Страница 66 из 112
- Знаменитый Пилигрим Камерон - наставник духов? - усмехнулся Рагнар. - Ты не думаешь, что все маги всех мыслимых цветов и оттенков будут долго смеяться над этим, коли узнают?!
- Не узнают, - неуверенно ответил Камерон и тут же притворно сдвинул брови. - В этой ситуации ты еще находишь силы шутить, Ученик?
В руках его между тем очутилась плоская жестяная коробка, извлеченная из дорожного мешка. Каким-то сверхъестественным чутьем старый друид понял, как напрягся сейчас дух, и засмеялся тоном доброго, все понимающего дедушки всеобщего любимца в семье.
- Думаю, ты знаешь, что это.
- Краски, - последовал ответ.
- Разумеется, друг мой, - кивнул Камерон и тревожно взглянул на туманное облачко - как воспринял дух его последнее слово. Но что можно разглядеть в тумане? Один только дым...
Старый друид раскрыл коробку и окинул взглядом ее содержимое.
- Все на месте, - пробормотал он. - Остается подобрать Цвет. Что скажешь, ученик?
- Думаю, этот Цвет - белый, - прошелестел дух, и старик удивленно поднял брови.
- Почему ты так считаешь?
- Я не считаю, - ответил Рагнар. - Я это знаю. В твоей коробке, Учитель, только белые краски... И больше никаких.
- Откуда ты знаешь? - пораженно воззрился на него Камерон.
- Я просто вижу, - мягко сказал дух.
- А как тебе это удается?
- Ты это поймешь сам, когда свершишь то, что задумал.
Несколько мгновений Камерон стоял, озадаченно перебирая краски. Затем сокрушенно покачал головой.
- Ишь, ты... Видать в твоем состоянии тоже найдется немало интересного для ума. Что ж, посмотрим!
И он вынул из коробки маленький сухой кружок, который вспыхнул в его руке ослепительным золотом. Из облачка тумана, которое стало все сильнее вытягиваться вниз, к снегу, послышалось удивленное восклицание.
- Этого не может быть! Учитель, я видел... я знаю, что они все там были белые. Все три!
- Конечно! - усмехнулся явно довольный старик, даже языком прищелкнул. Но на свету один из них всегда меняет свой цвет, потому что это - Цвет разъединения. Золото - цвет разлуки, мой друг. И оно поможет нам в огне.
Старый друид переложил в ладонь два оставшихся белоснежных кружочка, отбросил в сторону уже ненужную коробку для красок и быстро подошел к огню. Он не стал говорить ни заветных слов, ни произносить магических формул и заклинаний, а просто бросил в огонь золотой кругляш. Пламя вмиг окрасилось всеми цветами радуги, бесчисленными оттенками, немыслимыми соцветиями, после чего огонь прояснился и приобрел цвет белого полупрозрачного серебра. Камерон взглянул на оставшиеся кружочки, выбрал тот, что был крупнее, и бросил его прямо в туманное облако. Краска утонула в нем, как в киселе, и старый друид одобрительно усмехнулся.
- Ну, друг мой, помнишь, как говаривал я в подобные минуты?
- Не надо слов, от них - одни заботы! - твердо сказал дух, и Камерон кивнул.
- Тогда пойдем, - прошептал старый друид Камерон Пилигрим. - Я иду к тебе, сын мой!
И он протянул к серебряному костру руку ладонью вверх и первым шагнул в огонь.
- Я тоже иду к тебе, отец! - последовал ответ, и Камерон в последние мгновения своего земного существования впервые услышал это слово и почувствовал, как в его ладонь легла крепкая, сильная рука. Облако тумана тихо опустилось в огонь, пламя костра взметнулось ввысь и тревожно загудело, хотя в эту лесную чащу сейчас не смог бы пробраться ни один, даже самый шальной ветерок.
Через несколько минут на снегу осталось только большое подтаявшее пятно от костра, темневшее прошлогодней хвоей и старыми шишками. Рядом, на снегу ничком лежал человек в изодранном и местами прожженном насквозь походном плаще друидов. Он был без движения и без чувств. Лицо его, походившее на былое обличье Камерона, изменилось: оно помолодело, черты стали правильнее и ровнее, исчезло несколько особенно глубоких морщин на лбу и щеках. Огонь исправил шрамы времени, оставив незаживающие ожоги в душе.
Наконец человек застонал и перевернулся на спину. Руки его раскинулись, и пальцы судорожно заскребли по земле. Они захватили горсть снега и несколько раз сжали его. Руке стало холодно, и человек с трудом пошевелился и открыл глаза. Перед ним было небо, окаймленное верхушками высоких елей. Он попытался приподнять голову и улыбнуться небу, но это потребовало от него таких неимоверных усилий, что он вновь без сил откинулся на снег. Но слабая, еле заметная улыбка так и осталась на быстро розовеющих губах Рагнара, а из пальцев его уже капал часто и весело тающий снег.
В это самое время Кашлюнчик произносил последнее слово заклинания, которое пока так никто и не оценил. Трансформация уже началась, и он с удивлением чувствовал, как на нем медленно нарастает образ совсем другого человека. Ощущение было и жуткое, и притягательное одновременно, и зорз с тревогой прислушивался к собственному телу, не подаст ли оно сигнала предупреждения, после которого лучше остановиться и, быть может, немедленно все вернуть обратно.
Переправившись с большими предосторожностями на другой берег реки, Кашлюнчик долго вслушивался в музыку недалекого уже барабана. В отличие от других своих напарников по служению Безумцу-некроманту, как он про себя иногда в сердцах называл Птицелова, он умел читать Звуки и Ритм. Кашлюнчик сразу понял, что к дому Коростеля он сейчас не пойдет, почти физически ощущая, как там бушует магия Птицелова, натыкаясь на какую-то магическую стену совсем иного рода. А затем стена вдруг исчезла, и магия Сигурда, до этого упорно ломившаяся в запертую дверь, все-таки ворвалась туда, но встретила там лишь пустоту и тут же принялась неудержимо разливаться внутри нее. Так вода, не имея формы, всегда стремится растечься повсюду, где только можно, одновременно теряя при этом и былую силу, и недавний напор и мало-помалу превращаясь из некогда мощного и ревущего потока в плоскую и мелкую лужицу, удел которой - одна только неподвижность, неизбежно приводящая к тине и смерти.
Кашлюнчик уже неоднократно похвалил себя за свою предусмотрительность. Он всегда умел выжидать, и от того, кто сейчас выйдет победителем, зависело многое в его судьбе. Кроме того, Кашлюнчик нутром чувствовал, что Лекарь уже предпочел какую-то свою игру, и теперь недужный зорз ожидал следующего шага любого из игроков. Поэтому миг, когда обряд Птицелова сломался и остановился его танец, сотворяющий магические кружева, поначалу застал Кашлюнчика врасплох. Но уже в следующее мгновение он понял, что это вмешалась иная сила, которой он не знал названия. Быть может, она и не была могущественной, возможно, она даже не равнялась по силе с магией Птицелова. Но ее иная, противная магии зорзов природа сломала ритм Сигурда. Сломала, потому что создала свой, который оказался сильнее. И Кашлюнчик понял, что он не двинется с места, покуда прямо здесь, на заснеженном берегу спящей реки не примет решение, какую игру он предпочтет, чтобы его не стерли в порошок, как мелкую песчинку, все эти противоборствующие силы. И к тому же, у него была и своя магия, о которой мало кто догадывался.