Страница 3 из 11
– Я вижу, что на кораблях много флагов?
– Ты правильно видишь! Корабли украшены флагами, фонариками, транспарантами, плакатами. Мы очень хотим приехать домой с праздничным настроением, и сделать праздничное настроение своим близким, ожидающим нас там. У нас готовы фейерверки, воздушные шары, чтобы запустить в небо, китайские воздушные змеи и фонарики, – и много чего еще…
– Табул. Я рад за вас всех. Передавай привет своим близким и друзьям. Счастливого пути!
– Спасибо! Большое спасибо! До встречи на……..
В этот момент за спиной у Табула возник яркий свет, – и спустя мгновение изображение пропало.
Я не был экспертом в том, что происходило. Вспышка, – так вспышка. Может быть, фейерверки или фонарики зажглись в тот момент, когда Табул выключал связь?
Потом, спустя время, когда Табул долго не выходил на связь и не отвечал на вызовы, я стал думать, что браслет испортился у меня или у Табула.
И только спустя годы я стал понимать, – что-то страшное там произошло. Тогда в памяти встала картинка той вспышки. Я понял, что в месте концентрации кораблей что-то произошло: взрыв, похожий на атомный, возможно, убил моего заокеанского друга, и навсегда сделал браслет ненужным. Я думал, что не нужным…
Что там произошло в тот день, я узнал спустя еще много лет.
Этот взрыв поставил точку на прошлом. А браслет открыл новый путь для меня на всю жизнь.
Капитан. Одиночество. 001.
Время остановилось.
Как можно представить себе, что мир вокруг Вас сузился до размеров Вашего тела? Или даже еще меньше. Или расширился до такой степени, что достигнуть другого человека стало так же невозможно, как пешком достигнуть другой галактики? Как можно жить и ничего не хотеть? Жить, и стараться ни о чем не думать? Как не стараться жить прошлым, если у тебя нет будущего? Если у тебя нет даже завтра, а точнее, если завтра началось даже не вчера, а сотни, тысячи лет назад…
Капитан сидел в центральном Зале Управления на своем законном месте и старался ни о чем не думать. Варианты возможных течений будущего никак не устраивали его ранее деятельную натуру, а принятие различных решений, могущих изменить настоящее, не соответствовали той степени усталости, которую он испытывал.
А ведь как всё здорово начиналось! Когда это начиналось? Пять, десять, двадцать тысяч лет назад? Или миллионов? Миллиардов? Скорее вперед… Простого пространственного, а не релятивистского времени. Скорее, даже больше в абсолютных цифрах, – только он уже не помнил сколько.
Википедии: Релятивистское замедление времени – кинематический эффект специальной теории относительности, заключающийся в том, что в движущемся теле все физические процессы проходят медленнее, чем следовало бы для неподвижного тела по отсчётам времени неподвижной (лабораторной) системы отсчёта.
Он давно перестал считать годы, перестал праздновать свой день рождения. Да и что считать днем рождения: день физического произведения на свет, или спасения от смертельной опасности, или – и это самое частое – день очередного приема молодильного эликсира? Он пробовал вспомнить свое настоящее имя, данное ему при рождении родителями, но даже это было для него уже чуждым, странным, далеким. Таким далеким, что просто являлось чей-то чужой жизнью. Не его!
Он тысячи и десятки тысяч лет носил одно имя: Капитан. Были и модификации: Главный, Высший, Командир, Отец, Батя… Но всегда новые, придуманные людьми имена, возвращались к имени Капитан, когда им было надо обратиться к нему лично. И никто уже и не помнил, как же его зовут: Рагим, Талан, Иван, Кулюмади или Харан. Никто, даже он сам, давно не помнили, что у ЭТОГО человека должно быть имя. Думалось, что если бы пришлось его хоронить на высокой горе, как принято у многих народов хоронить своих героев или правителей, то на постаменте не было бы ни его настоящего имени, ни дат рождения, ни описаний его боевого пути, ни описаний его общественной значимости, – ничего. Только одно слово: «Капитан». Или даже «Капитан станции РЕЯ». Первый и единственный ее капитан. И это имя заменило бы всё: даты рождения, имя, данное при рождении, описание боевого и жизненного пути, описание общественной значимости, и многое-многое другое, что не уместится ни на памятнике, ни на рекламном буклете…
Нет, ну, конечно, вся информация хранится в памяти компьютера и в памяти Кибелы (Планетарный Искусственный Интеллект станции), – но это была как бы сторонняя информация, никак уже не связанная с ним эмоционально, социально, семейно. Это как чья-то история, написанная, читаемая, – и далекая, типа литературная, а не личная. Не лично твоя. Не родная. Он часто одно время просил Кибелу вывести на голо-экран изображение своих родных, родителей, любимых, детей, друзей прошлого. Но ничто не пробуждало в нем не только слез об утраченном, но даже и грусти, сожаления, горечи утраты. Это были просто голографические или плоские картинки, просто чья-то история, просто события прошлого. Но не его, не родное, не важное уже до такой степени, чтобы от этого страдать, радоваться, болеть за это душой. Просто картинки и история…
За свою бесконечную жизнь он перепробовал на себе различные образы: обычный красавец, бритоголовый, седой, бородатый, с огромными бакенбардами и усами, с длинными до пояса волосами и маленьким «бобриком» на голове. В длинном балахоне, в строгом форменном костюме Капитана Флота, в простой домашней одежде, во фраке с тросточкой, в шлеме воина и шутовском колпаке. Он ходил с тросточкой, с посохом, с саблей, шпагой, алебардой, жезлом. Крутил в руке чётки, шарик на веревочке, – не помнил уж как это и называлось, – резинки различных цветов и ширины и пр., мял стеклянные шарики, системы для отвлечения чужого внимания, ножи и веретена. Он втыкал в волосы и петлицы цветы самых причудливых цветов и форм, сорванные для него или им самим на различных планетах или выращенных в оранжереях Станции. Цилиндры, котелки, борсалино, канотье, твиды, – в разные времена чередовались со шлемами разных видов и конструкций, масками, респираторами и пр. Оружия на поясе, на груди и за спиной тоже было перепробовано много: от символических кортиков до суперсовременных оружейных носимых систем. Почти бесконечный ряд голограмм этих его костюмерных экспериментов в сочетании с длинным списком перечисленных и не перечисленных компонентов облика был представлен не только в памяти Кибелы, но и в музее Реи.
Привычки, как и костюмерные эксперименты, возникали и исчезали. Некоторые сами собой, другие в силу обстоятельств, третьи под давлением принятого решения.
Гастрономические вкусы, как казалось, могли бы быть самым неуемным полем для экспериментов, когда у тебя есть такое изобилие естественных и искусственных компонентов, но со временем приелись и эти бросания в разные крайности, в разные стороны. В конечном итоге, это всё лишь сочетание нескольких разных вкусовых ощущений, как вся красота и гамма цветов нашего мира есть только сочетание трех основных цветов. (При отсутствии краски нет никакого цвета – белый, максимальное смешение даёт чёрный. Примером субтрактивной цветовой модели является CMYK. Основных цветов по Иоганнесу Иттену существует всего 3: красный, жёлтый и синий. Примечание автора.) Если учитывать только физиологию глаза человека. (Человеческий глаз способен различать 10 миллионов цветов. При этом он способен различить примерно 500 оттенков серого цвета. Примечание автора.)
Любование женщиной, ее превозношение, создание Богини и преклонение перед ней, – удел смертных. Когда ты знаешь, что выбор конечный, что само состояние любования и обожествления имеет временной пик и край, – это чувство становится сжигающим и животворящим. Но когда позади тебя столько прожитых жизней, и потому столько спутников и спутниц остались в небытие, то ни факт новой встречи, ни трагедия утраты уже не страшат и часто не трогают. Потому предстоящая тебе череда новых лиц, улыбок, чувств, тепла тел и ночной шепот уже перестают быть в новинку, перестают волновать. Капитан даже мысленно выстроил «воронку отношений» в результате своего наблюдения в свете сменяющихся спутниц жизни: