Страница 16 из 23
– Как? Уже тогда? – спросила Императрица.
Государь продолжал:
– В 1809 году они поссорились; Талейран не одобрял дела испанских инфантов. Я думаю, это была комедия, потому что их прислали к нему же в деревню и, по всей вероятности, его предупредили об этом. И эта комедия заставляет меня думать, что он собирался перейти к Бурбонам, как только Наполеона побьют.
– Был заговор, – сказал Моден, – между Дюмурье, Моро и Пишегрю, который так внезапно умер. Наполеон был очень тонок, даже хитер; папа назвал его комедиантом и был прав. Они оба с Талейраном пошли на хитрости – кто кого обманет.
– И перехитрил Талейран, – сказал Государь. – Он даже добился от папы, чтобы тот освободил его от данного обета. В конце концов он провел и Бурбонов, и Республику, и Директорию, и Наполеона, может быть, и последних Бурбонов. История покажет, сколько тут было плутовства и скрытых интриг, но это, может быть, будет лет через сто! Во всяком случае, Наполеон был гениален, а Талейран только хитер и умен. У него мелочной характер, который мне очень антипатичен. Я ненавижу хитрых, лукавых людей; вместо того, чтобы идти прямо к цели, они всегда ищут окольных путей, они всегда оставляют себе лазейку, В сущности, они ничтожны и подлы.
На вечере у Императрицы много народу, даже из непридворных. Я провела время приятно, потому что присутствовала при разговоре между стариками. Князь Петр[108] разговаривал с Моденом, с кн. Василием Трубецким[109], Жуковским, Чернышевым[110] и Павлом Киселевым[111]. Я взяла на себя безгласную роль. Они говорили о 1812 годе, о Наполеоне, которого Моден всегда называет Бонапартом, о Тильзите, Эрфурте, о конгрессах в Вероне, Лейбахе и Ахене. Потом подошел Ожаровский[112]. Они толковали о Кутузове, Барклае, Беннигсене, Багратионе и обо всех походах – от сражения при Йене до Ватерлоо. Волконский сказал:
– Наполеона погубило перед Ватерлоо то, что он провел ночь на своей позиции. Веллингтон, которого он выбил с позиции в Линьи и Катр-Бра, получил возможность избрать новую позицию для последнего действия трагедии.
Меня это удивило, потому что только победитель ночует на позициях противника. Когда я спросила объяснение у князя Петра, он мне ответил:
– Это правда, но предположимте, что я захотел помешать Ожаровскому войти в эту гостиную, что он даже выколол мне глаз, но если он не войдет в Малахитовую гостиную, победа будет принадлежать мне. Настоящая цель движения – победа. Сбить противника с позиции, которая ничего не дает, не есть еще победа.
Тогда Ожаровский сказал:
– Наполеон был прекрасен при Ватерлоо, он сделал более, чем возможно. О сражении судят по результату, но, как военное дело, Ватерлоо было превосходно.
– Я не верю в измену Груши, – сказал затем Волконский, – это басня.
Князь Василий[113] отвечал:
– Обвиняли в измене Дюмурье, Моро и Бернадотта. Во времена революции всякий генерал, которого постигла неудача, считался изменником. Говорили также, что республиканские войска сражались из-за свободы. Это вздор; во-первых, потому, что войска всегда охотно сражаются, а во-вторых, не будь кадров королевских войск, наскоро собранные рекруты никогда не были бы в состоянии совершить такие походы. Что же касается измен и обвинений, то это все та же старая история карфагенских генералов: их даже убивали, когда они бывали побеждены.
Моден проворчал:
– Как мы тогда подражали римлянам, так они подражали карфагенянам. Это совершенно то, что делалось в Риме: Вар, отдай мне мои легионы.
– Какой вы классик, Моден, – сказал ему Ожаровский, – впрочем, есть доля правды в том, что вы говорите.
Князь Трубецкой заметил:
– Англичане также обвинили и даже судили адмиралов, которые потерпели поражение во времена Георгов. Барятинский[114] передавал мне, что ему говорили, что тории и виги как бы дрались между собою адмиралами и генералами. Обвиняли даже лорда Норта, что он, желая избавиться от неспособных вигов и раздражавших его ториев, отсылал их в Канаду.
– Среди военных всегда будет зависть; это существует со времен «Илиады», – проговорил Ожаровский. – Это похоже на польские сеймы. Немало хлопот было Наполеону с его маршалами и генералами. Он дарил герцогства и княжества, чтобы зажать им рты, награждал даже титулами этих республиканцев! Он разрезал Европу, как пирог, и создал королевства.
Князь Петр отвечал Модену:
– А когда король такого королевства действовал как король относительно своих подданных, Наполеон жаловался, что ему изменили. Он обвинял короля Жозефа, Мюрата, даже всех своих братьев.
– Единственный человек, которого он не хотел сделать королем, был королем, – это Бернадотт, – сказал Жуковский.
На это князь Петр заметил:
– И даже очень хорошим королем. Кроме того, он настоящий воин и очень умный дипломат. Даву был человек с большими достоинствами, гораздо значительнее и Келлермана и Массена, но все они бледнеют пред ним. Наполеон был гениален во всем, он ослеплял. Я удивлялся, когда слушал его. Какая разница между ним и Талейраном, который был главным образом ловок.
Жуковский сказал мне шепотом:
– Разница между гением и умом та же, что между Пушкиным и Крыловым. Но Пушкин и умен, и гениален.
Князь Петр спросил его, отчего я засмеялась.
Я отвечала:
– Оттого, что Жуковский мне объяснил разницу между гением и умом.
– Хотите знать разницу между хорошим полководцем и хорошим генералом? – спросил меня князь Павел Киселев.
Я отвечала, что хочу.
– Полководец называется Наполеоном, Юлием Цезарем, Помпеем, Аннибалом, Мальборо, Тюреном, Конде, Суворовым, а хорошими генералами – все мы.
– Полководцами были – Кутузов, Багратион и Барклай, – сказал Волконский.
– Барклай? – спросил Чернышев, удивленный мнением Волконского.
Тот ему ответил:
– Да, и ему воздадут должное; он заслужил свое место перед Казанским собором.
Я отправилась ужинать за тот стол, где важно расселся Жуковский. Он был очень голоден.
– Надо передать этот важный разговор Пушкину, – сказал мне Жуковский, – и главным образом конец, так как он восхищается благородством Барклая.
Я обещала ему записать; это был настоящий урок военной истории.
Меня заинтересовал военный разговор, и я спросила у Киселева его мнение о Фридрихе Великом. Это его удивило, и он спросил: отчего этот вопрос меня интересует? Я ответила:
– Потому что в царствование Елизаветы мы победили его, а он слыл за великого полководца.
– Мы также победили и Карла XII, – возразил Киселев, – и Наполеона еще до Веллингтона; мы воспользовались уроками. Карл XII нас победил, но зато Петр Великий тогда научился военному искусству; что было суждено России, то и должно было случиться. Как творческий гений, по-своему, Петр Великий выше Наполеона, так как Петр не имел ни его образования, ни того положения, которое революция создала для Бонапарта. Только военный генерал мог в то время захватить власть, и об этом мечтало несколько человек: Дюмурье и другие. Это носилось в воздухе.
– А что вы думаете о Карле XII?
– Он гораздо ниже Густава Адольфа. Он уничтожил то, что Густав Адольф создал в Швеции. Это рубака, солдат, иной раз совершенно сумасшедший; он опоздал родиться: это человек XIII века, Петр же Великий по своим идеям был на сто лет впереди своего века… Настоящий гений!
– А Фридрих Великий?
– Ума в избытке, характер легкий, принципов не хватало и на двадцать четыре часа. Натура антипатичная, но он создал военную Пруссию, и она останется военной; это вошло в ее плоть и кровь.
108
Волконский, начальник Генерального штаба при Александре I, министр двора при Николае. Князь Петр и жена его, княгиня Софи, очень любили мою мать.
109
Он сопровождал Императора Александра на конгрессы. Он был генералом от кавалерии и был женат первым браком на кн. Анне Бирон, сестре герцогини Доротеи Саганской.
110
Получивший титул графа, а потом и князя, впоследствии военный министр при Николае, флигель-адъютант Императора Александра. Он участвовал в кампании и занял Кассель. Он довез в 12 дней из Парижа в Петербург известие о вступлении союзных войск в 1814 году, что было подвигом для того времени.
111
Гр. Павел Киселев, человек большого ума, также был флигель-адъютантом Императора Александра, министром государственных имуществ при Николае; он составил после турецкой войны 1829 года органический статут для княжеств. Он скончался в Швейцарии в очень преклонных годах. Гр. Киселев был нашим посланником в Париже со времени трактата 1856 года. Он надолго оставил по себе память в княжествах благодаря статуту.
112
Гр. Ожаровский, тоже флигель-адъютант Императора Александра, был произведен в генералы от кавалерии, подобно Киселеву и Чернышеву. Фельдмаршальство было пожаловано Николаем Ожаровскому уже гораздо позже, потому что уже нечего было давать ему. Он был очень стар.
113
Князь Василий Трубецкой пользовался общим уважением. Он был большим любителем живописи. Он получил чисто французское воспитание. Император Александр иногда возлагал на него миссии, и между прочим к принцу Оранскому. В Англии Трубецкой был совершенно молодым человеком. Он был хорош собою и очень изящен. Он также был послом на короновании Георга IV. Он рассказывал моей матери, что, когда он в молодости ездил в Англию, Лоуренс написал его портрет. Его предупредили, что карманные воры встречаются в большом количестве в высшем круге, в Вокзале, в Ридатто, в Ранелагс, в Пантеоне, что выкрадывали кошельки, часы, табакерки и даже вырезывали бриллиантовые пуговицы на платьях. 14 декабря 1825 года кн. Василий Трубецкой был назначен генерал-губернатором Петербурга, когда застрелили Милорадовича, стоявшего на площади рядом с Государем. Выстрел был пущен из рядов, но так и не узнали, какой именно солдат выстрелил. Государь написал на листке бумаги о назначении кн. Василия Трубецкого, дававшем ему широкие полномочия, подписал и передал ему. Этот листок бумаги сохранился в семействе Трубецких, и почерк Государя в эту важную минуту свидетельствует о его спокойствии и невозмутимой храбрости.
114
Кн. Иван Барятинский, сперва женившийся в Англии на мисс Детон, дочери лорда Шерборна, от которой у него родилась дочь, оставшаяся навсегда в Англии. Во втором браке он был женат на гр. Келлер. От нее у него родился сын (фельдмаршал Александр Барятинский, победитель Шамиля) и, кроме того, еще три сына и три дочери.