Страница 55 из 92
Она тихо откачнулась, прислонилась к спинке стула, и вдруг крупные слезы полились по ее лицу… Она закрылась платком и тихо заплакала…
– Ты не плачь… Тогда больно было… А теперь ничего… Прошло! Я и думать забыл…
Графиня вдруг порывисто поднялась и подошла к ганцу. Достав из кармана вязаный кошелек с десятком червонцев, она стала на шаг от него.
– Эйт ност! Уходи вон! – глухо произнесла она, протягивая руку с деньгами.
– Это мне?..
– Бери… Ступай. Диес артевим! Бог с тобой!..
– А «он» не заругает? Не побьет?.. – взволнованно колебался Цуберка брать кошелек.
– Бери… Женись скорее и…
– Ладно. За меня Хевуска замуж хочет…
– Эйт ност. Эйт ност! – повторила тихо графиня, отвернувшись в сторону.
Ганц сжал кошелек в своем громадном кулаке и отчасти растерянно двинулся к дверям.
– Бог с тобой! – шепнула Софья по-русски ему вслед.
Мужик пролез в двери, а женщина осталась среди горницы, стояла недвижно и все смотрела на эту затворившуюся дверь…
Ей почудилось, что в груди ее будто оторвалось что-то, камнем упало на сердце и придавило его.
Солнце исчезло за краем земли, яркая позолота сошла со стен горницы, и все потемнело сразу… И как здесь кругом стало вдруг темно, так же темно сделалось будто и на душе Софьи. Будто кто-то умер вдруг! Или что-то умерло для нее, умерло в ней…
Но где же Цуберка? Где ее милый, обожаемый Цуберка, образ которого носила она в сердце своем? Здесь сейчас был не он. Так где же он? Неужели его не было никогда? Да что же это? Это колдовство!
Графиня трепетно, дрожащей рукой перекрестилась три раза и стала пугливо озираться…
– Что же мне делать? – шепнула она вслух.
Дверь отворилась, в горницу вошел граф и, тихо приблизясь, молча остановился пред женой. Софья вздрогнула, потом опустила голову, потупилась и так стояла.
Граф подошел ближе, но молчал…
Наконец Софья тихо двинулась к нему и, не поднимая головы, с опущенными руками, как бы не смея тронуть его, медленно прислонилась этой поникнутой головой к нему на грудь… Граф порывисто обнял жену и, страстно целуя, вымолвил:
– Полюбишь ты меня теперь?
– Да. Да… Так же, как любила его… Его! Не этого! Прости меня. Я не виновата! Это колдовство… Пойдем в церковь… Пойдем молиться. Я боюсь…
– Не бойся, дорогая… Я тебе поясню это колдовство! Я угадал верно… Ты любила не ганца Цуберку, а свою картину, портрет, не похожий на него, который нарисовали в твоем сердце – разлука и мечты…
Миллион
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Широко, гулко, размашисто, будто потоком – идет вельможная жизнь екатерининского царедворца.
Таврический дворец шумит, гудит, стучит.
У князя Потемкина прием.
Полдень… Под прямыми лучами майского солнца дворец ослепительно сверкает своей белизной. Весь двор заставлен десятками всяких экипажей и верховых коней. В чаще сада, на всех дорожках, мелькают яркоцветные платья и мундиры. Во всех залах и горницах огромных палат «великолепного князя Тавриды» плотная толпа кишит как обеспокоенный муравейник и снует, путается всякий люд, от сановника в регалиях до скорохода в позументах… А среди этой толпы кое-где мелькнет, отличаясь от других, статный кавалергард в серебристых латах, арап длинный и черномазый в пунцовом кафтане; киргизенок с кошачьей мордочкой, в пестром халате и с бубунчиками на ермолке; пленный нахлебник-турок в красной феске, шальварах и туфлях; карлы и карлицы в аршин ростом с зеленовато-злыми или страшно морщинистыми лицами. А между всеми один, сам себе хозяин, никому не раб и не льстец, – ходит, важно переваливаясь, генеральской походкой громадный белый сенбернар[3].
На парадной лестнице и в швейцарской стоят десятки камер-лакеев и фурьеров[4], гайдуки, берейторы[5], казачки-скороходы… Мимо них проходят, прибывая и уезжая, сановники и вельможи с ливрейными лакеями и гвардейские штаб-офицеры с денщиками, гонцы и курьеры из дворца.
И все это блестит, сияет, искрится точно алмазами.
Будто ярко-золотая волна морская бьется о стены Таврического дворца, то напирая с улиц под колоннаду подъезда, то вновь отливая обратно с двора…
Высокие щегольские кареты, новомодные берлины[6] и коляски, старые громоздкие рыдваны[7], экипажи всех видов и колеров, голубые, палевые, фиолетовые… снуют у главного подъезда… Лакеи и гайдуки швыряются, подсаживая и высаживая господ, и лихо хлопают дверцами, с треском расшвыривают длинные, раздвижные в шесть ступеней одножки, по которым господа чинно шагают, качаясь как на качелях…
– Подавай! Пошел! – то и дело зычно раздается по двору.
И движутся разномастные цуги сытых глянцевитых коней, то как уголь черные, то молочно-белые, или ярко-золотистые с пепельными гривами и хвостами, или диковинно-пестрые, пегие на подбор, так что от масти их в глазах рябит. Цуги коней, будто большие змеи, вьются по двору, ловко и лихо изворачиваясь в воротах, или у подъезда, или среди экипажей и людей. Искусник-форейтор[8] из малорослых парней, а чаще шустрый двенадцатилетний мальчуган бойко ведет свою передовую выносную пару коней – подседельного и подручного.
– Поди! Гей! – озорно и визгливо вскрикивает он и все вертится в седле, оглядываясь на свои постромки и на весь цуг, на дышловых, на толстого кучера с расчесанной бородищей, что расселся важно на бархатном чехле с золотыми гербами.
Всадники-гонцы, офицеры и солдаты, тут же скачут взад и вперед. Двое, справив порученье, садятся на лошадей, а на их место трое влетели во двор и, бросив повода конюхам, входят на подъезд, сторонясь вежливо, чтобы пропустить вельможу, сенатора, адмирала, садящихся в поданную карету.
В саду, на лужайках, на площадках и в подстриженных по-модному аллеях, мелькают цветные кафтаны и дамские юбки, звенят веселые голоса, женский смех и французский говор… Здесь гуляют гости, приехавшие не по делу, не с докладом, не с просьбой, а «по обыкности» – одни, как хорошие знакомые, другие, чтобы faire leur cour[9] временщику и раздавателю милостей.
Близ легкого пестро выкрашенного мостика, среди площадки, между мраморными амурами на пьедесталах, собралась большая кучка пожилых сановников, зрелых дам и молодежи. Общество сгруппировалось вокруг красавицы баронессы Фон дер Тален, новой львицы при дворе и в городе… Маленькая и полная немочка, уроженка Митавы[10], двадцати лет, от которой пышет красотой, юностью и здоровьем, одна из всех без пудры, румян и сурьмы. Блестящий цвет лица и прелестные голубые глаза белокурой баронессы не нуждаются в притираньях. «La Venus de Matau»[11] – ее прозвище в Питере, данное государыней в минуту раздраженья. Муж ее, уже пожилой генерал, давно в отсутствии, в армии, а она ухаживает за князем, и в столице носятся слухи, что Венера Митавская – временный предмет светлейшего.
Недаром и племянницы князя с некоторых пор постоянно заискивают у нее. И теперь здесь сошлись около нее и подшучивают над ней любезно три из племянниц князя: Самойлова[12], Скавронская[13] и Браницкая[14].
Пожилой генерал-аншеф[15], известный болтун, ходячая газета столицы и сплетник, но добродушный и подчас остроумный, рассказал что-то, что-то будто из истории Греции, случай из афинской жизни, с Алкивиадом[16], но с понятными всем, прозрачными намеками на князя и баронессу. Всем им известно, кого давно зовут «Невским Алкивиадом».
3
Сенбернар – порода крупных собак, выведенная в Альпах для горноспасательных работ.
4
Фурьер – заготовщик продовольствия.
5
Берейтор – объезжающий верховых лошадей и обучающий верховой езде.
6
Берлина – род четырехместной крытой коляски.
7
Рыдван – старинная большая карета для дальних поездок, куда впрягалось несколько лошадей.
8
Форейтор – при запряжке цугом кучер, сидящий верхом на одной из передних лошадей.
9
Угождать (фр.).
10
Митава – старинный прибалтийский город (ныне – Елгава), основанный в середине XIII в. и бывший ряд лет столицей Курляндского герцогства.
11
«Венера Митавская» (фр.).
12
Самойлова – одна из четырех сестер Энгельгардт, супруга графа А. Н. Самойлова.
13
Скавронская Екатерина Васильевна – урожденная Энгельгардт, племянница Потемкина, в 1781 г. вышедшая замуж за П. Г. Скавронского, внучатого племянника Екатерины I, действительного камергера и российского посланника в Неаполе.
14
Браницкая Александра Васильевна (1754–1838) – урожденная Энгельгардт, любимая племянница Потемкина, находившаяся, по слухам, в интимной связи с ним; графиня, жена Ксаверия Браницкого, великого коронного гетмана Польши.
15
Генерал-аншеф – третье генеральское звание в русской армии XVIII в.
16
Алкивиад (ок. 450–404 вв. до н. э.) – афинский стратег с 421 г. в период Пелопоннесской войны, племянник Перикла, ученик Сократа. Бурная жизнь Алкивиада отражена во многих литературных произведениях.