Нурсолтан

– Мой друг мурза Саучура не из тех, кто засиживается в стойбище. Для него звон сабель и шум битвы лучший из звуков. Он – настоящий степной батыр! И воины у него – лихие джигиты. Мурза Саучура не откажет тебе в помощи. А к кому ещё направить своего коня, сам Саучура тебе и укажет, – говорил Хусаин.

Менгли-Гирей слушал, согласно кивал головой и мысленно благодарил Всевышнего за то, что тот не оставил своими милостями и дал ему такого друга и советчика, как Хусаин. Идея проехаться по кочевавшим по соседству небольшим улусам, бросив клич молодым и горячим мурзам, подобным мурзе Саучуре, была более чем удачной.

– А на рассвете отправимся на берег Яика, – добавил Хусаин. – Не отпущу тебя, пока не позабавимся рыбной ловлей.

Менгли-Гирею ещё не приходилось ловить рыбу в реках, а мурза уверял, что эта утеха не менее увлекательна, чем охота. К Яику отправились на рассвете. Солтан с интересом наблюдал, как слуги зашли в воду и раскинули плетёные из конского волоса сети. Из такого же крепкого конского волоса были сплетены тонкие верёвки с укреплёнными на концах железными крючками. Снасти погрузили в воду, укрепили концы за крепкие ветви густого кустарника, которым заросли берега Яика. Клёв начался почти одновременно на всех приготовленных ловушках. Молодые мурзы со смехом накидывались на туго натянутые верёвки, ловко перебирали руками, тянули ускользавшую добычу. Иные рыбины были в человеческий рост и биться с ними приходилось всеми силами. Менгли и сам не заметил, как увлёкся вместе со всеми этой забавой, туго натянутая верёвка больно резала ладони, но он, казалось, не замечал этого. На первого вытянутого ими осётра накинулись вместе с мурзой Хусаином, глушили изгибающееся на берегу живое бревно попавшимися под руку заострёнными камнями. Когда рыбина перестала рваться к воде, шумно дыша, откатились прочь. Вскоре травянистый покров берега усеяли несколько десятков крупных и средних осетров. Пока слуги занялись разделкой добычи, отправились прогуляться. Вдалеке заметили стайку девушек в ярких нарядах, их окружали грузные строгие няньки. Хусаин махнул рукой Менгли-Гирею:

– Что за удачный день, друг Менгли! Рыбалка была славной, а теперь Всевышний ниспослал нам целый табун красавиц. Айда туда!

И помчался навстречу разноцветной стайке весело завизжавших девушек. Менгли только покрутил головой, неиссякаемая энергия молодого мурзы заражала его своей беззаботностью и весельем, но сейчас ему не нужны были девушки. Чувствуя утомление во всём теле, солтан опустился в густую, уже поднявшуюся до колен, сочную траву. Издалека слышался громкий весёлый голос Хусаина и сопровождающий его озорной смех и пронзительный визг девушек. Менгли улыбнулся расслабленно, прикрылся ладонью от бьющего прямо в глаза солнца. Как хорошо было лежать в мягкой траве, слушать отдаляющиеся от него голоса и смех и близкие, неназойливые звуки жизни, кишащей среди упругих зелёных стеблей. Вот затрещал кузнечик, над ухом прожужжал деловитый жучок, юркая ящерка прошуршала в траве длинным гибким хвостиком. И вдруг шаги, чьи-то лёгкие, осторожные шаги. Солтан живо сел, готовый, как всегда в минуту опасности, ухватиться за рукоять кинжала, и… опешил. Прямо перед ним удивлённая этой нежданной встречей стояла Нурсолтан. Изящные ступни девушки были босы, а свои разноцветные ичиги она держала в руках. Менгли-Гирей медленно поднялся ей навстречу, степь вокруг них внезапно опустела. Руки девушки теребили мягкую кожу ичиг, нежный румянец разливался по её лицу, оттенял ещё больше эту невозможную синь в её глазах. Не помня себя, он протянул руки и поймал её тонкие пальцы, медленно сплёл их со своими пальцами. Влюблённые не отрывали взгляда друг от друга. В глазах обоих светилось чувство, которое не требовало ни слов, ни объяснений. Он потянул её к себе, и девушка послушно, словно во сне, шагнула в его объятия. Менгли прижимал к себе гибкий девичий стан и не верил, что всё это не видение, не мираж, который должен был рассеяться спустя мгновение. Но девушка, которую он сжимал в своих объятиях, была живой, и он сквозь туман, застилавший его сознание, ощущал, как она горяча, как гулко, испуганной птицей, бьётся в её груди маленькое сердечко.

– Нурсолтан, – еле слышно прошептал он. – Ты похитила мой покой, я не могу не думать о тебе. Я полюбил тебя в тот миг, как увидел…

Она затрепетала от этих слов и вскинула на него сияющие, любящие глаза. Сердце Менгли дрогнуло, пропуская удар. Он почувствовал себя неопытным юнцом, впервые приоткрывшим тайную завесу любви, той любви, о существовании которой он и не догадывался. Он ощущал дрожь возбуждения, которая внезапно охватила его. Коснувшись рукой девичьего лица, Менгли медленно обвёл пальцами гладкий лоб, щёки, на них трепетал непослушный завиток вьющихся волос, и губы, алые лепестки которых раскрылись навстречу его чувственной ласке. Не в силах отказаться от этого немого доверчивого приглашения он приник к девичьим губам, целуя их сначала робко, словно пробуя на вкус, а через минуту уже со страстью, захлестнувшей его с головой. Он не помнил, в какое мгновение она оттолкнула его, вырвалась из безумных мужских объятий и бросилась бежать. Онемевший, он смотрел, как удаляется от него стройная девичья фигурка, но, словно очнулся и крикнул ей вослед:

– Нурсолтан, я приеду за тобой! Я заберу тебя, жди меня, Нурсолтан!!!

Эти слова до сих пор летящей музыкой отзывались в девичьей душе, она не помнила себя от счастья, он любит её, он приедет за ней! Её Менгли, имя которого она была готова повторять вечно!

Глава 5

Казанцы загостились в улусе Тимера, и глава посольства – бек Шептяк не спешил отправляться в обратный путь. Причиной тому было письмо от повелителя, нагнавшее бека уже здесь в главном стойбище беклярибека. В письме своём хан Махмуд сообщал, что единственная жена солтана Халиля скончалась, и следовало поспешить с решением вопроса о новой женитьбе наследника. Тон письма казанского правителя был тревожен, и мудрый государственный муж сразу уловил это. Беку Шептяку нетрудно было понять, что творилось сейчас в душе стареющего господина. Он вновь припомнил последний разговор с повелителем, в котором хан раскрыл все свои сомнения перед верным царедворцем:

– Ты знаешь, Шептяк-бек, как я люблю своего мальчика. Он всегда был слаб здоровьем, но характером, умом и осторожностью весь в меня. Только он, солтан Халиль, должен сесть на казанский трон после моей смерти, и ты должен помочь ему в этом.

Хан говорил с ним с глазу на глаз в уютной приёмной, где повелитель встречался со своими особо доверенными и близкими людьми. Он протянул беку прочитанную им только что грамоту, потёр утомлённые глаза:

– До меня доносят тревожные вести с приграничных земель. Моему брату Касиму кажется тесноватым удел, данный в управление князем урусов. И он осмеивается поговаривать, что имеет право на казанский трон. Да и здесь, в столице, среди карачи[18] ходят разговоры о том, что наследником следует провозгласить моего второго сына – солтана Ибрагима. Конечно, Ибрагим силён, деятелен. Он – первый на охоте и первый – в рядах воинов, но, что касается государственной мудрости, в этом он уступает Халилю. А наши беки, мурзы и огланы видят лишь внешний вид. Им и невдомёк, что солтан Халиль – это орешек с хрупкой скорлупой, но сильным крепким ядром, а Ибрагим – крепок внешне, а внутри…

Хан устало махнул рукой, словно длинная речь утомила его самого. Слуга внёс дымящийся кальян для господина, другой поднесли Шептяк-беку. Несколько минут оба, властитель и вельможа, провели в полном молчании, вдыхали пьянящий дым, расслабляющий напряжённое тело и мозг.

– Я хочу, – голос хана звучал слабо, и беку пришлось придвинуться поближе, чтобы не пропустить ни единого слова. – И я приказываю, чтобы ты помог обрести Халилю уверенность в своих силах. Уверенность, которой ему так не хватает! Приступы болезни сделали его робким даже с женщинами. Три года назад я женил его на такой же робкой и несмышлёной девочке, это была моя ошибка. Он привык к жене, не замечает других, а она с годами не поумнела, все разговоры о цветах и нарядах. Разве об этом следует говорить с будущим наследником? Да, и здоровьем оказалась слаба, в прошлом году ребёнка скинула, а в этом снова тяжела, но с постели не встаёт. Лекари опасаются, доживёт ли солтанша до лета. Я приказал лучших целителей созвать, сын Халиля должен родиться, он придаст ему сил и мужества, а ещё уверенности в будущем. Но одна жена и один ребёнок это слишком мало для будущего хана, хочу женить его ещё раз, только вторая жена должна стать надёжной опорой моему сыну. Завтра ты отправишься в улус к беклярибеку мангытов Тимеру. Между нами было уговорено, что одна из его дочерей станет женой моего сына Ибрагима. Солтану Ибрагиму давно пора привести в гарем вторую жену, его ногайка Фатима любит власть, и интриги плетёт неустанно. Но мангытка ей не уступит! Дочь Тимера, которую ты привезёшь для Ибрагима, не захочет сдавать своих позиций. В борьбе за внимание мужа Фатиме придётся забыть об интригах. Не торопись уезжать от Тимера, приглядись, может, в его улусе найдёшь достойную жену для солтана Халиля…

18

Карачи – так назывались в Казанском ханстве князья четырёх золотоордынских родов, входящих в состав ханского дивана (правительства).