Страница 42 из 77
- Спасибо! - обрадовался я и, обнаглев, спросил: - Михаил Александрович, у меня еще две просьбы.
Михаил Александрович все также доброжелательно смотрел на меня и ждал, что я буду просить еще.
- Мне бы общежитие?
- Голубчик, трудно, - сказал Михаил Александрович. - Но уладим. Только в сентябре, когда начнутся занятия...Что еще?
- Я бы не хотел, чтобы о моих паранормальных, как они называются, способностях вы кому-то говорили.
- Это, батенька, не просто. Но ведь все равно узнают.
- Конечно узнают, но постепенно и дозировано, - согласился я.
- Хорошо. Рад был знакомству и уверен, что вы будете достойным студентом нашего факультета.
Против этого я не возражал.
Глава 3
Погода в городе Петра. Жизнь прекрасна. Дворцовая площадь и Зимний дворец. Эрмитаж или Третьяковская галерея? Петропавловская крепость и Английская набережная. Пушкин о Медном всаднике. Ночлег под луной.
Петербуржцы часто сравнивают погоду в Санкт-Петербурге с "лондонским" климатом. Меня предупреждали, что в северной столице конец августа может быть ветреным, а часто ветра превращаются в настоящие ураганы. Но, как говорят умные люди, раз на раз не приходится. Погода стояла в меру теплая, солнечная, только иногда легкие порывы теплого еще ветра гоняли мелкий сор и редкие упавшие листья с начинающих желтеть деревьев. Ветер лохматил волосы людей, они поворачивали лица навстречу, ветер причесывал их, стихал, и они шли дальше.
А, может быть, природа пробовала силу, как бы, примеряясь, чтобы потом обрушиться всей мощью непогоды на город.
С вокзала я ушел в одной только шелковой тенниске, но предусмотрительно взял с собой шерстяной пуловер. Конечно, учитывая неустойчивость погоды в Питере, мне бы здесь не помешал зонтик. Но у меня его вообще никогда не водилось, ходить с зонтом у нас считалось делом нафталинным. Зато у меня в рюкзаке вместе с легким демисезонном пальто, которое мне служило зимой и поздней осенью, лежал плащ. Еще я взял с собой шапку-пирожок из искусственного серого каракуля. Но шапка тоже предназначалась для зимы, и то, если зима окажется морозной, потому что шапки, кепки, шляпы и любые другие головные уборы мы, молодые, тоже почти не носили. А с зонтами ходили люди степенные, старички и старушки, да дамы, и то чаще возраста серьезного. Но дамам простительно - это их аксессуары вроде сумочек, да и зонтики их веселые, не тяжелые черные, а разноцветные, изящные и невесомые.
С легким сердцем человека, сбросившего с себя тяжелый груз, свободного как ветер и довольного жизнью, я порадовался обедом из трех блюд в студенческой столовой, которую нашел в этом же корпусе, и чувствовал себя при этом полноправным членом студенческого сообщества большого города. А съел я полную порцию борща, котлету с двойной порцией макарон и компот из сухофруктов. Все это стоило мне два рубля с полтиной. "На десятку в день можно прожить, - отметил я. - Стипендия двести сорок пять рублей. Так что, если из дома пришлют, обещали, столько же, - жить можно. Да и подработать не грех". "В общем, жизнь прекрасна и удивительна", - решил я и пошел дальше знакомиться с городом, который теперь стал и моим.
Я ходил по Дворцовой площади, главной площади Ленинграда, размеры которой больше московской Красной площади в два с лишним раза, и дивился на Александровскую колонну, которую Александр Пушкин назвал почему-то Александрийским столпом:
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Воздвиг колонну Монферран по своим же эскизам по указу Николая I в честь победы его брата Александра I над Наполеоном.
Я обошел колонну со вех сторон, чтобы убедиться в том, что она стоит прочно, потому что фотография в путеводителе не давала настоящего представления о ее размерах, и я все удивлялся, как она могла стоять и не падать, если совершенно не закреплена и держится только силой собственного веса. Наконец-то я убедился, что эту махину никаким бульдозером не свалить.
Недаром говорят, что Дворцовая площадь - сердце Северной столицы. Здесь стоит здание Зимнего дворца, строительство которого закончили как раз в год восшествия на престол блистательной Екатерины II. Я представил себе пожар в Зимнем уже при Николае I Павловиче, когда несколько дней имущество, вынесенное из огня, лежало вокруг Александровской колонны. Здесь заседало Временное правительство в 1917 году, которое в том же году и свергли революционные солдаты и матросы. Теперь здесь Эрмитаж.
Говорят, что обойти все залы Эрмитажа за час невозможно, даже если бежать, не глядя по сторонам и не останавливаясь у картин и скульптур, - ведь коллекция музея насчитывает более трёх миллионов произведений искусства и памятников мировой культуры, начиная с каменного века и до нашего столетия.
Сюда можно приходить на целый день, потом приходить снова и снова и всегда будешь наслаждаться тем прекрасным, что составляет величие и ценность Эрмитажа, и постигать тайну притягательности, потому что здесь воздух пронизан веками и присутствием гениев и их творений. Я счастлив оттого, что еще не видел, но теперь увижу несколько работ легендарных Тициана, да Винчи, Рафаэля и Рембрандта и испытаю восторг в залах греческого и римского искусства.
Петропавловскую крепость я узнал издали. Она расположилась как раз напротив Зимнего дворца. Я чуть постоял, любуясь видом, а потом шел по Английской набережной и любовался красавицей Невой.
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит.
А вот и памятник Петру I, известный всему миру "Медный всадник". Я стоял как зачарованный и во мне звучали стихи Пушкина:
Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
А в сем коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь!
И где опустишь ты копыта!
Я смотрел на памятник Петру, а в ушах грозно ревела буря, и ветер гнал волны разбушевавшейся Невы на появившийся вдруг город, словно пытаясь смыть его, раздраженный вторжением в свои вековые владения.
Перегражденная Нева,
Обратно шла, гневна, бурлива,
И затопляла острова,
Погода пуще свирепела,
Нева вздувалась и ревела,
Котлом клокоча и клубясь,
И вдруг, как зверь, остервеняясь,
На город кинулась.
Благодаря пушкинской поэме "Медный всадник", мы невольно вспоминаем наводнение 1706 года, которое случилось при Петре, хотя сам Пушкин в своей поэме описал наводнение 1824 года, которое, благодаря поэту, стало самым знаменитым стихийным бедствием в нашей истории...
"И перед младшею столицей померкла старая Москва". Это ощущение я вынес вслед за поэтом после моего первого путешествия по Северной столице...
Я не заметил, как подкрались вечерние сумерки и стало быстро темнеть. Только теперь я почувствовал, как проголодался. Благо, продовольственные магазины работали до 12 часов ночи, так что я без труда купил бутылку молока и русскую булочку с румяной корочкой, которая рельефно прорезала всю ее длину, словно ее пропахал игрушечный плуг. Интеллигентные старушки называли такие булочки французскими. Ужин свой я съел в сквере где-то на проспекте Стачек; здесь же, усталый и разомлевший от еды, я задремал на скамеечке, которую облюбовал, да и уснул. Спал я без сновидений, а проснулся с рассветом от того, что замерз. Я еще в полусне прятал руки под пуловер, сворачивался калачиком и пытался натянуть легкую шерстяную одежку на голову. Окончательно продрогнув, я решительно встал, потянулся, помахал руками, раз десять присел и решил, что, прежде всего, мне нужно устроиться на квартиру, по крайней мере, на несколько дней. Не ночевать же, в самом деле, на скамейках до того, как дадут общежитие. Да и ночевать на скамейке, когда утром вместо росы на траве появляется иней, мне больше не хотелось.