Весенняя песня Сапфо

С первых дней бездетная молочница называла Фаона «своим ненаглядным сынком», которого ей на старости лет в утешение послали всемогущие боги. Так что появление на свет Фаона почти не помешало привычной жизни в школе Сапфо, и обычно они видели малыша только летом, когда перебирались за город, в эти тихие, благодатные места на берегу Эгейского моря.

Сапфо вдруг задумалась: а правильно ли она поступила, когда в порыве печали написала в прощальном стихотворении о Тимаде такие слова:

Имела ли право она назвать погребальную урну – девственной, если Тимада не только зачала, но и родила ребенка?

С точки зрения очевидного и разумного это совершенно неправильно. Но тем не менее было правдой! Ведь маленькая Тимада, увы, не успела испытать ни волнений замужества, ни радостей материнства, ни даже по-настоящему глубоких, сладких мук любви… И потому ее душа навсегда осталась девственной, как душа маленькой девочки.

И подруги тогда поняли, что хотела сказать Сапфо, скорбным хором подхватив странные слова. Эти смелые слова были правдивей настоящей правды, и никто из женщин не захотел изменить из погребальной песни ни слова.

Их маленькая Тимада и жила по-детски – так, словно все время куда-то торопилась. Она не ходила, а бегала, очень быстро ела, пила разбавленное холодной водой вино большими, жадными глотками и даже смеялась взахлеб, как будто наперед знала, что ей отпущено совсем мало времени. Или девушку заранее оповестил об этом кто-то из добрых богинь?

– Нет, я была не права: от Тимады остался не только пепел, – вдруг светло улыбнулась Филистина. – У Фаона даже глаза точь-в-точь такие же, как у матери. Они так похожи на воробьиные ягоды – две спелые черешни. Вот только волосы другие: светлые, словно в них с детства застыла морская соль…

Но она тут же пожалела о том, что вспомнила вслух имя мальчика.

– А ведь я как раз собиралась поговорить с Фаоном по поводу его отъезда в Афины, – задумчиво, как бы между делом проговорила Сапфо. – Хорошо, что ты мне об этом напомнила, Филистина. Пожалуй, нужно с ним встретиться завтра утром.

– Ах, как же… – сразу же обмерла Филистина. – Но… почему – Афины? Зачем – Афины? Ведь тогда мы не будем видеть нашего Фаона. Эти Афины от нас так далеко – почти на краю света!

– Ты преувеличиваешь, Филистина, – улыбнулась Сапфо. – И потом ты, наверное, забыла, что маленькая Тимада сама прибыла на наш остров из Афин – это ее родной город. А значит отчасти является родиной и Фаона. В Афинах до сих пор живет и процветает отец Тимады. Пришла пора ему взглянуть на своего внука.

– Ах, я вижу, это ты обо всем позабыла, Сапфо, – с упреком посмотрела на подругу Филистина. – Но я-то прекрасно помню, какой это ужасный человек – отец маленькой Тимады. Он поддался на уговоры мачехи и отправил дочь на Лесбос, к каким-то своим дальним родственникам, и потом не интересовался ее дальнейшей судьбой. Хорошо, что девушка попала в твою школу, она ведь была одной из первых… И даже когда Тимада умерла, он не ответил на письмо, не захотел признавать Фаона. Все это время он даже ни разу не пытался узнать, как живет его родной внук и жив ли он вообще… И потом, Сапфо, я поняла, что ты передумала куда-либо отправлять Фаона. Мы все, все так считали.

– Почему я должна передумать? Просто я ждала писем из Афин. И вчера наконец-то их получила.

– Каких писем? – как-то сразу поникла Филистина и еще больше стала похожа на цветок, который к вечеру сжимает нежные, трепетные лепестки, прячась от чужих глаз.

– Во-первых, от отца Тимады, старого Анафокла. За эти годы он успел потерять на войне двоих сыновей и сделался гораздо мудрее. Теперь он живет мечтой увидеть Фаона, обещает осыпать внука чистым золотом, сделать знатнейшим человеком в Афинах и оставить, как единственному теперь мужчине в их семье, все свое наследство.

– Можно ли верить глупой старческой болтовне? – вступила в разговор и Дидамия. – Какое золото можно ожидать от человека, который за все эти годы не подарил своему родному внуку даже глиняной свистульки? Можно сказать, он бросил Фаона на произвол судьбы! И если бы не твоя доброта, Сапфо, этот ребенок вырос бы необразованным пастухом и разбирался только в козах…

– Ты права, Дидамия, я тоже не слишком верю словам Анафокла, разумом которого, похоже, заправляет его вторая, а может быть, уже третья или пятая жена. И я вовсе не собираюсь отправлять нашего Фаона в неизвестность, – пояснила Сапфо. – Поэтому я написала также своим влиятельным друзьям в Афинах. В случае чего они обещали радушно принять у себя мальчика, найти ему лучших учителей, а если понадобится – на какое-то время взять на себя все расходы о сыне одной из учениц нашей прославленной школы.

– Но почему, Сапфо, ты думаешь, что они это сделают лучше нас? – спросила Филистина дрожащим от обиды голосом. – Я почти уверена, что дед Фаона давно выжил из ума. И зовет внука из-за корысти, потому что теперь сам нуждается в поддержке. И будет вполне справедливо отомстить ему за дочь тем…

– Лишь боги знают, что движет человеческими поступками, – прервала подругу Сапфо. – Мальчик не может всю жизнь жить среди женщин. Это, Филистина, не пойдет ему на пользу. Ведь Фаон не случайно родился мужчиной и потому должен сам испытать свою судьбу. Мужчины живут по своим законам. И пришло время, чтобы Фаон о них узнал. На днях, получив от меня рекомендательные письма, он покинет Лесбос на корабле.

– В какой-то степени я даже завидую Фаону, – призналась Дидамия. – Как бы мне хотелось быть на его месте… при условии, конечно, если бы я тоже родилась мужчиной. Афины не по дням, а по часам становятся настоящим центром всех наук и искусств – недаром этому городу покровительствует богиня мудрости. А ты, Сапфо, наверное, первым делом поднялась бы в Афинах на холм Мусейдон. Говорят, там незримо живут музы. А представьте, если Фаон на самом деле получит громадное наследство? О, какие же перед ним откроются возможности!

Сапфо только молча кивнула, а про себя подумала, что сама она навряд ли хотела бы жить в прославленном городе, названном в честь мудрой, совоокой богини. Говорят, однажды, по преданию, Афина в гневе бросила на землю флейту только потому, что при игре на этом инструменте у нее некрасиво искажалось лицо.

И почему-то в одном этом жесте Сапфо видела что-то чуждое и даже слегка враждебное для поэтов. Разве важно, как ты выглядишь, когда из груди льется песня?

Нет, Дидамия все же права: Лесбос – лучшее место в мире.

– …А политика? – все больше расходилась Дидамия. – Мужчины не умеют жить без политики, и наш Фаон тоже может прославиться как оратор или известный полководец. Может быть, ему даже придется воевать с иноземцами, с варварами…

– Ах нет, пожалуйста, только не это, – побледнела еще больше Филистина.

– Не волнуйся, скоро наш мальчик в любом случае станет эфебом, – успокоила подругу Дидамия. – Когда Фаону исполнится восемнадцать лет, его, как и всех его сверстников, внесут в гражданские списки, и два года он будет служить в военном отряде, находясь на полном государственном обеспечении. А после первого года службы принесет клятву на верность Афинам, как и подобает настоящему мужчине.

– И потом – все это время он будет в Афинах не один, мои друзья о Фаоне прекрасно позаботятся, – прибавила Сапфо.

– Ах да, да… – в который раз вздохнула за сегодняшний вечер Филистина, но теперь она закрыла лицо руками и не смогла сдержать подступивших к горлу рыданий.

Ведь Филистина почти совершенно успокоилась насчет дальнейшей судьбы Фаона, считая, что Сапфо мысленно переменила свое давнишнее решение. И потому оказалась совершенно не готова к такому повороту событий. Все знали, что к тому моменту, когда Фаону исполнилось ровно шестнадцать лет, его «матушка» – добрейшая молочница Алфидия – серьезно и, как выяснилось, неизлечимо заболела. Женщины посчитали неразумной жестокостью лишать Алфидию в такой тяжелый момент поддержки самого любимого на свете человека, которым стал для старушки Фаон. Разумеется, отъезд юноши в Афины пришлось отсрочить.

3

Перевод В. Иванова