Страница 21 из 24
Местному населению потомство старого Танкреда д’Отвиля, должно быть, казалось почти неисчислимым. Как минимум уже семеро его сыновей оставили свой след в истории Италии; между тем славный род не выказывал ни малейших признаков истощения, и на исторической сцене появился восьмой сын – Рогер (или Рожер). Самому молодому из Отвилей в ту пору едва исполнилось двадцать шесть лет, однако он успел прославиться и воинской доблестью, и талантами государственного деятеля. Его брат Роберт быстро оценил достоинства своего родича. Будучи в Италии новичком, Рогер еще не приобрел каких-либо территориальных владений, а потому идеально подходил на роль второго по старшинству в предстоящей сицилийской экспедиции.
В начале весны 1060-го Роберт и Рогер совместно принудили к капитуляции византийский гарнизон в Реджо, калабрийском городе, с которого хорошо просматривалась Сицилия на другом берегу Мессинского пролива. Теперь единственным итальянским городом в руках греков оставался Бари, слишком далеко расположенный на Адриатике, чтобы причинять беспокойство. Препятствия отсутствовали, папа дал свое благословение, Западная и Восточная империи не имели сил вмешаться. Даже ситуация на самой Сицилии как будто благоприятствовала вторжению: во многих районах острова население было христианским – пусть и православным – и потому наверняка встретило бы захватчиков как освободителей. Что касается мусульман, те по праву считались отважными воинами, но они сильнее прежнего погрязли во внутренних междоусобицах. Все выглядело так, словно норманнское завоевание Сицилии будет быстрым и решительным.
На практике же понадобился тридцать один год – заметное отличие от завоевания норманнами Англии, случившегося шестью годами позже: в Англии на подавление сопротивления саксов ушло всего несколько месяцев. Затяжное покорение острова не следует приписывать исключительно доблести сарацин; скорее, во всем виноваты мятежные бароны Апулии, которые отвлекали Роберта и заставляли того расходовать на себя силы и ресурсы, в которых он отчаянно нуждался на Сицилии. При этом, как ни парадоксально, именно апулийские хлопоты превратили Сицилию впоследствии в блестящее, великолепно организованное королевство. Роберту приходилось уделять все больше и больше внимания событиям на материке, поэтому он все охотнее передоверял сицилийскую кампанию своему брату, и в конце концов Рогер потребовал официально признать его статус. В итоге произошло разделение владений Роберта, которое позволило Рогеру наконец-то избавиться от забот об Апулии и целиком сосредоточиться на управлении отвоеванным у сарацин островом.
Десятого января 1072 года братья официально вступили в Палермо. Но покорение острова оставалось по-прежнему мечтой, далекой от исполнения. Независимые эмираты в Сиракузах и Трапани продолжали войну, однако, впрочем, окончательное их «усмирение» отныне представлялось лишь вопросом времени. Роберт Гвискар, будучи герцогом Сицилийским, утвердил свой сюзеренитет над островом, но события на материке не позволяли ему задерживаться на Сицилии; посему он оставил вместо себя Рогера, наделив того титулом великого графа. Сицилию ожидали грандиозные преобразования. С первой половины девятого столетия она пребывала (почти полностью) в руках мусульман, служила этаким форпостом ислама, откуда налетчики, пираты и искатели приключений оказывали неустанное давление на южные оплоты христианского мира. На протяжении 250 лет, вместе и по отдельности, обе великие империи тщетно стремились покончить с этой угрозой; Роберту и Рогеру с горсткой (в сравнении с имперскими силами) последователей удалось уложиться в десятилетие. Кроме того, завоевание норманнами Сицилии, заодно с совпавшим по времени началом Реконкисты в Испании, стало первым шагом в великом христианском походе против мусульман, захвативших ранее территории Южного Средиземноморья; позднее на этом основании возникнет колоссальная, хоть и в конечном счете безуспешная, эпопея Крестовых походов.
Роберт Гвискар больше не возвращался на Сицилию. Рогер, со своей стороны, был вполне доволен тем, что правит островом самостоятельно. Он воспринимал остров совершенно иначе, чем его брат. Для Роберта Сицилия была только новым ярким бриллиантом в короне, территориальным расширением владений на Апеннинском полуострове, зачем-то отделенным от прочих полоской морской воды. Но для Рогера этот узкий пролив, защищавший остров от вечных склок Южной Италии, сулил возможности, выходившие далеко за пределы всего, что мог предложить материк. Первой задачей было утвердить и укрепить норманнское правление; имея под своим началом лишь несколько сотен воинов, он понимал, что может добиться этого, только убедив мусульман добровольно принять новые порядки. Следовательно, ему были необходимы, прежде всего, терпение и сочувствие. Мечети – исключая бывшие христианские церкви, которые освятили заново, – оставили открытыми, и правоверным нисколько не возбранялось в них молиться. Соблюдение исламских законов по-прежнему гарантировалось местными судами. Арабский объявили государственным языком на равных основаниях с латынью, греческим и норманнским французским. Что касается управления на местах, многие провинциальные эмиры сохранили свои посты. Нигде норманны не демонстрировали той жестокости, которая была столь характерна для завоевания ими Англии. И потому на большей части острова угрюмое недовольство завоеванных постепенно сходило на нет, а Рогер мало-помалу заручался доверием новых подданных; многие из тех, кто бежал в Африку или в Испанию, вернулись через год или два на Сицилию и возобновили свои прежние занятия.
Зато новые подданные-христиане доставляли великому графу куда больше проблем. Энтузиазм, с которым сицилийские греки приветствовали своих освободителей, быстро выветривался. Да, франкские рыцари могли нашивать крест Христов на свои знамена, однако большинство из них оказалось намного менее цивилизованными, чем оккупанты-мусульмане. Вдобавок на Сицилию хлынули латинянские священники и монахи, вызывавшие отвращение и отторжение у православных. Эти новоприбывшие отстаивали презренную латинянскую литургию. Они утверждали, что Святой Дух исходит от Отца и Сына, а не от одного Отца. Они крестились четырьмя пальцами слева направо, а не справа налево. Хуже всего, они присвоили себе некоторые греческие церкви, которые приспособили для собственных нужд.
Греки уже получили формальные гарантии того, что их язык, культура и традиции не понесут урона, однако этого было явно недостаточно. Рогер осознал, что теперь надлежит оказать им материальную помощь в виде восстановления их церкви. Он предоставил православной общине средства на постройку храмов и монастырей, а вскоре лично заложил первый камень в основание новой базилики[53] – первой из четырнадцати, что ему предстояло построить или реконструировать до конца жизни. Так, с самых первых дней в Палермо, великий граф начал закладывать основы мультинационального и многоязычного государства, в котором норманны, греки и арабы, при крепком централизованном управлении, будут следовать собственным культурным традициям свободы и согласия. На это неизбежно требовалось время. Очаги сопротивления сохранялись. Понадобилось добрых семь лет после падения Палермо, чтобы часть Сицилии к северу от линии Агридженто – Катания признала норманнов в качестве сюзеренов – и даже тогда могучая крепость Энна продолжала держаться.
А еще оставались Сиракузы. 25 мая 1085 года, в ходе морского сражения у входа в гавань – именно там корабли сиракузян уничтожили афинский флот почти ровно пятнадцатью веками ранее – местный эмир попытался взять на абордаж флагман Рогера. Раненный в бою, эмир прыгнул за борт и утонул под тяжестью своих доспехов. Но город не захотел сдаваться и противостоял норманнам целых пять месяцев (так совпало, что за этот период Роберт Гвискар умер от тифа у берегов Кефалонии, ведя корабли к Константинополю). Лишь к октябрю сопротивление сарацин удалось наконец сломить. В июле 1086 года пал Агридженто, после четырех месяцев осады, и осталась только Энна.
53
Греческого монастыря для братства Святого Василия.