Тьма (сборник)

В черных волосах Люси, спадающих на плечи, появились седые пряди, я увидел полукруглые, как годовые кольца дерева, морщины на ее щеках. Но, смущаясь, на этот раз я четко осознал и выпуклости грудей под ее простенькой хлопчатобумажной рубашкой, не заправленной в джинсы. Она поглядела на меня черными немигающими глазами.

– Спасибо, что приехал, – сказала она, как будто у меня был выбор. Когда я не ответил, она поглядела на отца. – Спасибо вам, что привезли его. Мы тут не гордые.

Я в последний раз вопросительно поглядел на отца, и Люси пошла обратно, но тот выглядел то ли озадаченным, то ли раздраженным, как это у него обычно бывало. И это меня разозлило.

– Пока, – сказал я ему и пошел к дому.

– Всего хорошего, – услышал я его слова, и что-то в его тоне меня обеспокоило. Слишком печальный. Я поежился и обернулся.

– Он хочет меня видеть? – спросил отец.

С моим вещмешком он выглядел худым, будто кактус. Если бы он обратился ко мне, я бы ринулся обратно, очень хотелось. Но он глядел на Люси, которая остановилась на краю залитого цементом патио, у входной двери.

– Я так не думаю, – сказала она, подходя ко мне и беря за руку.

Не говоря больше ни слова, отец бросил маленький вещмешок на бетон и сел в машину. На мгновение его взгляд встретился с моим через лобовое стекло.

– Погоди, – сказал я, но отец не услышал. Я сказал громче, и Люси положила руку мне на-плечо.

– Это должно быть сделано, Сет, – сказала она.

– Что сделано?

– Сюда, – сказала она, показывая на другую сторону дома. Я пошел следом и остановился, увидев хоган[26].

Баня стояла рядом с толстым серым кактусом, где, как я думал, был край двора. Она выглядела на удивление прочной, с сухими и крепкими глиняными стенами серою цвета, лестницей из пней, вкопанных в землю, похожих на настоящие деревья.

– Ты теперь здесь живешь? – выпалил я, и Люси поглядела на меня.

– Ох, да, Сет. Мое спальное место. Теперь.

Откинув занавеску из шкуры в передней части хогана, она нырнула внутрь. Я пошел следом.

Я думал, внутри будет прохладнее, но ошибся. Дерево и глина закрывали свет, но накапливали тепло. Мне это не понравилось. Это напомнило печь из сказки про Бензеля и Гретель. И здесь пахло пустыней – прокаленным песком, горячим ветром, небытием.

– Здесь ты будешь спать, – сказала Люси. – Здесь же мы будем работать.

Она стала на колени и зажгла восковую свечу. Установила посреди пола в поцарапанный подсвечник из тех, что в бакалейных лавках продают.

– Нам надо начинать прямо сейчас.

– Начинать что? – спросил я, сдерживая дрожь. Отблеск свечи плясал по стенам. У дальней, под небольшим навесом из металлических палок и брезента, лежал спальный мешок и подушка. Моя постель, понял я. Рядом с ней стоял низенький стол на колесах, на столе – еще один подсвечник, треснутая керамическая чашка и Танцующий Человек.

Через пять тысяч миль и двадцать лет от того места и времени я положил ручку и проглотил стакан чуть теплой воды, который оставили здесь мои ученики. Встал и подошел к окну, глядя на деревья и улицу. Я надеялся, что увижу, как мои детишки бредут назад, будто утята к родному пруду, размахивая руками и толкаясь с визгом и смехом. Вместо этого я увидел собственное лицо, еле различимое, слишком бледное. Вернулся за стол и взял ручку.

Глаза Танцующего Человека состояли из одних зрачков – два идеальных овала, вырезанных в такой узловатой древесине, какой я в жизни не видел Нос был просто бугорком, но рот огромен, как буква «О» или вход в пещеру. Я испугался этой штуки даже раньше, чем понял, что она шевелится.

Сказать «шевелится», наверное, было бы большим преувеличением, Она наклонилась. Сначала в одну сторону, потом в другую, вращаясь на изогнутой ветке сосны, проходящей прямо сквозь ее живот. Как-то в припадке страха после ночного кошмара я описал ее товарищу по комнате в колледже, талантливому физику. Он пожал плечами и сказал что-то насчет идеального равновесия, маятников, гравитации и вращения Земли. В первый и последний раз в тот самый момент я поднял ветку со стола, и Танцующий Человек наклонился немного быстрее, притягиваясь к току моей крови. Я быстро положил ветку обратно.

– Бери бубен, – сказала стоящая позади Люси, и я оторвал взгляд от Танцующего Человека.

– Что? – спросил я.

Она показала на стол, я догадался, что она имеет в виду керамическую чашку. Я не понял, и совсем не хотелось туда подходить, но я не знал, что теперь делать, и чувствовал себя смешным под взглядом Люси.

Танцующий Человек был на дальнем конце ветки, наклонясь с открытым ртом. Стараясь вести себя непринужденно, я выхватил из-под него чашку и отошел назад, туда, где она стояла на коленях. Вода в чашке заплескалась, но не пролилась, и я в удивлении отодвинул ее от груди. Заметил нашитую поверх чашки крышку, сделанную из какой-то кожи, влажной на ощупь.

– Вот так, – сказала Люси и стукнула пальцем по коже бубна. Раздался низкий мелодичный звук, будто человеческий голос. Я сел рядом. Она начала стучать по бубну, медленно, повторяя ритм. Я положил руки туда, где до этого были ее руки, она кивнула, и я начал играть.

– Так? – спросил я.

– Сильнее.

Люси сунула руку в карман и достала длинную деревянную палочку. В колеблющемся свете я разглядел ее. С резьбой. Сосна, под ней корни, будто толстые черные вены, протянувшиеся к основанию палочки.

– Что это? – спросил я.

– Гремучая палочка. Моя бабушка ее сделала. Я буду ею греметь, а ты будешь играть. Если захочешь. Как я тебе показала.

Я бил в бубен, звук глухо отдавался в закрытом пространстве.

– Ради бога! – бросила Люси. – Сильнее!

Она ко мне никогда особо дружески не относилась. Но обычно не была такой жесткой.

Я принялся сильнее молотить ладонями. После нескольких ударов Люси откинулась назад, кивнула и стала смотреть. Потом подняла руку, поглядела на меня так, будто спрашивая, посмею ли я ее остановить, и затрясла палочкой. Звук был скорее жужжанием, чем треском, будто внутри палочки находились осы. Люси еще несколько раз ею тряхнула, всякий раз в середине паузы в моем ритме. Потом у нее закатились глаза и выгнулась спина Мои ладони замерли над бубном.

– Не останавливайся.

А потом она начала петь. Никакой мелодии, но некий ритмический рисунок, тон чуть вверх, потом чуть вниз, потом снова вверх. Когда Люси пропела самую высокую ноту, земля под моими скрещенными ногами зашевелилась, будто из песка начали вылезать скорпионы, но я не глядел вниз. Я думал о деревянной фигуре позади меня и не оборачивался. Я играл на бубне и глядел на Люси, и держал рот закрытым…

Мы продолжали делать это очень, очень долго. После первой вспышки страха я был слишком заворожен, чтобы думать. Казалось, мои кости тоже шевелятся, воздух в хогане стал очень тяжелым. Я не мог вдохнуть достаточно. У Люси скопились крохотные лужицы пота в ямке на шее и за ушами. Бубен под моими ладонями тоже как будто вспотел, его кожа стала скользкой и теплой. Лишь когда Люси прекратила петь, я осознал, что качаюсь из стороны в сторону. Наклоняюсь.

– Ланч хочешь? – спросила Люси, вставая и стряхивая землю с джинсов.

Я выставил руки в стороны под прямым углом, ощущая, как зудит кожа, и понял, что мои запястья онемели, хоть они и отстукивали ритм, который показала Люси. Когда я встал, пол хогана, казалось, качался, как в надувной палатке, в которые я иногда заходил, когда одноклассники праздновали дни рождения. Мне не хотелось глядеть назад, но я сделал это. Танцующий Человек медленно качался, а ветра не было…

Я снова обернулся, но Люси уже вышла из хогана. Не хотелось оставаться там одному, поэтому я бросился к занавеси из шкуры и вздрогнул от солнечного света и вида моего деда.

Он сидел в кресле-каталке, ровно посередине между хоганом и задней стеной дома. Должно быть, он все время был там, подумал я, но почему-то остался незамеченным, когда я входил. Следовало признать, что за годы, в которые я его не видел, деду стало гораздо хуже. Он не мог бы сам выехать на каталке.

26

Xбган – основное традиционное жилище индейцев навахо (прим, ред.).