Страница 74 из 92
Князь рассмеялся, все подражали, и гулкий смех огласил швейцарскую как раз в то мгновение, когда черненький и вертлявый чиновник появился на рысях из коридора.
– Ты, ваша светлость, дежурный сегодня? – спросил его князь.
Петушков смутился и сразу оробел при этом титуле в устах самого князя… И он понял вопрос по-своему…
– Я не виноват-с. Я сказывал сколько раз, – залепетал он. – Вот все знают… Запрещал, бранился, грозил, а они знай свое… Я не виноват. Вот как пред Богом.
– Что? Что? Что?.. – произнес Потемкин. – Чучело огородное. Что ты плетешь!
– Они все с того разу зовут… Я не вин…
– Светлостью-то тебя величают? Пущай, поделом! Так ты и оставайся светлейший Петушков до скончания своего века. А ты отвечай мне теперь, как, будучи дежурным, смел не доложить мне об персиянах. А?.. Был сегодня секретарь?
– Был-с… Господин Баур взялся сам доложить вашей светлости, сказал, что это дело важное…
– И не доложил. Важное! А сам забыл. От чьего имени был секретарь?
– От имени персидской княжны, что прибыла в столицу по делу своему…
– Какое дело?
– Ходатайствовать насчет обиды и претерпенья от властей тамошних. Просить хочет сия княжна заступничества российского…
– Мне-то что ж! Нешто я могу персидским шахом командовать. Добро бы еще султан турецкий… Что ж я могу…
– Так секретарь сказывал! – извинился Петушков.
– Знаю, что не порешил… Прыток ты больно на ответ, – несколько серьезнее прибавил князь и сморщил брови. – Я еще, ваша светлость, у тебя в долгу.
Петушков уже со слезами на глазах упал на колени и выговорил:
– Простите!
– Ну, кто старое помянет, тому ведь глаз… как у меня вот – будет!.. Как звать эту княжну?
– Ея светлость, княжна Адидже-Халиль-Эмете-Изфагань, – скороговоркой протрещал бойко Петушков, стоя на коленях.
– Молодец… Как отзубрил. За это одно простить тебя следовало… А ну, повтори! Повтори!
Петушков шибко повторил длинное имя персидской княжны. Князь рассмеялся.
– Коли персиянка, то и мирзой тоже должна быть. Фамилия же эта по городу – Испагань. А правда, сказывают во дворце, что эта княжна писаная красотка?
– Не могу знать, – отозвался чиновник.
– Так точно, ваша светлость, – вступился капитан Немцевич. – Я слышал в городе. Ей всего семнадцать лет…
– Красавица?.. А?
– Особенной красоты. Только ростом не взяла.
Князь двинулся по лестнице, а в швейцарской на этот раз долго оставались, толпились и беседовали сошедшиеся к нему навстречу. Предметом толков была персидская княжна, красавица, которой князь, очевидно, даже заглазно заинтересовался.
«Вот отчего ему „загорелось“ узнать о секретаре…» – решили все. И долго об этом толковали.
II
В столице уже за два дня пред тем начинали поговаривать, что большой дом одного кавказца-богача на Итальянской улице, именовавшего себя грузинским князем, осветился огнями. Полудворец стоял темен и необитаем уже с год. Владелец его, как говорили, проигрался в карты, уехал из столицы и скрывался от долгов.
Многие из питерских любителей новостей заинтересовались – кто такой мог нанять дорогое помещение. Конечно, далеко не бедный человек!
Общее любопытство еще более усилилось, когда стало известно, что полудворец занят приезжей из Тифлиса княжной, не только грузинской, а даже персидской, фамилия которой происходит от древнего рода Изфагань или Испагань.
А когда вслед за тем стоустая молва разнесла весть, что княжна не старуха и не старая дева, а семнадцатилетняя красавица, к тому же богачка, да к тому же еще и круглая сирота, то многие, даже пожилые сановники в столице, встрепенулись… А когда эта же молва присочинила, что юная и красивая сирота княжна желает будто бы найти себе мужа в Питере и сделаться российской подданной, то и молодежь зашевелилась…
Все чаще стали по Итальянской скакать и прогуливаться взад и вперед красивые всадники-гусары, мушкетеры. Появлялись часто и экипажи шагом…
Всякий, проезжавший мимо «грузинского дома», умышленно или случайно поглядывал пристально в окна, стараясь увидеть кого-то. Но ни разу никто в окнах не увидел никакой красавицы… Видали только черных, наподобие тараканов, бородатых мужчин… Из дому тоже выезжали и выходили настоящие персияне, в халатах, черные как смоль, с длинными бородами, зачесанными клином на грудь, в черных мерлушечьих остроконечных шапках, с красивым оружием, украшенным самоцветными камнями. Все это была свита княжны. Сама же она вовсе не показывалась из дому.
Шутники в гвардии скоро распустили слух, что княжне семьдесят семь лет и что она страшнее самой бабы-яги.
Спорить никто не мог: никто лично княжну не видал. Многие молодцы приуныли от разочарования.
– Быть не может! – решили некоторые, которым хотелось от скуки, чтобы княжна была красавицей.
Начались справки.
Кто первым пустил слух, что княжна столетняя баба-яга, что ей не семнадцать, а семьдесят семь лет, что она страшна как ведьма.
Кто был этот виновник – было неизвестно; равно было неведомо тоже, кто пустил слух и о красоте и юности.
Прошла неделя… Всадники и проезжие в колясках цугом мимо «грузинского дома» поуменьшились числом, так как кто-то наверное узнал и кому-то передал, что персидская княжна действительно женщина под пятьдесят лет, дурнорожа, беззубая и лысая.
Смеху было немало в кружках гвардейцев.
– Из-за кого скакали по Итальянской!
Но однажды утром, известный своим пронырством, громадным состоянием и отчаянной головой, офицер лейб-гусарского эскадрона граф Велемирский прискакал в трактир, где собирались офицеры разных полков, и объявил:
– Сам видел! Княжну видел! – заявил он. – Красавица божественная!.. Маленькая, белокурая, беленькая, с голубыми глазами…
Велемирский присутствовал при выезде княжны из дому. И опять всполошились все сразу…
Опять появились всадники на Итальянской и разъезжали, усердно заглядывая в окна.
– Авось покажется красавица за стеклом.
Молва Петрограда не ошиблась. Действительно, «грузинский дом» был занят приезжей чрез Москву княжной. По сведениям полиции, это была княжна Адидже-Халиль-Эмете-Изфагань, прибывшая со свитой из пределов Персии.
При княжне, семнадцатилетней девице, был опекун, ее дядя – Мирза-Ибрагим-Абд-Улла со многими другими мудреными именами; духовник княжны – Абдурахим-Талеб, тоже со многими именами, переводчик – Саид-Аль-Рашид, трое молодых адъютантов, из которых Амалат-Гассан, еще юноша, был родственник княжны, две старые персиянки, вроде статс-дам – Фатьма и Абаде, и затем с полдюжины разных персиян, в разных должностях… Остальные, человек с двадцать, были наемные: лакеи, кучера, повара, кондитеры и дворники, и были все из русских: одни из Москвы, другие наняты по приезде в Петербург.
Княжне было действительно не более семнадцати лет, а на вид и того менее, так как она была маленького роста и казалась девочкой лет четырнадцати.
Княжна с приезда никуда не показывалась и почти ни разу не выехала, хотя два экипажа и два цуга красивых лошадей были тотчас куплены для ее выездов.
Княжна Эмете, как говорили, сидела все с своим духовником и, вероятно, много по-своему Богу молилась или по целым вечерам училась по-русски с Саид-аль-Рашидом.
Дело, по которому княжна Эмете Изфаганова приехала в Петербург, было очень важное: она явилась ходатайствовать о защите своих прав на огромные поместья, которые ее отец имел в Грузии и которые у нее дальние родственники хотели оттягать, опираясь на шаха. Ябедники поехали в Тегеран, а княжна поехала в Петербург. Только один двоюродный брат ее, Гассан, принял ее сторону и последовал за ней в Россию. Он же, по слухам в городе, считался ее женихом и собирался жениться на ней в случае успеха, ибо, кроме огромных поместий, у нее будто бы миллион приданого.
Когда юность, сиротство и богатство княжны уже не подлежали никакому сомнению, когда лейб-гусар Велемирский протрубил о божественной красоте княжны Эмете, которую собственными глазами видел в двух шагах расстояния, – многие сановники и многие дамы стали пробовать из тщеславия познакомиться с персидской красавицей, обладательницей миллиона… Но попытки не увенчались успехом. Некоторые пролезли даже в дом и отважно заявили о желании «спознакомиться» с ее светлостью. Но назойливых гостей принял переводчик княжны, вечно мрачный, с черно-сизой головой, Саид Дербент, и объявил, что Адидже-Эмете не примет никого, пока не побывает у князя Таврического и не справит дела, за которым пожаловала в Питер. Опекун и духовник княжны тоже появлялись, но, не говоря и не понимая ни слова по-русски, лопотали что-то по-своему, переговариваясь с переводчиком, и недружелюбно, цепными псами, поглядывали на гостей.