История Сицилии

Написание этой книги далось мне труднее, чем я ожидал. Во-первых, я был удивлен и даже слегка шокирован открывшейся мне степенью моего неведения. После нескольких визитов в качестве приглашенного лектора в ходе туров и круизов я свел, что называется, шапочное знакомство с большей частью острова; но я думал, что знаю намного больше, чем оказалось на самом деле. Приглашенные лекторы, если уж на то пошло, обычно довольствуются тем, что, так сказать, скользят по поверхности – у них нет времени углубляться в подробности; помимо трагически короткого периода норманнского владычества в одиннадцатом-двенадцатом столетии, я мало что знал об истории острова. Поэтому пришлось начитывать изрядные объемы литературы. Вдобавок я столкнулся с другой проблемой: со средних веков Сицилия всегда кому-то принадлежала. После войны Сицилийской вечерни 1282 года она стала испанской колонией, и следующие почти четыре столетия на острове фактически ровным счетом ничего не происходило. Наместники назначались и снимались, бароны продолжали эксплуатировать крестьянство, но действительно важных событий было настолько мало, что подробное изложение истории острова в хронологическом порядке рисовалось невозможным. Даже великолепная трехтомная история Сицилии Мозеса Финли и Дениса Максмита отводит данному периоду чуть более ста страниц; что касается моей книги, я счел, что двух глав вполне достаточно.

В восемнадцатом столетии, после Утрехтского мира, все пошло значительно живее. Семь лет господства Пьемонта, четырнадцать лет правления Австрии – а затем вернулись испанцы; но на сей раз это были испанские Бурбоны, которые все больше и больше «итальянизировались» с ходом времени и постепенно начали презирать и ненавидеть своих мадридских кузенов. Однако Сицилия продолжала оставаться на периферии, центр событий неумолимо смещался в Неаполь, и такое положение сохранялось, по большей части, следующие сто тридцать лет. Естественно, мы должны следовать ходу истории: неаполитанские короли были также королями Сицилии, а поныне привлекающая внимание история Нельсона и четы Гамильтонов – которую ни в коем случае нельзя не затронуть – началась в одном королевстве и завершилась в другом. В период наполеоновских войн Бурбонов на короткий срок сменил зять французского императора, довольно нелепый Иоахим Мюрат; затем Бурбоны вернулись еще на полвека, но Рисорджименто[2] избавилось от них навсегда.

История Сицилии – как я неоднократно замечал – это печальная история, поскольку Сицилия – печальный остров. Гости прибывают сюда, в большинстве своем, на неделю или две, и вряд ли, думаю, фиксируют этот факт. Солнце светит, море отливает невероятной голубизной, достопримечательности вызывают удивление и восхищение. Если эти гости окажутся достаточно разумными, чтобы отправиться в Чефалу, они очутятся лицом к лицу с одним из самых грандиозных в мире произведений искусства[3]. Но печаль буквально разлита в воздухе, и каждый сицилиец это знает. Данная книга, помимо всего прочего, представляет собой попытку проанализировать причины сицилийской печали. Если попытка не удастся, это случится потому, что причины печали столь многочисленны и разнообразны, – а еще, быть может, потому, что я не сицилиец и для меня и подобных мне этот прекрасный остров всегда будет оставаться загадкой.

Сегодня мой восемьдесят пятый день рождения, и вполне может быть, что я больше никогда не вернусь на Сицилию. Таким образом, эта книга – своего рода прощание. Пускай остров наполнен печалью, однако он оделил меня немалой радостью и обеспечил начало – равно как, возможно, и завершение – моей литературной карьеры. Текста, который следует далее, явно недостаточно, чтобы выразить всю глубину моих чувств, но эти страницы писались с глубокой благодарностью и любовью.

Джон Джулиус Норвич

Лондон, сентябрь 2014 г.

«Мы стары, Шевалье, мы очень стары. Вот уж по крайней мере двадцать пять веков, как мы несем на своих плечах бремя великолепных и чуждых нам по духу цивилизаций, которые привнесены извне; ни одна из них не пошла от нашей завязи, ни одной из них мы не положили начала; мы люди такой же белой кожи, как и вы, Шевалье, такой же белой, как у королевы Англии, и все же вот уж две с половиной тысячи лет мы являемся колонией. Я говорю это не для того, чтоб жаловаться: это наша вина. Но все равно мы устали, мы опустошены…

– Такова жестокость пейзажа, такова суровость климата, таково постоянное напряжение, в котором здесь пребывает все, таковы даже памятники прошлого, великолепные, но непонятные нам потому, что они воздвигнуты чужими руками и окружают нас, как прекрасные немые призраки; и все эти правители, неизвестно откуда прибывшие и высадившиеся на наших берегах с мечом в руках: им сначала рабски служат, а вскоре начинают ненавидеть, но их никогда не понимают, их воплощением становятся лишь загадочные для нас произведения искусства да вполне конкретные сборщики налогов, которые затем расходуются не у нас, – все это образовало наш характер, который таким образом обусловлен роковыми внешними обстоятельствами, а не только пугающей островной отрешенностью наших душ»[4].

ВВЕДЕНИЕ

«Сицилия – вот ключ ко всему», – говорил Гете. Это, прежде всего, крупнейший остров в Средиземном море. Также, как выяснилось на протяжении столетий, это самый несчастливый остров. Переходный этап между Европой и Африкой, ворота между Востоком и Западом, связующее звено между латинским и греческим мирами, одновременно твердыня, посредник и наблюдательный пункт, Сицилия сражалась и становилась оккупированной по очереди всеми великими державами, которые стремились веками установить свое господство на Средиземном море. Она принадлежала им всем – и тем не менее не являлась частью какого-либо государства в полном смысле этого слова; количество и разнообразие завоевателей, чьи нашествия и набеги препятствовали формированию сильной национальной идентичности, наделили остров поистине «калейдоскопическим» наследием, которое никогда не сможет полностью ассимилироваться. Даже сегодня, несмотря на красоту ландшафта, плодородие полей и вечное благословение климата, остров сохраняет некую атмосферу темной задумчивости – некую ауру горести, проявлениями которой могут считаться бедность, церковь, мафия и прочие популярные современные «стрелочники», но никто из них, безусловно, не является причиной этой горести. Перед нами печаль долгого и несчастливого опыта, упущенных возможностей и невыполненных обещаний – печаль красивой женщины, которую слишком часто предавали и в сердце которой больше нет места любви и браку. Финикийцы и греки, карфагеняне и римляне, готы и византийцы, арабы и норманны, немцы, испанцы и французы – все оставили свой след на Сицилии. Сегодня, полтора века спустя после вхождения в состав Италии, Сицилия, быть может, несчастна меньше, чем она привыкала быть многие столетия; но, пускай уже не «отрезанный ломоть», она по-прежнему кажется одинокой, вечно ищет свою идентичность – и вряд ли сможет когда-либо ее обрести.

Даже происхождение названия острова остается загадкой. Если, как предполагалось, оно происходит от греческого слова sik, употреблявшегося для обозначения растений и фруктов, которые быстро зреют, то название острова может означать «плодородный», но наверняка утверждать нельзя. Прежде остров называли Тринакрия, подразумевая приблизительно треугольные очертания Сицилии; отсюда и древний символ, трискелион, причудливое сочетание трех согнутых ног, во многом схожее с эмблемой острова Мэн, за исключением того, что сицилийские ноги обнажены, а мэнские – обуты, облачены в доспехи и украшены шпорами. На сицилийском трискелионе также помещали в центре голову медузы Горгоны со змеями в волосах. Это существо удивительно популярно на Сицилии, несмотря на то, что жила она, по мифам, вовсе не здесь и Персей вовсе не тут отрубил ей голову. (В замечательном археологическом музее Сиракуз есть большая и довольно грубая античная скульптура – чудовище с огромными клыками и высунутым языком; местные гиды сообщают, что это Горгона, но мне кажется, что они ошибаются – змей-то в волосах нет.) Остров фигурирует в нескольких сюжетах греческой мифологии, в том числе в истории похищения Персефоны Аидом, правителем подземного мира; считается, что похищение состоялось на берегу озера Пергуза[5] близ Энны. Сама Энна – пожалуй, самый красивый город на Сицилии, построенный на высоком обрывистом утесе и видимый на десятки миль отовсюду – являлась местоположением грандиозного храма матери Персефоны, богини Деметры (или Керы); этот храм возвел Гелон, тиран Сиракуз, с которым мы встретимся на следующих страницах. Деметра, напомню, долго и тщетно искала свою дочь и впоследствии, узнав правду о похищении, в гневе обрекла Сицилию на бесплодие природы. По счастью, Зевс вмешался и объявил, что Персефона должна проводить с матерью восемь месяцев в году, и тогда вся растительность будет плодоносить. Но с приходом осени ей предстояло возвращаться в подземный мир.

2

Национально-освободительное движение за объединение Италии (1840-е – 1871-й год). – Примеч. ред.

3

Если они сядут на паром через пролив в Реджо и возьмут такси до археологического музея Великой Греции, их ожидает еще одно чудо – великолепная пара греческих статуй (обнаженные воины), известные как «воины из Риаче».

4

Перевод Г. С. Брейтбурда. – Примеч. ред.

5

Туристам рекомендуется избегать озера Пергуза как чумы. В настоящее время на его берегах располагается автодром, и ландшафт утратил всякую привлекательность.