Страница 9 из 22
Я бы на их месте точно опасался.
Она не бросила трубку – хотя я был к этому готов. Она сказала: слушаю. Что ты хочешь мне сказать?
Я сказал: представьте, я сегодня прилетел в Томск. Через десять минут буду у Веры. Представляете?
Голос ее дрогнул: что ты… что ты хочешь, Саша?
Она поняла. Мы, монстры, всегда можем поговорить на одном языке.
Я сказал:
– Догадайтесь.
Я сказал:
– Вы можете это снять?
Я даже сказал:
– Пожалуйста.
Пауза. Я слышал в трубке ее дыхание. На короткое мгновение я даже поверил, что все будет хорошо…
Зря.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, Саша.
Жизнь макает нас в дерьмо круглосуточно. И у нее нет перерывов на обед.
Теперь я в этом убедился.
Она не оставила мне выбора. Ведьма – не оставила.
Тогда я сделал глубокий вдох. А затем подробно описал, что сделаю с ее дочерью, с ее ненаглядной Верой, как это будет, на сколько кусков я ее порежу, сколько раз оттрахаю ее останки, и каким будет мой оглушительный подарок на ее, тещи, будущее шестидесятилетие. Я рассказал, как буду протыкать плоть ее дочери своими корявыми, острыми как сучки, сухими руками-ветками. Целовать Веру покрытыми корой и наростами губами. А вы знаете, что у меня с языком? Вы не поверите! Это будет нечто… удивительное.
Я говорил, и говорил, и сам себе верил. Потому что на тот момент это и была правда.
Красное сухое опьянение подступило к горлу. Все плыло в звенящей, гулкой розовой дымке. Нет, я не испытывал сомнений в тот момент.
Я всего лишь сделал то же, что она сделала со мной – только месяцем раньше…
Выпустил своего монстра прогуляться.
Думаю, она побелела. Там, за тысячи километров от меня, в аккуратной квартирке, в окружении десятков бисерных деревьев.
Я слышал в трубке ее ужас. Ее прерывистое, с присвистом дыхание. Кажется, я даже слышал, как разорвалось ее сердце.
Такой тихий звук, словно что-то лопнуло. Пуфф.
Целлофановый пакет с водой, например.
Слышал, как через щель под давлением выплеснулась кровь, заполняя изнутри сердечную сумку, грудную клетку… черным пятном, похожим на корни дерева.
А может, это было просто мое воображение.
Дальше в трубке раздался звук, словно что-то упало.
Я убрал телефон от уха, нажал отбой. С трудом оторвал пальцы, тоненькие побеги лопались – они успели обвить весь телефон. Огляделся.
Вокруг была пустота.
В горле высохло намертво. Я сглотнул. Неужели это сделал я? Неужели именно я – я! – наговорил все эти чудовищные вещи милой пожилой женщине, бабушке моих детей?
А потом понял – да, именно я.
Потому что на самом деле мы такие. Где-то там, в самой глубине души. Красноглазые монстры в сухом дремучем лесу. Мы верим, что в самой глубине леса, в темной и глухой чащобе, живет ведьма, с зубами, как медвежий капкан. Которая и виновата во всех наших бедах. Которая и превратила нас в одиноких чудовищ, которых не хочет никто…
Хотя на самом деле нам нравится быть монстрами.
Будем честны.
«Здравствуйте, меня зовут Александр Лианозов. И я – монстр».
Через пару дней позвонила Вера. Это было так неожиданно, что я долго не решался ответить. Словно воришка, которого застали на месте преступления.
Словно она сейчас выкрикнет в трубку: я знаю, это ты! Сдохни, болотная тварь из Черной Лагуны! Сдохни!
Словно Вера на самом деле знала, кто довел ее мать до инфаркта.
А потом подумал: может, что-то случилось с детьми?
Я схватил телефон. От переживаний ростки на кончиках пальцев почернели.
– Привет, это я, можешь говорить?
– Привет, – сказал я холодно. Но голос дрогнул. – Что с мелкими?
– Все в порядке. Нет-нет, правда. Я не вовремя?
Значит, с детьми все хорошо… мне стало легче.
И я вдруг сказал, что чертовски рад ее слышать. Глупо, правда?
И самое странное, несмотря на адские мучения застигнутого на месте преступления, я действительно был рад слышать ее голос. Ее уютные интонации, ее глубокие бархатные обертоны. На мгновение я даже почувствовал себя – дома.
Как тот тряпичный ослик, забытый в аэропорту. Это привело меня в чувство. Дурацкое сравнение.
Мелкая верила, что ослик вернулся, но я-то знаю, что это был точно такой же, но другой ослик.
Вера сообщила, что мама в больнице. Представляешь? Был инфаркт. Но теперь ее жизнь вне опасности. Да, врачи так говорят… Веру к маме не пускают, это реанимационное отделение… да, еще не скоро…
Значит, она жива, думал я.
А Вера вдруг сказала, что ей стыдно.
– Стыдно? – я совершенно утратил нить разговора. Метафора поплыла передо мной красной нитью. Шерстяной, слегка разлохматившейся. – Почему?
– Помнишь, маме стало плохо с сердцем, и ты поехал со скорой? Потом еще вещи отвозил в больницу… Помнишь, мы потом ее навещали? Так было… тревожно, но хорошо. И мне теперь стыдно. Потому что мы тут, вместе… а ты там совсем один.
Надежда никогда не исчезает до конца. Я вдруг поверил, что у нас может быть все хорошо. Что, когда исчезнет ведьма с железными зубами, проклятие спадет с меня… и я к ним приеду. Заберу их обратно в Москву. Вернусь на работу в институт. Напишу, наконец, докторскую. Перестану пить даже по выходным и праздникам.
Старшая пойдет в школу, младшая – в детский сад.
Вера устроится на работу. Или бог с ней, с работой… пусть занимается, чем хочет.
И мы родим мальчика. Чтобы в нашем девчачьем хозяйстве появился еще один мужик – кроме меня и фикуса…
И тут я понял, что в трубке уже достаточно долгое время молчат.
– Вера? Вера, слышишь меня?
Тишина. И вдруг – рыдания. Словно у того, кто плачет, разрывается сердце. Метафора… а может, и буквально. Я замер.
– Вера! Что случилось, Вера?!
– Мамы… мамы… больше нет. Я… я… потом перезвоню.
Гудки.
Я отнял трубку от уха и посмотрел на свои руки. Ну же! Ведьма мертва, проклятие должно исчезнуть…
Побеги словно поникли, и вдруг – мое предплечье на глазах медленно покрылось древесной корой. Побеги из пальцев обвились вокруг телефона, зеленые листочки… Может, проклятие еще не сообразило, в чем дело? Какое глупое проклятие.
Твоя хозяйка мертва, ты, тупая магическая хрень!
Телефон молчал. Вся моя рука от плеча до локтя зазеленела…
И тут я понял. Не будет никакого потом. Надежда, что мама выздоровеет, и была той красной нитью, что подтолкнула Веру позвонить мне. Еще бы несколько дней… может, мы начали бы нормально общаться? А там, глядишь…
Теперь, когда ведьмы нет, все кончено.
Я стоял, покрываясь зелеными побегами с ног до головы, и смеялся.
Хриплым деревянным смехом.
Ха-ха. Парень из сказки ошибся.
Тот, настоящий ослик, никогда не вернется домой, к своей маленькой хозяйке. Он остался на синем пластиковом сиденье зала ожидания аэропорта. Навсегда.
Это снова я. Теперь – внимание – в радиоэфире!
Если быть точным, на диктофоне. Потому что мне уже сложно печатать. А говорить я могу, пока не высохнет горло и связки не скрутятся в древесный узел.
В общем-то, недолго осталось.
Я нашел сине-оранжевую визитку. Перевернул. С трудом набрал номер, написанный крупным ровным почерком.
Когда ответили, я представился и объяснил, чего хочу. Нет, не анонимные алкоголики. Заказ на доставку. Как обычно, молча и деликатно. Сможешь взять пару дней в счет отпуска?
Да, дверь будет открыта.
И да – меня дома не будет. Я серьезно.
И еще… Одна просьба. Я знаю, что это необычно и сентиментально, и вообще это гребаный, блин, романтизм… но ты можешь это сделать? Лично?
«Кто может быть большим романтиком, чем завязавший алкоголик?»
Долгая пауза. Долгая-долгая-долгая… Он ответил: хорошо. «Кажется, я об этом пожалею, но я согласен».
Я сказал: деньги будут на столе.
Я сказал: поаккуратнее с фикусом. Он мой единственный друг.
Я сказал: спасибо.