Страница 57 из 112
И тут у него на груди ворохнулся Ключ. Коростель замер, ожидая, что это ощущение повторится, но в это мгновение воины зашептались, загомонили, наперебой указывая друг другу на костер.
Барабан продолжал яростно молотить, и с каждым его ударом, а, может, и с очередным замысловатым па Птицелова, в пламени ритуального костра вырастало что-то темное, момент зарождения которого Коростель совсем не заметил. Поначалу это было бесформенное пятно, затем оно увеличилось в размерах, вытянулось, и вот уже в огне появилась тень человека. Даже само пламя понемногу стало принимать его форму, и теперь уже казалось, что посередь двора Коростелева дома стоит огненно-черный человек, весь охваченный языками бешено ревущего огня.
Кто-то из наиболее слабонервных воинов даже прикрыл рукой глаза. Одно дело - встречаться с врагом один на один на военной тропе или поле битвы, думал воин, и совсем другое - быть воочию свидетелем страшного колдовства могучего волшебника, который только что вызвал дух какого-то другого колдуна, наверное, из самой Смерти. Ян же напротив смотрел на пламя во все глаза, несмотря на то, что все еще находился под расслабляющим действием Лекарского зелья. А танец Птицелова продолжался.
Теперь зорз имитировал движения огненной фигуры, или же наоборот - именно он управлял ее рождением, именно он вылеплял руками из языков пламени тень, встречи с которой он жаждал уже давно. Все получалось отменно, и Птицелов, окрыленный удачно идущим обрядом, казалось, черпал силы и вдохновение для новых невероятных движений, прыжков, вращений и пируэтов отовсюду - из воздуха, снега, огня. Вот, наконец, он остановился как вкопанный и, протянув к огненной фигуре руки, сделал медленное и явно нелегкое для себя движение, словно вытягивал ее из пламени. Было ощущение, что часть огня отделилась от костра, как разделился бы кусок огромной божественной глины под руками титанического скульптора. И тень, шагнув к Птицелову, повисла перед ним в воздухе, не касаясь своим нижним краем снега, уже почти растопленного безумным огнем.
Птицелов повелительно махнул в сторону аккомпанирующей ему женщины барабан смолк. В тот же миг тень стала стремительно светлеть, откуда-то из глубины призрака стали просачиваться все новые цвета, и у Яна едва не закружилась голова при виде этой неожиданной трансформации. Это тоже были Правила Цветов: возникая из ничего, они соединялись и перемешивались между собой, создавая Соцветия сердца, зрения, слуха...
Птицелов попытался что-то сказать, но теперь его рот упорно не открывался. Магия обряда не прошла бесследно и для ее творца. После нескольких попыток зорз поднял перед лицом ладонь и быстро сложил из пальцев какую-то фигуру или знак. Вся нижняя часть лица Птицелова мгновенно окрасилась красным, и изо рта Сигурда хлынула кровь. Он закашлялся и выплюнул крови не меньше чашки. После чего вытер губы и - улыбнулся!
- Кто ты, ушедший! - хрипло пробуя голос, но весьма торжественно произнес зорз ритуальную фразу.
В этот миг трансформация внешности духа завершилась, и выглядело это так, будто тело утопленника стремительно поднялось на поверхность. Увидев обличье тени, Птицелов даже вскрикнул. Он ожидал совсем другого!
- Я тот, кто вызван тобой из мрака, - ответил ему негромкий, спокойный голос. И это был голос то ли эста, то ли кого-то из еще более северных народностей, такой у голоса был легкий, уже почти незаметный акцент.
- Тогда ответь, знаешь ли ты меня? - столь же торжественно, как и подобало случаю, но уже с оттенком некоего беспокойства, обратился к духу Птицелов.
- Знаю, адепт, - последовал короткий ответ. И все - дальше было молчание.
- Тогда назови свое имя, ушедший! - упорствовал Птицелов. - Тебя ли вызывал тот, кого ты именуешь адептом, но на самом деле - являющийся Творцом?
- Меня, - ответил дух, - иначе меня бы здесь не было.
- Имя! - чуть ли не взвизгнул Птицелов. На него в эту минуту было страшно смотреть - настолько велико было напряжение его загадочной души.
- Сперва назови себя, - чуть ли не усмехнулся дух. - И ты должен был это сделать с самого начала.
- Изволь, - зорз пришел в себя, но продолжал сверлить бесплотного пришельца пытливым взглядом. - Мое имя - Птицелов.
- И еще немало других, - подтвердил дух. - Прозвища оставь при себе. Имя!
- Волынщик, - словно нехотя, медленно произнес помрачневший Птицелов.
- А я - Обманщик, - в тон ему произнес дух, и Коростель с удивлением услышал в призрачном голосе ироническую нотку. - Говори свое подлинное Имя, если желаешь услышать мой ответ, смертный.
- Хорошо, - согласился Птицелов. - Изволь. Мое имя - Сигурд. Разве ты этого не знал?
- Ты должен был ответить, - сказал дух. - А ты и впрямь не знаешь моего?
- Я ожидал Камерона, - признался Птицелов. - А пришел ты. И тебя я что-то не припоминаю в твоем земном существовании. Поэтому скажи мне, кто ты, почему ты пришел на зов, обращенный мною совсем к другому, и потом можешь убираться восвояси, я тебя отпускаю. Ты понял меня, дух?
- Вполне, - согласился голос. - Я скажу тебе свое имя, Сигурд-Волныщик-Птицелов. Я - Рагнар.
Если и можно сказать, что человек выглядел как громом пораженный, то сейчас это было именно о Птицелове. Изумлению зорза не было предела, хотя истинную причину его не знал и не понимал ни один из стоящих возле умирающего ритуального костра. Ян тоже смотрел на тень ученика Камерона с удивлением, но к нему примешивалось и неподдельное восхищение. Коростель не раз слышал от Травника, что у его Учителя были и другие ученики, и первый из них - Рагнар, потомок какого-то знатного, чуть ли не королевского, северного рода.
- Рагнар... - прошептал Птицелов. - Это... ты? На самом деле? И ты мертв?
- Как видишь... Сигурд, - теперь дух усмехнулся уже открыто, но перед именем зорза сделал непонятную Коростелю паузу. - И я - мертв. И поэтому я здесь.
- Но почему?! - вскричал Птицелов. - Я звал не тебя! И я не знал, что ты...
- Ты звал того, кого пытался убить неподалеку от этого дома, - ответил дух Рагнара. - Дома человека, которого ты держишь в плену.
Коростель замер - дух самого Рагнара знал о нем?!
- Ты звал того, кто пал жертвой твоей предательской засады, - продолжил дух. - И того, кто отнял у тебя столько сил даже ценой собственной смерти.