Страница 3 из 9
Церкви был поставлен Святейший Синод, в котором «оком государевым» стал светский чиновник – обер-прокурор.
С обретением государством полного контроля над Церковью ее самостоятельность осталась в прошлом, Церковь была превращена в своеобразную часть государственной машины, однако по воле Петра духовные школы получили сильный толчок к развитию. В те времена греческая церковная ученость едва теплилась, а на Западе богословие развивалось. Стали учиться у Запада. Вводились отчасти, увы, и западная рутина и схоластика, рационалистический подход, заимствованный в протестантизме. Наследие Восточной Церкви было почти забыто: в своей ненависти к старине Петр запретил монахам даже иметь в келье перо и чернила. В учебных заведениях изучали латинскую грамматику, риторику и поэтику. Даже тексты Священного Писания на уроках чаще читали по-латыни. Богословие в семинариях стали изучать по Фоме Аквинскому, по трудам западных теологов Герхарда, Квенштедта, Голлазия, Буддея, философию – по Аристотелевой системе в переработке иезуитов.
Русская Церковь была моложе Западной и еще не успела разработать своих богословских систем. С падением в 1453 году Византии рухнули ее связи с центром православной церковности, а для выработки своей теологии на Руси недоставало еще и спокойных времен: шли войны, бушевали внутренние волнения, происходило становление государственности – не до науки было. Русские богословы в XVIII веке пытались составить хотя бы свои компиляции богословских идей, но труды епископа Георгия (Конисского) и митрополита Гавриила (Петрова) не были изданы. В то же время широкое распространение получил перевод книги некоего немецкого пастора Иоганна Арндта «Об истинном христианстве», в которой основой веры провозглашались не христианские догматы, а сокровенные переживания сердца человека.
Казалось бы, польза от петровской образовательной реформы очевидная: усваивались начала общеевропейской культуры, богословской учености. Однако они оставались в разрыве с вековым церковным опытом русского народа и его собственными традициями духовной жизни. Отцов Церкви переводили и читали в семинариях, но в основу всего учебного курса был положен опыт западного христианства. Два разнородных начала – традиционное национальное и современное западное – лишь сосуществовали рядом, но не соединялись. Церковная ученость оставалась внешней, а заимствованный западный духовный опыт усиливал в семинариях и в кругах образованных людей мечтательное морализаторство в духе Арндта.
Русское духовенство, пребывая в состоянии застоя, в своей массе покорно несло бремя государственного служения. Примеры иного служения были редки. Святитель Димитрий Ростовский, плодотворно соединивший в своем церковном творчестве положительные качества богословия Запада со святоотеческими традициями Востока и осмеливавшийся в проповедях потаенно осуждать грозного Петра, и близкие ему по духу владыки Стефан (Яворский) и Арсений (Мациевич) были одиночными явлениями среди русских иерархов. Но они были, и заложенные ими начала возрождения русской церковной жизни ожидали достойных продолжателей.
В семинарии Василий Дроздов учился латинской грамматике, поэзии, риторике, всеобщей истории, церковной истории, философии, философской и естественной истории. Учителя в ведомостях отмечали, что сей ученик «дарований, прилежания, успехов похвальных». Учиться было трудно. Условия жизни в провинциальной семинарии оставались нелегкими, средства – скудными, нравы учащих и учащихся – грубыми. Программа обучения была рассчитана на восемь классов, на их окончание уходило у большинства десять-двенадцать лет. Многие семинаристы за два-три года обучения едва могли одолеть премудрости катехизиса и русской грамматики в низших классах (они назывались «классами грамматики») и отправлялись в родные села служить псаломщиками. Окончание шестого класса («риторики») считалось большим достижением; в нем изучались библейская история, церковный устав и риторика, и немало выпускников шестого класса рукополагалось в сан священника.
Очевидно, что получение познаний и развитие мышления семинариста Дроздова происходило в последнюю очередь благодаря родной школе, но в первую очередь – благодаря советам и наставлениям отца. Иерей Михаил приучал старшего сына к книжной премудрости, поощрял любовь к чтению, развивал в нем философское мышление. Пытливый юноша самостоятельно штудировал книги по философии из отцовской библиотеки.
В эти годы отец благословил Василия петь на клиросе в Троицком храме, читал он там и Апостол. Небольшого роста, тихий и скромный юноша выработал тогда наблюдательность и умение анализировать поведение людей. Он начинает интересоваться также жизнью страны и Европы, всего большого и незнакомого мира.
В 1798 году Святейший Синод утвердил новый устав духовных школ. В нем детально определялась структура учебного плана, вводились краткая история Церкви, герменевтика, систематическая догматика и апологетика; предписывалось чтение Библии с разъяснением трудных мест, предлагалось ввести в обязательном порядке написание диссертаций для заканчивающих философский класс и произнесение публичных проповедей для учащихся в богословском классе, а также проведение в духовных академиях дважды в год публичных диспутов на философские и богословские темы. Словом, русские духовные школы поднимались на более высокий уровень. Василий Дроздов не успел вкусить и крох от этих нововведений. «В Коломенской семинарии учился я до класса философского, – вспоминал он сам позднее, – наставником по этому классу был такой человек, которого скудость мог постигнуть и ученик даровитый».
В 1799 году Коломенская епархия была упразднена. Коломенский епископ Мефодий (Смирнов) был переведен в Тулу, туда же перевели и семинарию. Однако ученикам Коломенской семинарии было разрешено завершить свое образование в московских духовных школах.
Глава 3
Годы становления
В те годы в Москве имелась Славяно-греко-латинская академия, располагавшаяся на Никольской улице вблизи Кремля; семинарии же были в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре и в Николо-Перервинском монастыре. Василию захотелось учиться в Москве, большой город манил его своими необъятными возможностями. Имелась и надежда на помощь родных: брат деда Никиты Афанасьевича протоиерей Александр служил в Успенском соборе Московского Кремля. Решение оставалось за отцом будущего святителя иереем Михаилом. Он же рассудил, что для надежного благоустроения первенца лучше определить его под защиту преподобного Сергия. Правда, в Сергиевом Посаде у Дроздовых не имелось ни родных, ни знакомых, так что возможны были сложности и трудности в устроении быта юноши: казеннокоштные семинаристы содержались дурно, им приходилось выполнять разные работы. Отец обещал Василию, что поможет ему прожить на свой кошт.
Имелась еще одна важная причина, по которой иерей Михаил Дроздов сделал свой выбор в пользу Троицкой семинарии. Московский митрополит Платон (Левшин) уделял большое внимание семинарии. Он поставил там образование на высокий уровень, сравнимый с уровнем Киевской духовной академии: в Троицкой семинарии постепенно освобождались от оков схоластики, солидно было поставлено изучение древних и новых языков; владыка ввел в семинарии особый, патриархальный уклад жизни, сближавший учителей и учеников; грубые нравы смягчились, было дозволено даже создать семинарский оркестр, ставились спектакли духовного содержания; владыка сам частенько посещал лекции и знал всех семинаристов в лицо, отличникам платил стипендию из своего кармана, и такие семинаристы получали добавление к фамилии – Платонов.
Свято-Троицкая Сергиева Лавра. Сер. XIX в.
5 марта 1800 года в Лаврское семинарское правление было подано прошение о зачислении студента философского класса Коломенской семинарии Василия Дроздова в Троицкую духовную школу. Судьба готовила юноше нелегкое испытание: его приняли в семинарию, но в уже завершенный им класс философии, невысоко ставя полученные им в Коломне знания. Иерей Михаил, зная способности и уровень познаний сына, счел это несправедливым и предложил его проэкзаменовать. На экзамене Василий дал вполне удовлетворительные определения философских категорий. Тогда задали ему написать сочинение на тему о врожденных идеях. «На это ничего не мог бы я отвечать по урокам своего прежнего наставника, – вспоминал митрополит Филарет позднее, – но, роясь, когда учился в Коломне, в книгах своего отца, читал я учебник по философии Винклера. Там я получил об этом вопросе некоторое понятие. И моим ответом были довольны».