Страница 21 из 35
Она поделилась своим пониманием после знаменитого удара в стену кухни. Незадолго до известного удара в стену, она сказала ему, что передала восемьсот долларов своей церкви на компанию по сбору средств голодающим детям в какой-то мерзко трахнутой части Африки. Фрэнк не был бессердечен, он понимал страдания людей. Но ты не должен отдавать деньги, которые не можешь себе позволить. Ты не должен обделять своего собственного ребенка, чтобы помогать чужим детям. Безумие, вот что это было — месячный ипотечный платеж отправился через океан — но не это побудило знаменитый удар в стену. Он был вызван тем, что она сказала дальше, и взглядом на лицо Элейн, когда она это говорила, одновременно дерзким и упрямым: Это было мое решение, потому что это были мои деньги. Как будто ее брачные клятвы, которые она дала одиннадцать лет назад, ничего не значили, как будто она могла делать все, что хочет, не ставя его в известность. Итак, он пробил стену (не ее — стену), и Нана побежала наверх, плача, а Элейн сказала ей:
— Этот удар предназначался нам, малышка. И однажды это не закончится стеной.
Фрэнк ничего не сказал и не попытался её переубедить. Все могло закончиться либо временным разъездом, либо разводом, и Фрэнк выбрал первое. Но ее прогноз был неправильным. Он не ударил бы их. Никогда не ударил бы. Он был сильным. Он был защитником.
Но один довольно важный вопрос все же остался: что она пыталась доказать? Какую пользу она получила, пройдя через это? Это была какая-то нерешенная детская проблема? Или это был просто старый добрый садизм?
Что бы это ни было, это было чертовски неправильным. И, блядь, бессмысленным. Вы, как афроамериканец в Трехокружье (или любом другом округе в Соединенных Штатах), не могли дожить до тридцати восьми лет, не столкнувшись с гораздо большей долей бессмысленности, чем ваша законная доля — расизм, в конце концов, был воплощением бессмысленности. Он вспомнил дочку шахтера, с которой встречался в девятом или десятом классе, между ее передними зубами было такое расстояние, что они напоминали пять карт, выложенных на покерном столе, ее короткие волосы были завязаны в тугие косички так, что выглядели как пальцы. Она прижала палец к запястью и сказала:
— У тебя дрянной цвет кожи, Фрэнк. Как у моего папы под ногтями.
Сравнение девушки было наполовину забавным, наполовину вводящим в ступор, но, в целом, катастрофически глупым. Даже в детстве Фрэнк узнавал эту черную дыру неизлечимой глупости. Хотя это сравнение действительно удивило его и до крайности ошарашило. Позже, когда он слышал подобное из уст других людей, это его раздражало, доводило до гнева, но тогда он был просто удивлен. Глупость имела собственное гравитационное поле. Она притягивала.
Только Элейн не была глупой. Ты не мог уйти дальше от выражения глупая, говоря об Элейн.
Элейн знала, каково это бродить по универмагу, преследуемой тяжелым взглядом какого-то белого парня, который даже не имел аттестата, играющего в Бэтмена, собирающегося поймать ее на краже банки арахиса. Элейн была проклята протестующими за пределами центра Планирование семьи, отправлена в ад людьми, которые даже не знали ее имени.
Так чего же она хотела? Зачем причинять ему эту боль?
Один из возможных вариантов: у неё был повод для беспокойства.
Когда он отправился к зеленому Мерседесу, в зеркала заднего вида Фрэнк продолжал видеть, как Нана уходит, пиная аккуратно разложенные кусочки мела и затаптывая свой рисунок.
Фрэнк знал, что он не идеален, но он также знал, что он был, в целом, хорошим. Он помогал людям, он помогал животным; он любил свою дочь и он сделает все, чтобы защитить ее, и он никогда не применит физическое насилие к своей жене. Он сделал ошибку? Был ли удар в знаменитую стену одной из них? Фрэнк признавал это. Он заявил об этом в суде. Но он никогда не причинял вреда никому, кто не заслуживал причинения вреда, и он просто собирался поговорить с парнем из Мерседеса, ведь верно?
Фрэнк провел свой фургон через необычные кованные железные ворота и припарковал его позади зеленого Мерседеса. Переднее крыло с левой стороны было пыльным, но правое было кристально чистым. Вы могли видеть, где сукин сын поработал тряпкой.
Фрэнк поднялся по кристально чистой подъездной дорожке, соединяющей проезжую часть с дверью большого белого дома. По обеим сторонам дорожки был высажен сассафрас,[64] навесы которого создавали своеобразный коридор. Птицы щебетали в ветвях и над ним. В конце дорожки, у подножия ступеней, росла молодая сирень, обложенная по периметру камнями, близкая к полному цветению. Фрэнк с трудом удержался, чтобы не выкорчевать ее. Он поднялся на крыльцо. На лицевой стороне крепкой дубовой двери был прикреплен латунный молоток в форме кадуцея.[65]
Он приказал себе развернуться и ехать домой. Вместо этого схватил молоток и один раз ударил им в дверь, потом еще и еще.
Гарту Фликингеру понадобилось некоторое время, чтобы заставить себя подняться с дивана.
— Подождите, подождите, — сказал он — бессмысленно: дверь была слишком толстой, а его голос слишком хриплым. Он курил наркоту без остановки с тех пор, как вернулся домой после посещения величественного дворца удовольствий, он же трейлер Трумэна Мейвейзера.
Если бы еще вчера кто-то спросил его про наркотики, Гарт постарался бы убедить собеседника, что он употребляет их изредка, всего лишь балуется, но это утро было исключением. Чрезвычайная ситуация. Не каждый день ты находился в туалете в трейлере своего наркодилера, а по другую сторону хлипкой двери сортира вспыхивала третья мировая война. Что-то произошло — борьба, стрельба, крики — и, в момент непонятного идиотизма, Гарт на самом деле открыл дверь, чтобы проверить, что происходит. То, что он увидел, было трудно забыть. Пожалуй, невозможно. В дальнем конце трейлера стояла черноволосая женщина, голая вниз от талии. Она подняла Арканзаса, приятеля Трумэна, за волосы и пояс его джинсов, и стала колотить его головой об стену — бум! бум! бум!
Представьте осадный таран, хлопающий массивным деревом о ворота замка. Голова человека была в крови, а его руки, как у тряпичной куклы — хлопали по бокам.
В то же время там был и Трумэн, лежавший на полу с пулевым отверстием во лбу. А что же странная женщина? Выражение её лица было ужасающе спокойным. Было похоже на то, что она просто зашла в гости на дружескую вечеринку, за исключением того, что она использовала человеческую голову в качестве тарана. Гарт аккуратно закрыл дверь, запрыгнул на крышку туалетного бачка и вылез в окно. Затем он бросился к своей машине и помчался домой со скоростью света.
Произошедшее немного расшатало его нервы, что было необычным явлением. Гарт Фликингер, сертифицированный пластический хирург, действительный член Американского общества пластических хирургов, как правило, был довольно устойчивым к внешним раздражителям парнем.
Теперь ему стало лучше, косяк, который он курил, помог в этом, но стук в дверь был крайне нежелательным.
Гарт проделал путь вокруг дивана, через гостиную, давя на пути небольшое море коробок из-под фаст-фуда.
На плоском экране, необычайно сексуальная репортерша с чрезвычайно серьезным лицом вела репортаж о кучке коматозных старушек в доме престарелых в Вашингтоне. Ее серьезность только усиливала ее сексуальность. У неё грудь второго размера, подумал Гарт, но ей бы очень подошел третий.
— Почему только женщины? — Раздался голос репортера с плоского экрана. — Сначала мы думали, что только очень старые и очень молодые подвержены этой болезни, но теперь кажется, что женщины разных возрастных групп…
Гарт уперся лбом в дверь и ударил по ней.
— Остановитесь! Прекратите!
— Открывай!
Голос был глубокий и злой. Он собрался с силами и поднял голову, чтобы взглянуть через глазок. Снаружи стоял афроамериканец, чуть больше тридцати лет, широкоплечий, лицо с потрясающей костной структурой. Бежевый костюм человека мгновенно ускорил пульс Гарта — коп! — но потом он заметил шеврон службы контроля за животными.
64
сассафрас (от исп. sasafras «ломающий скалы») — род листопадных деревьев, кустарников из семейства Лавровые; родина — восток Северной Америки и восточная Азия. Назван так из-за способности ростков пробиваться из-под камней.
65
символ врачевания и знак различия медицинской службы армии США