ, а что-то совершенно новое для меня. По этой причине я начинаю дрожать. Мне страшно, что он может тронуть меня и ощутить какое-нибудь телесное отличие от стандартной земной девушки.

Наклонившись к моему уху, Джеймс начинает шепотом произносить:

«И что сквозь века разнесется по миру молва

О нашей любви, где Мумтаз и Джахан – монолитом,

И что миллионы влюбленных повторят слова,

Которые сказаны нами – и не позабыты».