Он говорит

Женщину начало тошнить, да так, что она испортила платье. Борт заходил на посадку, и тут не входит, а как-то впадает в кабину лётчиков бортовой механик – и сказать ничего не может.

Оказывается, пассажирка сняла испачканное платье и теперь, накрывшись чем-то, спит. А на земле её, надо сказать, муж-генерал ждёт. Свита… Адъютант… Шофёр готовится чемоданы принимать…

Одно дело рассказывать анекдоты про стюардессу, а другое – когда в нижнем белье на полосу командующую жену выведут. Ну и лётчики как бы промахиваются мимо полосы, уходят на второй круг, а два старлея пытаются на даму платье натянуть… Сначала задом наперёд – путаясь в нестандартной молнии. Сели… Даму взяли под руки выводят, а молодой командировочный капитан из Москвы – следом. Ему-то было что, он был не лётчик. И вдруг, не дойдя до своего благоверного метров пятнадцать, жена командующего вдруг что-то вспоминает. Останавливается, ищет что-то глазами, оборачивается, и влепляет капитану звучный слюнявый поцелуй в щёку.

А потом, на заплетающихся ногах шагает к мужу.

Ну, думает капитан, – это – “…!”

И, правда, это был он.

По возвращении капитана вызвали к командованию, и он слово в слово повторил эту историю своему прямому и непосредственному начальнику.

Начальник выслушал его и отпустил с Богом.

Но когда капитан уже открыл дверь, прямой и непосредственный начальник одобрительно ухнул ему в спину:

– Молодец. Пусть знают, кто у них в воздухе главный».

Он говорит: «Я вам про женщин вот что расскажу. Когда небедные мои начальники покупали богатый комбинат “Норильский никель”, некоторые молодые люди, имевшие юридическое образование, как и я, сидели в этом городе месяцами. И через некоторое время молодая кровь, кипя, начинала мешать целеустремлённой работе.

Поэтому было принято звонить на некоторую “фирмочку”. Она, кстати, так и называлась – “фирмочка”.

Оттуда приезжали так называемые “танкистки”. То есть, по телефону сотрудники “фирмочки” обещали длинноногую блондинку, ростом не меньше ста восьмидесяти сантиметров. Но на поверку – служить бы им всем в танковых войсках.

Или на подводных лодках.

Итак, сначала в комнату входил охранник, осматривал поле будущей сексуальной битвы, а потом сама “танкистка”.

Прозвище, как я и объяснил, было дано за небольшой рост.

Впрочем, и внешний вид барышни был такой, будто она только что отвоевала в танковом сражении. Начала бои ещё под Прохоровкой. В сорок третьем.

– Будете брать? – спрашивал охранник.

Человек с молодой кровью чувствовал, как она, эта самая кровь, внезапно стынет в жилах. Потом он ошарашено мотал головой и снова на неделю погружался в работу, стараясь не вспоминать о женщинах вообще.

А потом я уволился – тоже из-за женщин.

Но это совсем другая история».

Он говорит: «Я не про женщин даже расскажу… Про архитектуру. Началось всё с того, что давным-давно я понял – наиболее эротогенными местами во всяких клубах являются площадки перед туалетами. Что происходит внутри на фоне фаянса и унылой кафельной плитки – всем понятно и неинтересно. Недаром там всегда висит злобный автомат по продаже сантехнической резины. Но главное закладывается, вопреки физиологии, именно вне, а не внутри.

Продолжая исследования, я выяснил, что наиболее эротогенными местами в частных квартирах стали ванные. Сразу после каких-то новогодних праздников все мои знакомые, с которыми я празднично созванивался, поделились на тех, у кого был секс в эту новогоднюю ночь, и тех, у кого его не было. Я только хотел вывести из этого moralite, как вдруг мне позвонила барышня, которая, как оказалось, принадлежит к третьей категории. Она не была уверена в том, случилось ли с ней это, или же нет. Причём, количество людей, совершенно потерявших уверенность в сексусе, лексусе и прочих жизненных вещах, начало стремительно множиться. С тревогой ожидал я следующих звонков, поскольку неуверенные превратились из маргиналов в правящую партию.

Ванная в этих историях превращалась в символ неуверенности. Эта неуверенность усугублялась тем, что ванная – одна из немногих комнат, в которых свет включается (и выключается) извне.

Мой приятель неуверенно вспомнил собственную роль Деда Мороза, окончившуюся поздравлением хозяйки, что цеплялась за занавеску и ванный шкафчик. Говорил он так: “Дело в том, что в наших домах туалет невелик и часто неважно пахнет. Ванная не в пример лучше. К тому же в ней, кроме дыры (эвфемизм) есть и кран, который”…

“К чёрту, к чёрту”, – подумал я и перестал его слушать.

Очередная моя собеседница оказалась членом партии уверенных. Она-то занималась в новогоднюю ночь натуральным сексусом, а не каким-то петтингом-митингом. Но именно в ванной, и начала хвастать этим. Что-то было космическое, говорила она, два тела и…

– Помнишь, – сказала она, ты рассказывал мне про Стамбул? Ну, про цистерну в Стамбуле. Я помнил, да. Есть там такая подземная цистерна для питьевой воды, иначе называемая Йребатан-сарай – подземный дворец.

Цистерна эта многократно описана. В действительности Йребатан-сарай был отчасти похож на берлинское метро после затопления или огромную ванную. Только в этой ванной, в чёрной воде под пешеходными мостками, жили какие-то жутковатые рыбы. Беззвучно шевеля плавниками, проплывали эти рыбы по своим сумрачным делам. Когда я был в Йребатан-сарае, там шла выставка каких-то модных стамбульских художников. Страшноватая электронная музыка сопровождения подчёркивала нереальность места – отъединённость от зноя наверху, от истории по сторонам. Была лишь причастность к жутковатым мультфильмам-хентай, герои которых двигались по стенам и напольной воде. Эти герои были какими-то психоделическими трупаками, мечтой некрореализма, подсвеченной жутковатым светом. Прямо в эти картины, что проецировали в пол хитроумные аппараты под потолком, капала с потолка вода.

Немногочисленные посетители, шарахаясь от изображений, шлёпали по мокрому настилу.

И вот, моя знакомая, выплёскивая вновь переживаемое удовольствие в телефонную трубку, заявила:

– Представляешь, всё было как в твоём рассказе. Темно, потому что кто-то, проходя по коридору, выключил свет, плеск воды и какие-то существа плавают под ногами.

Оказалось, что в ванной было замочено бельё.

Трусы и носки плыли куда-то по своим бельевым делам.

Разбегались при ритмических движениях.

И это придавало уверенность в правильности происходившего».

Он говорит: «У меня тоже есть история. Пусть это будет история про полено. Я жил тогда в древнем городе, на краю одного национального квартала, который обрывался утёсом в другой, иной национальности, где по месяцу шла нескончаемая восточная свадьба.

Приятель мой, что был хозяином дома, отлучался часто и помногу. Оттого я больше видел не его, а красавицу-жену.

Она и вправду была очень красива, но это мне только мешало.

Есть старая история про жену Потифара.

Её пересказывал мой друг, буровых дел мастер, примерно таким образом: “И приходит она к Иосифу, и говорит: ‘Что бы нам немного не поджениться! А он говорит, хрен, говорит, тебе в грызло, дура – в смысле не хочу – не буду Ну тут она, натурально, рвёт на себе платье и… ”. Впрочем, все знают эту историю.

Один британский писатель по этому поводу заметил, что для сюжета совершенно не важно, спал Иосиф Прекрасный с женой Потифара или не спал – всё равно исход бы был один. А умный человек не мучается этим выбором – он знает, что единственный выход из этой ситуации – собрать вещи, весом лёгкие, а ценой – дорогие, и бежать прочь из города.

Впрочем, другой, французский писатель сочинил рассказ про полено. Это был рассказ про то, как некий человек сидел перед камином с женой своего друга. И эта женщина сделала ему то предложение, которое обычно делают друг другу мужчины и женщины в рассказах этого французского писателя. Но герой не хотел рушить дружбу, он вовсе был не рад, хотя “Сделаться любовником этой маленькой, испорченной и хитрой распутницы, без сомнения страшно чувственной, которой уже недостаточно мужа? Беспрестанно изменять, всегда обманывать, играть в любовь единственно ради прелести запретного плода, ради бравирования опасностью, ради поругания дружбы! Нет, это мне совершенно не подходило. Но что делать? Уподобиться Иосифу? Глупейшая и вдобавок очень трудная роль, потому что эта женщина обезумела в своём вероломстве, горела отвагой, трепетала от страсти и неистовства. О, пусть тот, кто никогда не чувствовал на своих губах глубокого поцелуя женщины, готовой отдаться, бросит в меня первый камень… Словом, ещё минута… вы понимаете, не так ли… ещё минута, и… я бы… то есть, она бы… виноват, это случилось бы, или, вернее, должно было бы случиться, как вдруг”…