Нурсолтан

– Да, мой господин, – твёрдо отвечал Шептяк-бек. – Я не вижу причин сомневаться в этом.

– Хорошо, я подожду, когда бике станет лучше и навещу её. Но говорить с вами стану только тогда, когда невеста моего сына поправится. До той поры не попадайтесь мне на глаза. Иногда я бываю несправедлив в своём гневе, а потому советую вам отдохнуть вдали от Казани…

Прошло три дня, а Нурсолтан не становилось лучше. Исхудавшая, безразличная ко всему, она лежала в отведённых для неё дворцовых покоях, и ничто, казалось, не могло заставить её бороться за свою жизнь. День клонился к закату, когда больную навестила Шахназ. Сестра Нурсолтан готовилась к брачной церемонии и была полна впечатлений. При виде задорного личика девушки, её живых раскосых глаз, лицо Нурсолтан осветила слабая улыбка.

– Шахназ, дорогая моя, ты единственный человек, кого мне ещё хочется видеть на этом свете.

– Вот ещё! – фыркнула Шахназ. – Думаешь, я поверила тебе?

Оглянувшись на служанок, которые были увлечены приготовлением травяного отвара, Шахназ склонилась ближе, к лицу сестры.

– Мне ли не знать, кого ты хочешь увидеть сейчас больше всего на свете. Если сейчас один джигит, известный нам двоим, явился бы вдруг, ты заговорила бы стихами.

Девушка шаловливо вскинула голову и, заломив руки, громко продекламировала:

– О Шахназ! – Слёзы потекли из кажущихся огромными на похудевшем личике синих глаз Нурсолтан. – Не мучь меня.

– Не мучить тебя? Ну уж нет, не дождёшься! Ты, видно, и в самом деле вздумала умереть из-за своего Менгли. О Аллах, да я лучше отгрызу себе палец, чем буду так страдать из-за мужчины, пусть они страдают из-за меня!

– Шахназ, но я ничего не могу с собой поделать, я… я не могу жить без него, сестрёнка. Хорошо, что тебя пустили ко мне, теперь есть кому передать последнюю просьбу.

– Последнюю просьбу?! – Шахназ так хлопнула себя по бёдрам, что все служанки удивлённо обернулись. – Аллах пусть отвратит худшее! Неужели ты думаешь, что я позволю тебе умереть?! Да я переверну весь этот город, а если понадобится, весь мир, но не позволю тебе покинуть меня!

Она обернулась, строго взглянув на раскрывших рот невольниц:

– Чего уставились, глупые коровы, занимайтесь своим делом, или я вас отправлю на выпас!

И, повернувшись к Нурсолтан, добавила:

– А теперь говори свою просьбу, дай мне сполна насладиться человеческой глупостью.

– Но это не глупость, Шахназ. – Нурсолтан вытянула из-под покрывала тонкую руку, дрожащая холодная ладонь её легла на руку сестры. – Умоляю тебя, принеси бумагу и калям[22]. Напишу письмо, а когда меня не станет, ты отправишь его в Крым…

– Письмо в Крым… так вот в чём всё дело.

Задумчивый мужской голос, произнёсший эти слова, заставил вздрогнуть Нурсолтан и подскочить со своего места Шахназ. Перед девушками стоял хан Махмуд.

Нурсолтан, в отличие от Шахназ, впервые видела в лицо казанского господина, по повелению которого она оказалась здесь. И если в тайниках своей души она и досадовала на этого человека, сломавшего её жизнь своим решением женить наследника на ней, то сейчас, увидев его перед собой, почувствовала внезапное спокойствие. Хан Махмуд был гораздо старше её отца, благородная седина сплошь покрывала его бородку, и как он не пытался прямо держать спину, от глаз Нурсолтан не ускользнуло: человек, стоявший перед ней, устал от жизни и борьбы за неё. О том говорили и скорбные морщины на лбу, и печально опущенные плечи, и утомлённые глаза. Но в этих глазах, кроме утомления и усталости, она разглядела простое человеческое сочувствие. Не глядя на оторопевшую Шахназ, ожидавшую грозную бурю, хан подал знак рукой:

– Оставьте нас наедине.

В тот же миг служанки и Шахназ исчезли. А хан опустился в канапе[23], придвинутое к ложу больной. Несколько минут он молча разглядывал лежавшую перед ним девушку.

– Вот ты какая, дочь Тимера, – в задумчивости, словно разговаривая сам с собой, произнёс хан. – Хоть сейчас я застал тебя не в лучшее время, но должен признать, и за свою долгую жизнь я не встречал девушки красивей. А теперь ты пожелала попрощаться с жизнью и написать письмо в Крым. О самонадеянная юность, как ты прекрасна и смешна!

– Но мой госпо… – начала Нурсолтан и осеклась под взглядом мудрых, всё понимающих глаз хана.

– Ничего не говори, доченька, всей правды ты не скажешь, а лжи мне не нужно. А если и скажешь, зачем мне твоя правда? Ты решила умереть, чтобы не нести дальше груз, что дал тебе Всевышний. Как же это просто покончить со всеми бедами одним махом, это очень легко, юная моя! Гораздо сложней выжить, подняться навстречу жизни, как бы больно она не била. Наш небесный повелитель указал тебе твой путь, он привёл тебя сюда, на берега могучего Итиля[24], потому что он, наш мудрый Учитель, видит гораздо дальше, чем мы – его ничтожные рабы. Каждый из нас пришёл в этот мир, чтобы принести в него своё семя, чтобы жить до того момента, пока нам позволяет Всевышний. Дитя моё, тебе сейчас больно и тоскливо, ты стремишься в сады Аллаха, потому что там хочешь найти успокоение для своей души, но ты совершаешь ошибку, не будет там покоя. Всевышний направил тебя сюда, чтобы ты помогла человеку, который нуждается в тебе. Нелегко будет это сделать, но в этой борьбе острота твоей боли покинет тебя. Подумай о моих словах, девочка, разберись в своих страхах и бедах. Так ли они огромны, чтобы боясь их, ты бежала из этого мира?

Нурсолтан молчала, с удивлением взирая на казанского хана. Она знала его всего несколько минут, но ни с одним человеком рядом не ощущала такого твёрдого надёжного спокойствия, воцарившегося вдруг в душе.

– Этот человек, о котором вы говорили, тот, которому я нужна. Кто он?

– Это – мой сын Халиль. Это, Нурсолтан, твой будущий муж.

Хан коснулся старческой узловатой ладонью лица юной бики, словно останавливая её протестующий жест.

– Не спеши, не спеши отринуть его, дитя. Ты должна увидеть Халиля, должна познакомиться с ним, и тогда поймёшь всё, о чём я говорил. Ты достаточно умна, я чувствую это, а иначе и не говорил бы с тобой. Как только ты почувствуешь в себе силы принять моего сына, дай мне знать, и я всё устрою.

Повелитель поднялся, тяжело опираясь на резные подлокотники.

– Только не затягивай со своим решением, дочка. Я боюсь, что у меня слишком мало времени, силы оставляют меня. Боюсь, что уйду в мир иной, так и не докончив своих земных дел. Близок день, когда я скажу: «Удел распределён, и срок установлен, и всякое дыхание должно испить чашу смерти…» Но это слова старика, который видит конец своего пути, а не твои слова. Выздоравливай, дитя моё!

Хан кивнул головой, прощаясь, и вышел.

Глава 7

Солтан Менгли-Гирей второй день следовал по степи с небольшим отрядом воинов. Временами ему казалось, что невидимые крылья несут его к улусу беклярибека Тимера, где крымского солтана ждала прекрасная Нурсолтан. Менгли-Гирей чувствовал себя необыкновенно счастливым. Всё в его жизни складывалось удачно. Битва между войском хана Большой Орды Кичи-Мухаммада и воинами крымского хана Хаджи-Гирея, произошедшая в трёх днях пути от мангытского улуса на реке Дон, закончилась полной победой крымцев[25]. Хан Хаджи-Гирей взял богатую добычу и весь гарем Кичи-Мухаммада. В ставке повелителя, раскинутой на месте битвы, во время шумного пира Менгли-Гирей обратился к отцу с просьбой о женитьбе.

21

«Тысяча и одна ночь».

22

Калям (калам) – палочка для написания. Обычно делалась из тростника или пера птицы.

23

Канапе – кресло, широкое сидение со спинкой.

24

Итиль – Волга.

25

Событие произошло предположительно в августе 1465 года. Сведения об этом отражены в русских летописях и в хронике послов папы Павла II, прибывших ко двору Хаджи-Гирея 10 сентября 1465 года. Во время их приёма было сообщено о победе, произошедшей несколько дней назад.