Страница 8 из 39
Наконец Павел решился и ласточкой взлетел на широкий круп, обманным движением увернулся от колючек на хвосте, вцепился за гриву и слился с конской шеей.
– МЯАААААУУУ!!!
Эй! А как же я? Куда без меня-то? Девчонка вопросительно взглянула на Павла, тот согласно кивнул, она опасно нагнулась и подхватила меня на руки. Так как на конях не было атрибутики в виде седел и поводов, я слился в одно целое с доской.
И да простит меня за царапины бессознательный незнакомец. Я нечаянно…
Девчонка убедилась, что мы с мужичком не навернемся по дороге, жестом указала Павлу следовать за ней и ударила каблуками по крутым бокам коня. Мы полетели по ночной степи, ноги коней бесшумно пожирали расстояние, вдали зарождалась рубиново-алая заря.
Я вдыхал прояснившимся обонянием запах конского пота и параллельно наслаждался ароматом немытых волос пострадавшего убийцы. На мускулистой шее болтался мешочек темно-зеленого цвета, и тоже пах отнюдь не розами. Ко всему можно привыкнуть, в том числе и к неспешной тряске коня. Сказались волнения недавнего времени, и я задремал в такт покачиванию.
5
Пробуждение нельзя назвать сказочным явлением, если только перед носом не благоухает миска со сметаной. Выпадение из сна в обыденную реальность – всегда жестокий удар по расшатанным нервам. А когда Пашка выходит из игры, то у него порой такие глаза… Вот как у быка, которому ударили в лоб кувалдой, но только разозлили.
Увы, мои нервы пострадали и в этот раз. Утро началось с яркой демонстрации неуважения к моей персоне, когда схватили за шкирку и скинули на мокрую от росы траву.
Я не до конца проснулся, но что есть силы вцепился в ногу предполагаемого обидчика. Ох, мать моя кошка! Такого количества грязи я не помню с тех пор, как маленьким котенком упал в сточную канаву и нахлебался невкусного ила. Сапог обидчика не выказал никакого удивления и озабоченности по поводу неожиданного очищения. Молчаливо остался стоять и вонять конским навозом.
Сам обидчик, крупный мужчиной с большой окладистой бородой, вновь фамильярно схватил меня за шкирку, поднес к лицу и ощерился гнилыми зубами. А уж запах изо рта… словно он полчаса целовался взасос с давешними пьянчугами постоялого двора. Я попытался достать смеющееся лицо хоть краешком когтя – безрезультатно. Лишь дергался и истошно орал.
Ну да, орал, но это не от страха, а только лишь от лютой ярости!
– Кахун пернс! – прохрипел мужчина и заржал над моими тщетными попытками. Потом отшвырнул меня в сторону и склонился над связанным Павлом.
Связанным?!! Куда же мы это попали и где наши вещи? Мы находились в открытом поле, где ветер гонял волны по невысокой траве, и не видно ни единого деревца. Грязные кибитки расположились полукругом перед большим костром, немного поодаль нахохлились серые палатки.
У костра хлопотали черноволосые женщины в цветастых юбках, кружевные кофты потрепаны и просвечивают прорехами. В ушах под лучами восходящего солнца сверкали золотые кольца, а на смуглых шеях болтались знакомые мешочки. То, что они готовили еду, стало ясно из запахов, долетавших до нас.
Неудачливого киллера с доской на шее унесли за телеги два кучерявых молодца в красных атласных рубахах. За кибитками паслось штук двадцать невысоких лошадок, время от времени они косились на нас и ехидно скалились желтыми зубами.
Бородатый снова отшвырнул меня и попытался взять амулет Железера, который висел у Павла на шее. Связанный, но не сломленный, Павел попытался цапнуть грязный палец, однако кляп свел на нет благое начинание. Тогда Павел попытался уползти от бородатого.
Вы когда-нибудь пытались ползать связанным по рукам и ногам? Вот и у него ничего не получилось, зато я заметил над бровью друга здоровенную шишку. Раньше этой опухоли не наблюдалось, вероятно, напарник все-таки сверзился с лошади, пока мы ехали. Бородач быстро настиг Павла и возобновил попытки взять в руку амулет.
Мне оставалось только наблюдать за мародерством, не хотелось снова отлетать в сторону или ещё что похуже. Но этого мерзавца я запомнил!
Однако провидение вмешалось в акт грабежа и выкинуло горящий уголек из костра. Костер и раньше выплевывал угольки, однако в этот раз бросок был на удивление точен. Красный огонек попал за шиворот бородачу, и тот устроил собственную пародию на балет.
Такого исполнения «танца маленьких лебедей» я не видел – мародер махал руками как сумасшедшая мельница, а ногами строчил великолепную чечетку. Приминалась влажная трава, каблуки закапывали кротовьи норы. Потом бородач кинулся на землю и показал Павлу, как нужно правильно ползать и перекатываться. Его рев разбудил весь лагерь. Из палаток и кибиток высыпались смуглые люди разных возрастов, одетые как попало и во что попало.
И люди расхохотались на вертящегося бородача. А когда люди смеются, то вряд ли случится что-либо плохое. По крайней мере я ни разу не видел хихикающего маньяка. Хотя и маньяков-то видел только по телевизору.
Я заметил у деревянного колеса морду облезлой черношерстной кошечки, и решил познакомиться поближе. Пока люди обступили лежащего Павла и на своем тарабарском языке обсуждали его дальнейшую судьбу, я подобрался к облезлому чуду, дабы узнать, где мы оказались:
– Привет, киска! Есть чем угостить усталого путника, у которого, кроме грязного сапога, во рту не было и маковой росинки? А то так пить хочется, что даже переночевать негде!
– ПФФФ! – в ответ раздался звук, какой издает спускаемая автомобильная шина.
Да, признаюсь, обтрепался за время, но ведь не до такой же степени, чтобы от меня шарахались как от вшивого Мурзика и при этом ещё шипели. Как не пытался я успокоить эту неадекватную кошку, как не строил умные и добрые рожи – все усилия пропали даром.
Черная фурия выгнула спину и начала пускать искры по облезлому тельцу. Опасно – током ещё долбанет. Разочарованно плюнул в её сторону и вернулся обратно к моему связанному другу. Неадекватная особа ещё чуточку пошипела и исчезла из виду.
Двое мужчин понесли Павла в сторону серых палаток. Бородатый пришел в себя и что-то пасмурно ворчал, женщины визгливо отвечали, а мужчины прятали усмешки в кустистые бороды. Это не радовало пострадавшего мародера. Злобные взгляды не сулили моему товарищу ничего хорошего.
Павла занесли в палатку и тут же вышли, оставив моего друга внутри. Я шмыгнул следом – не оставлять же его одного. Если получится, то и веревки смогу перегрызть. Глаза сразу же привыкли к полумраку, это людям надо долго и упорно моргать, у котов всё гораздо проще.
Павел смирно лежал возле небольшого костерка. Над веселыми языками пламени в котелке бурлило что-то неприятно пахнущее, будто в помои бросили стоячие от грязи носки вместе с многократно использованными подгузниками.
Со стен свисали связки лука, пучки белесых корешков и пара страшных черепов неизвестных животных с большими зубами – среднее между слоном и динозавром. Под полотняным пологом пахло дымом, благовониями, сушеными травами и не менее сушеной старостью.
Отчасти амбре несло от древнейшей старухи в углу. Вращая глазами (вернее одним глазом – левый оставался недвижим и лишь тускло поблескивал), она почесывала бородавку на носу. Одета в какое-то невообразимое количество юбок, я смог насчитать пятнадцать, за точность не ручаюсь. Бурая рваная кофта висела на тощих плечах как на вешалке. На морщинистой шее переливались в свете костерка блестящие бусы из монеток разной величины. В довершение полной картины ослепляло большое кольцо в ухе, такое же, как у нас на гардинах, только из золота. Именно так я себе всегда представлял Бабу-Ягу.
– Гангурам азкинон! – гортанно крякнула старуха, и я вспомнил, что такими же словами нас приветствовал Железер Молния.
– Не понимаю! – пролепетал Павел.
– Гангурам азкинон!
– Это, как его. Во, вспомнил – хех! – блеснул языковыми познаниями мой друг.
Я начал подкрадываться к лежащему Павлу, когда путь преградила знакомая неконтактная особа и снова принялась шипеть. Сама собой поднялась шерсть на затылке, еще немного и сделаю недружелюбной самке замечание в виде указаний на место, которое она должна занимать. Но за меня это сделала старуха, что-то гортанно выкрикнув, она усмирила разъяренное животное. Кошка словно забыла про меня, гордой павой подплыла к старухе и потерлась о костлявые ноги.