Имеет свойство яда

Губы пересохли. Накатило удушливой волной воспоминание про сон, в котором он узнал этот голос.

— Да нет…

Сокольский склонился и положил папку на стол, рядом с рукой Олега.

Хвоя. От него пахнет хвоей. А еще… Мысли плавились и путались, дышать вдруг стало сложнее. Запах хвои и кожи сводили с ума, не давая выбраться из резко окутавшей сети.

Взгляд жег, заставляя позабыть об окружающем. Олег невольно провел языком по губам, даже не представляя, как это выглядит со стороны.

Жесткие пальцы Сокольского легли на его щеку. Дыхание перехватило. Губы властно накрыли его собственные, не давая даже шевельнуться. Время замерло. Там, где Корсар касался его кожи, вспыхивало пламя. Вот оно, солнце. Совсем не то, что светит на небе, но делает так же неистово горячо.

И тело кажется каким-то чужим и безвольным, словно через этот странный поцелуй выпивается вся решимость и попытка сказать "нет".

Впрочем, Олег не пытался. И теперь уже понимал, что просто так его отсюда не выпустят. И… не надо.

Сокольский продолжал целовать, а потом пальцы второй руки начали расстегивать пиджак. Медленно, осторожно, но уверенно.

Олег отвечал, понимая, что сам упустил момент, когда сам поднялся. И теперь не сидит в кресле, а прижат Сокольским к столу. И это… правильно. Сам поднял руку, касаясь плеча и шеи, замер у скулы, отвечая на поцелуй все с большим усердием.

Пиджак спустя миг оказался на кресле. За ним — рубашка. Ладони Сокольского медленно и тяжело огладили его спину и плечи, а поцелуй становился все горячее.

"Не блажь, — мелькнула безумная мысль. — Не сумасшествие. Он потянулся ко мне первым".

Пальцы вплелись в темные волосы Сокольского. Дыхание обжигало. Пытаться уйти от этих ласкающих и гладящих рук — безумие, ведь так остро чувствуется каждое касание, а сердце готово выпрыгнуть из груди. И вся страсть спора о срыве сроков сдачи теперь перекинулась на поцелуй… и не только.

— А срокам мы еще вернемся, ненаглядный мой, — обжег шепотом на ухо Сокольский.

Захотелось возразить, что чего к ним возвращаться и…

От спины ладони переместились к бедрам и заду, выглаживая их, умело сминая и замирая через определенный промежуток времени, чтобы вновь продолжить. И внутри от этого защекотало странное чувство: помесь стыда и жгучего желания.

— Какой хороший мальчик, — шепнул Сокольский, вызывая волну сладкой дрожи по всему телу.

Ремень Олега оказался расстегнут, а брюки приспустили ниже. Дыхание стало чаще, окружающее безынтересным и далеким. Язык словно онемел, не давая ничего ответить.

— Красивый, умный… И знаешь толк в работе.

Собственные пальцы впились в плечи Корсара чуть ли не до синяков. Тот только одобрительно хмыкнул, продолжая гладить бедра. Потом положил одну ладонь на пах и погладил сквозь белье, лаская пальцами.

Задохнувшись от ощущений, Олег невольно прикусил губу Сокольского и тут же медленно провел по ней языком, ловя дыхание. Попытался расстегнуть его ремень сам.

— Какой славный мальчик, — выдохнул тот в его рот.

Белье оказалось стянутым, а наглые пальцы Корсара уже вовсю ласкали член, давая только судорожно втягивая воздух и растворяться в накатывающем жаре.

Вернувшись выше, рука огладила грудь, обводя кончиками пальцев ореолы сосков и легонько их сжимая.

"Меня же сейчас прямо здесь", — только и успел подумать Олег и тихо охнул, когда колено Сокольского раздвинуло его бедра.

Плевать, на все плевать. Хочу. Здесь. Сейчас.

Потянувшись к пуговицам рубашки Корсара, начал их быстро и аккуратно расстегивать. Привычка.

Но стоило управиться с последней, как Сокольский чуть прищурился, покачал головой и вдруг перехватил его руки. Поднес к губам, начал целовать, гладить нежную кожу на сгибах запястья кончиком языка… а потом как-то странно и задумчиво посмотрел, будто что-то пытаясь оценить. Олег, затаив дыхание, молча смотрел на него, не понимая, что происходит.

Сокольский ловко сдернул свой галстук, потом провел плотной шелковой лентой по запястьям Олега, словно в шутку. И с вопросом.

Олег не отводил взгляда. В глубине сознания зародилась странная догадка. Ну, что ж… узнаем. Он медленно провел языком по губам. Приподнял вопросительно бровь, в серых глазах вспыхнул подначивающий огонек. Мол, давай.

Сокольский не то чтобы усмехнулся, но по губам скользнула улыбка. Одобрительная. Галстук широкой петлей лег на запястья, узел получился не слишком тугой, но не вырваться.

Может, зря? Но тут же загорелось предвкушение и легкий страх.

А Олега наградили еще одним поцелуем: сначала медленно поймали ухо губами, провели языком по шее легчайшим касанием, и только потом впились в губы, властно раздвигая их. А чтобы даже не вздумал вырваться, ладони снова легли на плечи и притянули их к себе, большими пальцами поглаживая ключицы.

— Очень славный, — мурлыкнул в ухо. — Старательный, способный… Вздумаешь поменять место работы — возьму тебя не глядя.

Олег невольно прикрыл глаза, стараясь не застонать, но и не успел, так как губами снова овладели. Вырываться и не собирался, ощущение плотно шелка на запястья забавляло и заводило одновременно

— А поглядеть есть на что, — выдохнул он в губы Сокольского. — А возьмешь…

— Обязательно возьму… — Голос Корсара напоминал басовитое мурлыканье огромного хищного кота. — Ты прав — посмотреть стоит. Повернись.

Ладони мягко, но уверенно развернули Олега лицом к столу, тут же снова прижали к груди, не давая задумываться, лаская теперь и живот, и член, и бока с бедрами…

Губы Сокольского прошлись по шее сзади, опаляя горячим дыханием, умело прихватывая в самых нежных чувствительных местах.

Олег слабо понимал, что с ним происходит, почему реакция на этого человека такая острая реакция и остается только слушаться и ждать, что будет дальше.

"А работать-то вместе будет не так интересно, — подумал он. — Одно дело конкурент, другое — подчиненный". И чуть не рассмеялся, понимая, что уже мысленно пример на себя работу в офисе Корсара.

Тревожный звоночек появился, когда прозвучало "повернись". Однако… почему нет-то?

К тому же сейчас и впрямь хорошо. И тело плавится, и тает. И дышать тяжело, разве что откинуть голову на плечо Корсара, так лучше. Вдохнуть запах кожи и парфюма, прихватить губами мочку уха, вжаться ягодицами в пах, ощутив, что партнеру тоже крайне нравится происходящее.

Откинуть голову позволили. И придерживали уверенно, нежно, но властно. Сокольский потерся бедрами о его голый зад, и понятно, что да — еще как нравится. Но не торопится. Пальцы пробежали по ложбинке позвоночника, потом ниже, потом исчезли и вернулись скользкими и немного холодными.

Как? Откуда? Так предусмотрительно-то. Надо будет потом спросить.

— Между прочим, этот стол — мой талисман, — насмешливо прошептал Корсар. — И ты на нем потрясающе смотришься.

Сразу Олег вздрогнул, но потом расслабился, позволяя, впуская в себя. От желания темнело в глазах, поэтому с трудом сдерживался, чтобы не поддаться назад и попросить сделать хоть что-то

— Судя, что на нем ни царапинки… полируешь ты талисман часто, — выдохнул ему в тон.

— Ошибаешься. Только в очень-очень особых случаях. И не с кем попало. Ты даже не представляешь, как редко… попадается достойный… деловой партнер. Коллега…

Пальцы настойчиво проникали внутрь, сначала совсем неглубоко, осторожно, бережно. Потом увереннее. Ласкали, гладили, растягивая, пока другая рука не дает почувствовать ни капли боли, нежно играя со стволом, головкой, яичками… Дорожка поцелуев легла между лопатками и в основание шеи.

С губ Олега все же сорвался стон, край стола надавил на ладони.

Партнер… Какой удачной слово. В первый миг все же невольно сжался, ибо давно… в общем, давно никого не было. Даже прикусил мочку Корсара, но тут же прикоснулся языком к месту укуса. С губ все же сорвался стон, да и не один, ибо сдерживаться нет сил. К тому же по телу идет легкая дрожь, а связанные руки — внезапно серьезное препятствие. И внутри одновременно чувство беспомощности, непонимания и желания.