Страница 46 из 112
- Ты просто утомлен, Мастер, - мягко сказал Лекарь, и Колдун позади него согласно закивал.
- Утомлен, говоришь? - Птицелов поднял на своих слуг больные, тусклые глаза. - мне кажется, что это - вовсе не утомление, а уже - просто слабость. Обыкновенная бессильная слабость. И теперь я получил еще одно подтверждение тому, что силы мои утрачены, и приходит время либо как-то их восполнить, либо все же вернуть потерю. Другая Дорога не открывалась мне целых два дня, а потом все-таки открылась, но не сразу, а спустя целый час или два, когда я уже считал, что в очередной раз потерпел неудачу. Но ведь это оказалась совсем другая Дорога! А Заклятье было испорчено немощью его наложившего...
Птицелов обвел тяжелым взглядом обоих подручных, почтительно смотрящих ему в рот, и вдруг... рассмеялся!
- Но каков парень, а? Увидел отверстие в стене и без раздумий полез туда, как заяц, лишь бы только сбежать! Причем, прошу заметить - даже не зная, куда может завести этот путь... А он мог оказаться страшнее... да, куда страшнее, чем то, что ему уготовано мной. Право, я на него даже не в обиде! А вы, мастера?
Лекарь и Колдун попеременно пожали плечами, мол, ты тут старший, тебе и решать. Птицелов усмехнулся, прочитав это настроение в их глазах, и согласно кивнул:
- Что ж, так тому и быть.
Он подозвал к себе самого рослого чудина и велел крепко связать Коростелю руки, после чего приставить к нему стражу, и чтобы она не отходила от него ни на шаг. Воин подобострастно поклонился Сигурду, и тот кивком отпустил его. Птицелов кинул взгляд на лежащего в беспамятстве Яна и коротко приказал:
- Парню - новый сапог. Если нет - снимите с кого-нибудь из наших обезьян. Те умеют позаботиться о себе и своих сородичах. И - продолжать путь. Если мальчишка не очухается, пусть наши доблестные воины потащат его на носилках. И лучше пускай готовят снасть заранее, остановок на дороге я не потерплю. Это ты хотел сказать, Лекарь?
Зорз почтительно кивнул:
- Мальчишка надышался паров от яда хелодермы, и его тело пока отравлено. Но очень скоро яд выйдет, и тогда он сможет идти самостоятельно.
- Это меня не касается, - отрезал Птицелов. - Самое большее - через полусуток мы выйдем из Подземелья прямиком к нашей цели. Я уже узнаю эти места.
Зорзы почтительно склонили головы и отправились давать распоряжения союзным воинам, а Птицелов некоторое время еще смотрел им вслед.
Закатные края тянулись по обе стороны невесть кем вымощенной дороги, по которой трое друидов шагали уже несколько часов с тех пор, как покинули деревню Мотеюнаса. Эгле с любопытством вертела головой по сторонам, так и не успев привыкнуть к желтым и красновато-песочным тонам неба, окрашенного нескончаемым закатом. Март слегка поотстал - он, по всей видимости, опять сочинял на ходу песенку, конечно же, на темы несчастной любви, хотя в душе и сам подтрунивал над собой. У Травника сильно разболелось плечо, раненное арбалетной стрелой. Рана еще не успела зажить как следует, ей сейчас требовался покой и хорошие тугие повязки, а всего этого в жизни друидов и в ближайшие дни тоже явно не предвещалось. Правда, маленькая хозяйка Мотеюнаса наложила Травнику повязку, но от мази, которая большей частью состояла, судя по запаху, из коровьего навоза, друид вежливо, но твердо отказался, не желая стать мишенью для насмешек своих молодых друзей. Симеон шел и в душе беседовал с раной, уговаривая ее поскорее утихнуть и заснуть, как это умеют некоторые литвинские знахари.
В скором времени у Эгле порядком разболелась шея от частого верчения головой по сторонам, рана Травника, напротив, разбередилась так, что впору было ложиться и волком выть, а Март сочинил стихи, которые после некоторого раздумья и выбора среди прочих вариантов назвал "Ревновал тебя к дождю". Он даже мотивчик успел придумать, и теперь тихо мурлыкал себе под нос новоиспеченную балладу, предусмотрительно стараясь держаться подальше от внучки старой друидессы.
Ревновал тебя к дождю
Я услышал шум воды - это осени следы.
Только ты пойми сама - в небесах зима.
А окно с осенних пор лед раскрасил в свой узор,
Чтобы осень никогда снова не пришла.
Ревновал тебя к дождю - дождь тебя не знает.
Он зимы в душе твоей не поймет никак.
Ревновал тебя к дождю - как судьбой играя,
Только дождь остался льдом у меня в руках.
Я проснулся на заре, в белом дымном декабре,
Я услышал стук в окно - он забыт давно.
Майский ливень отшумел, лист багряный отгорел,
Мир пернатый все отпел, взял да улетел.
Только ревности былой ворон кружит надо мной,
А над лесом целый век падал тихий снег.
И в снежинках января - память бывшего дождя
Бьется в клетке ледяной сбывшейся бедой.
Но осталась сотня дней, дни становятся длинней.
Тонкой девочкой из сна в лес придет весна.
И с ветвей уснувший лед ива старая стряхнет,
И придет пора дождя, только - без тебя.
Ревновал тебя к дождю - дождь тебя не знает.
Он зимы в душе твоей не поймет никак.
Ревновал тебя к дождю - как судьбой играя,
Только дождь остался льдом у меня в руках.
- Знаете, о чем я все время думаю? - окликнула товарищей Эгле, бодро вышагивая по дороге, слегка припорошенной снегом, легким, как пух цветущих июньских тополей. - Да погоди ты, Збых, завывать!
Март обиженно умолк и засопел носом. Травник, морщась от боли в плече, незаметно похлопал его по спине - ничего, мол, брат, не серчай.
- Я вот иду сейчас, и мне отчего-то все время кажется, что вот это вот солнце, что никак не сядет уже битый час, эти земли унылые, края глухоманьские - все они нас тоже все время окрашивают в какие-то свои цвета! - воскликнула Эгле. - Брошу взгляд на вас - а ты Симеон вдруг мне представляешься каким-то синим, ну прямо как небо бывает в мае - ни облачка. А Мартик - тот весь какой-то серый!
- И вовсе я не серый, - огрызнулся Збышек. - Признайся, что тебе попросту подразниться опять приспичило? Вот и шутки тут... разводишь!
- Насчет цветов ты, девочка, пожалуй, права, - откликнулся Травник хотя бы ради того, чтобы прекратить эту вечную перепалку между молодыми людьми, которая то угасала, то возгоралась снова. - В Сокрытых землях зачастую человек меняет свои цвета, иной раз - даже на противоположные. Как-то тут все иначе проявляется... То, что в обычной жизни скрыто порой глубоко-глубоко, Другие Дороги вытаскивают на самую поверхность. Так весной лед тает на озерах, и со дна поднимается всякое... разное.