Студент

Я был другим по психическому складу, человеком некомпанейским, с людьми сходился трудно, и мне больше грела душу работа кабинетного червя: за книгами, бумагами и размышлениями?

Глава 5

Маша, Алик и сломанный нос Вовки Забелина. Юрка Богданов. Шахматы - давний подарок генерала. Стиляга Рэм и разгильдяй Витя Широков. У Юрки дома. Юркина библиотека. Родители. Библиофил Лякса и его редкие книги.

- Домой я шел с Валеркой Покровским, который жил в одном со мной районе, так что нам было по пути.

- Валер, - спросил я. - А что у Машки квартира так запущена? Сама выглядит на тыщу долларов, а квартира - сарай... Я не про площадь, все мы живем не в хоромах.

- Да ты за Маху не беспокойся. Она в порядке. Живет у своей бабки, а бабка с сестрой. Ты их видел, когда пришел. Они в ее дела не лезут. Ходят за грибами, да за дикими грушами, да яблоки трясут и компоты варят. Вообще всякую дрянь собирают вроде шиповника, травы какие-то. Нам они тоже не мешают. А родители Махи в Германии. Маха сама не захотела уезжать из Союза. В общем, все жирно, в тему... Там бедный один я.

- А Алик?

- А что Алик? Папа был директором какого-то крупного комбината, в Сибири, что ли. Сейчас не удел, видно, где-то проштрафился. Да такие не тонут. Помаринуют-помаринуют, да и определят куда-нибудь на хорошее место, когда весь шум уляжется. Связи-то, наверно, остались.

Валерка замолчал, как-то сник, потом сказал бодрым тоном:

- Да что нам папа, мама. Алик свой чувак в доску. Вот это главное... Да мы, вся компания - бразеры , свои чуваки...

- А чего у Вовки Забелина нос кривой? - вспомнил я нос нашего долговязого товарища.

Валерка засмеялся.

- Это - история. Вовка нос где-то спьяну сломал. Говорит, на улице упал. Пришел к Махе, кровь течет, весь перемазался. У Махи сидели я и Алик Есаков. Мы кровь кое-как остановили и отвели его в травмпункт. Там ему нос вправили. А через день Вовка, уже трезвый, споткнулся обо что-то у себя в подъезде, полетел с лестницы, и опять носу не повезло. Нос он свернул, только в травмпункт больше не пошел. Так теперь и ходит.

- Не понимаю, - удивился я. - Чего ходить с кривым носом, если можно поправить!

- Боится. Мы ему говорим, он, вроде, соглашается, да все никак не соберется. Спьну-то море по колено, а у трезвого страх и тысяча сомнений.

На Степана Разина я свернул в свою сторону, а Валерка пошел в другую, куда-то на Курскую.

Дома меня ждал сюрприз. В нашей небольшой комнатке, которую мать называла залом, что в отрочестве у меня вызывало протест, потому что тесная комната четырех метров в длину и трех в ширину, темная от разросшихся кустов сирени в палисаднике за окном, мало соответствовала моим представлениям о залах. Зал был у генерала, дочери которой я, к счастью, смог помочь. Я помню, как был поражен богатством генеральской квартиры, когда мы с отцом ступили за порог особняка и оказались в прихожей, по размеру не меньше всей нашей квартиры. И зал. Огромная комната с высоким лепным потолком и роялем.

В нашем зале сидел Юрка Богданов, играл с моим отцом в шахматы и чувствовал себя как дома. Я поздоровался с Юркой. "Погоди, старик, - отмахнулся он от меня как от назойливой мухи. - Здесь интересная позиция получается". И он уткнулся в доску, словно меня и не было. Получив мат, Юрка отвесил комплимент моему отцу: "Здорово Вы в шахматы играете, Юрий Тимофеевич". - встал из-за стола и, наконец, удостоил меня своим вниманием:

- Пойдем, чувак, пройдемся по Бродвею.

- Да он же только пришел, - вошла в зал мать. - Уж скоро спать ложиться, а вы гулять.

- Да что Вы, Александра Петровна, какое "спать", время детское. Мы часок. Пройдемся по Ленинской, то бишь, Бродвею, зайдем ко мне. Я Володю с родителями познакомлю. А то они все "Юра, ты хоть бы познакомил нас со своим другом как-нибудь".

Я с удивлением узнал, что, оказывается, я - Юркин друг.

- У меня чай с малиновым вареньем, - запоздалый голос матери догнал нас, когда мы уже были за дверью.

- В другой раз с удовольствием, - отозвался Юрка.

- Слушай, чувак, откуда у вас такие шахматы? - спросил Юрка, когда мы вышли из дома.

- А чего ж ты у отца не спросил?

- Спросил.

- И что?

- Сказал, подарок.

- Подарок и есть.

И дальше я предпочел насчет подарка не распространяться.

Юрка понял, что я не хочу об этом говорить, но счел нужным заключить:

- Ценный подарочек.

Подарок был, конечно, знатный. Мысль меня как-то сама перенесла в то время, когда мы с отцом оказались невольными заложниками ситуации, из которой выпутались, как считал отец, только чудом.

Я помню, как вскоре после того, как генеральская дочь излечилась от болезни после моего рискованного эксперимента, генерал как-то вечером прислал за нами машину. Мы ушли в комнату девушки, а отца генерал увел к себе в кабинет, куда их домработница Варя унесла закуску. Сидели они там долго. А на следующий день шофер генерала, Фаддея Семеновича, привез аккуратный сверток. Когда мы сняли шуршащую пергаментную бумагу, под ней оказались шахматы. Шахматная доска привлекала инкрустацией янтарем и малахитом, а шахматные фигуры из слоновой кости и черного дерева изображали войско. Король и королева - шах и шахиня, на боевом слоне - погонщик, на коне - арабский наездник, ладьи изображали крепостные башни, а пешки - индийских солдат со щитами и копьями. Отец с восторгом разглядывал фигуры, был смущен и не знал, как поступить с подарком. Вернуть, значило обидеть хозяина. И оставить неловко. Будет похоже, что Милу лечили из корысти. Отец тогда собирался поговорить с генералом или с его женой Кирой Валерьяновной. Поговорил или нет, мне неизвестно, но, в любом случае, шахматы остались у нас.

Вот такой это был подарок...

- Ну и как тебе компания? - вывел меня из задумчивости Юрка

- Да ничего. Хорошие ребята. А ты откуда знаешь, где я был? - поинтересовался я.

- Сорока на хвосте принесла, - засмеялся Юрка. - Да все просто, - добавил он, заметив, что мне неприятна его осведомленность. Это отдавало каким-то мелкообыватель- ским душком сплетни. - Мне Олег Гончар сказал. Сам он на вашу тусу пойти не смог.

Юрка помолчал и спросил:

- А как тебе Маша Миронова?

- Хорошая девочка. А что? - покосился я на Юрку.

- Она мне нравится, - серьезно сказал Юрка. - Задружиться хочу.

- А чего ж ты не пошел к ним? У них там весело, - усмехнулся я, вспомнив "Чучу" на рентгеновском снимке.

- Я сказал, что мне Маша нравится, но не сказал, что нравится компания.

Мы вышли на Ленинскую, где жизнь, казалось, только начиналась.

- Вон Рэм хиляет с барухами .

Рэм шел по другой стороне Ленинской с двумя стильными девушками. На ногах у Рэма красовались туфли "на манке ". Такие туфли носили стиляги. Только Рэм усовершенствовал свои: когда он ступал на асфальт, от подошвы исходил свет, когда поднимал ногу - свет гас.

- В подошву вставлены лампочки, а в кармане штанов или пиджака - батарейка. Когда он касается подошвой асфальта, цепь замыкается, и лампочка загорается, - пояснил Юрка, хотя принцип был прост и любому пацану понятен.

Мимо нас медленно проехала бежевая "Победа", набитая молодыми людьми. Они высовывались из открытых окон и шумно здоровались со знакомыми.

- Это известный придурок Витя Широков, - отрекомендовал владельца машины Юрка. - Машина папина. Папа приехал к нам на ПМЖ с Урала, где работал на Авиазаводе главным конструктором. Придурка-сына мать избаловала до ужаса, потому что отцу некогда было драть его ремнем. Когда Витьку забирают в милицию за хулиганство, отец отбирает у него ключи от машины, а мать, как курица-наседка бросается на защиту своего дитяти, упрекая мужика в черствости и в том, что тот жалеет несчастную железку, то есть машину, единственному сыну.