Страница 23 из 29
Анализируя проповеди святителя Иннокентия, В. П. Зубов отмечал, что у него «все полно некоей безотчетной тревоги и таинственного беспокойства… Характерным для Филарета был тихий и властный голос, более властный, чем шум мира. У Иннокентия – вопли и стоны»; образы Иннокентия – «горсть рассыпанного жемчуга», образы Филарета – «законченная логическая последовательность» (59, с. 180, 182). И. В. Киреевский назвал святителей Филарета и Иннокентия выразителями двух противоположных устремлений церковной проповеди: если Филарет движется от разума к сердцу, то Иннокентий – от сердца к разуму. «Что есть жизнь наша? – вопрошал святитель Иннокентий. – Это непрестанно развивающийся свиток, наполненный множеством письмен, коего одна часть всегда сокрыта… Это непрестанно увеличивающаяся ткань, в состав коей входит бесчисленное множество разнородных нитей, коей поверхность видна всякому, а основание никому… Это совокупность бесчисленных и разнородных явлений, кои, подобно одушевленным теням, движутся вокруг нашего сознания, поражают чувства, занимают воображение, питают рассудок, радуют или печалят сердце и вскоре исчезают, оставляя слабый след в памяти… Свиток времени непрестанно разгибается пред каждым, листы вращаются один за другим; пиши что угодно и как угодно; но нельзя перевернуть ни одного листа назад; нельзя переставить, переменить или уничтожить ни одной буквы: как написано, худо ли, хорошо ли, так останется вечно, так и будет читано некогда Судиею в слух Ангелов» (цит. по: 59, с. 195). Показательно, что многие проповеди святителя Иннокентия являются импровизациями, в то время как святитель Филарет все свои проповеди предварительно писал на бумаге.
Два великих современника, при всех различиях характеров и интересов, уважали и ценили друг друга. В 1836 году архиепископ Херсонский послал в Москву свой новый труд о Страстях Христовых. Митрополит Филарет одобрительно отнесся к замыслу, но счел, что «не лишнее было бы, если бы по иным местам пройти холодным взором рассудка и остричь некоторые слова, в которых далеко простерлась свобода воображения» (цит. по: 59, с. 183). Святитель Филарет считал недопустимой фантазию при изложении евангельских повествований и в своих проповедях строго сдерживал воображение; святитель Иннокентий, напротив, полагал вполне допустимым дополнять известные из Библии события воображением, основанным, конечно же, не только на эмоциях, но и на обширных познаниях, новых открытиях в западной библеистике, истории и археологии.
Книга, о которой идет речь, называется «Последние дни земной жизни Иисуса Христа». В царствование Николая I она была сочтена слишком «либеральной» (196, т. 1, с. 613) и в течение нескольких десятилетий не переиздавалась после первой публикации в журнале, несмотря на признанный авторитет преосвященного Иннокентия. Отдельное книжное издание вышло посмертно в 1857 году в Одессе, за ним последовали иные. В книге святитель Иннокентий на основании евангельских повествований и достижений исторической науки своего времени рисует яркую и трагическую картину последних дней Спасителя со многими подробностями и даже мелочами. Это самое знаменитое сочинение владыки получило широкое распространение и известность. Книга увлекает всякого своими бесспорными литературными достоинствами.
Болезнь, постигшая преосвященного Иннокентия еще в первые годы управления Херсонской епархией, усиливалась с каждым годом. В апреле 1857 года, несмотря на возросшую слабость, он служил в разоренной Евпатории, в соборном храме
Симферополя, не оставлял забот о выделении земельных участков для разоренных крымских скитов, о выделении средств обедневшему Балаклавскому монастырю, принимал посетителей. От помощи врачей, среди которых был знаменитый Н. И. Пирогов, он отказался. 24 мая он вдруг велел выпустить из клеток всех своих птичек на волю…
Архиепископ Иннокентий скончался 25 мая 1857 года в день Троицкой родительской субботы. Последними его словами были: «Господи, какой день!».
Сто сорок лет спустя, в декабре 1997 года, состоялось прославление Украинской Православной Церковью своего нового святого – святителя Иннокентия (Борисова).
Дивное чудо Оптиной
К началу XX века, решающему рубежу в новейшей истории России, в стране имелось немало монашеских обителей, были лавры, в которых предметами почитания оставались древние намоленные иконы и где тысячи православных людей находили отраду и утешение. Но среди всех этих Божиих обителей особенную известность и почитание заслужила Оптина пустынь, в скиту которой в молитвенном подвиге жили старцы, сменяя один другого в служении Богу и людям.
Почему так произошло? Почему не самая древняя, не отмеченная чудотворными иконами, расположенная в глуши лесов монашеская обитель, не обладавшая величественными соборами и мощными стенами, стала одним из духовных центров Православной Руси?
Дух Божий дышит, где хочет. И как раз во внешней скромности Оптиной видится что-то очень важное, очень наше… Равно как и в разнообразном служении Оптинских иноков в период явного оскудения веры в народе русском дается пример того, что в мире сем можно жить по заповедям Божиим.
Оптина Введенская пустынь находилась в четырех верстах от Козельска в Калужской губернии, на правом берегу реки Жиздры, неширокого, но глубокого притока Оки, на опушке огромного густого бора. По преданию, ее основателем стал в XV веке свирепый разбойник, гроза дремучих лесов Опта. Но милосердие Божие взыскало его грешную душу, и жестокий предводитель головорезов превратился в отца и руководителя истинного иночества. Подробности его жизни не сохранились, но известно, что именно он основал Введенскую пустынь (монастырь, называвшийся пустынью по удаленности) и некоторые другие обители (96, с. 13–15).
За время своего пятивекового существования Оптина пустынь испытала немалые превратности: не раз ее разоряли литовцы и поляки, ее упраздняла в 1717 году и вновь восстанавливала в 1726 году церковная власть. К началу XIX века, когда многие православные обители в России, ранее отличавшиеся строгостью жизни и обилием благотворительных подвигов их насельников, изменились до неузнаваемости и по внешнему, и по внутреннему строю жизни, Оптина возрастала духовно. В древности пустынь не отличалась ни строгостью устава, ни численностью братии (редко превышавшей десять человек) и оставалась одной из сотен других. Но вдруг тихая монашеская обитель вышла из безвестности, расцвела и окрепла, встала в число первых обителей по строгости иноческой жизни, по обилию добродетельных подвигов братии. В середине XIX века в Оптиной по примеру древних обителей и Афона расцветает старчество, известное только в немногих русских монастырях.
В то время в пустыни имелось шесть каменных храмов: соборный в честь Введения во храм Богоматери, церковь в честь Казанской иконы Божией Матери, больничная церковь в честь Владимирской иконы Божией Матери, храм во имя преподобной Марии Египетской и святой праведной Анны, кладбищенская церковь во имя Всех святых и церковь во имя святого Амвросия Медиоланского. Обитель была известна источником, называемым Святым или Пафнутиевым; там имелись книжная лавка и книжный склад, гостиница для богомольцев, странноприимный дом, черепичный и свечной заводы. При Оптиной пустыне существовал Иоанно-Предтеченский скит, в котором имелось три храма: деревянный в честь собора Иоанна Предтечи, трапезный Казанский храм и храм во имя преподобного Иоанна Рыльского (130, с. 247).
Но в той же Калужской епархии имелась Тихонова пустынь, в Казанской епархии – Седмиезерная пустынь, так что до поры до времени Оптина оставалась одной из многих. С чего начался ее подъем?
В 1796 году на нее обратил внимание митрополит Московский и Калужский Платон (Левшин), поручивший архимандриту Макарию (Брюшкову) привести монастырь в порядок. Тот был связан со школой старца Паисия Величковского, с которым ранее состоял в переписке, и направил в пустынь монаха Авраамия, впоследствии ставшего ее настоятелем. Вскоре была образована самостоятельная Калужская епархия, но первый ее управитель – архиепископ Феофилакт (Русанов) пребывал в основном в Санкт-Петербурге. В 1819 году новый архиерей Филарет (Амфитеатров), только что рукоположенный в сан епископа, объезжал епархию, и Оптина приглянулась ему. Молитвенник по духу и образу жизни, епископ Филарет в 1821 году поддержал мысль о создании в глухом сосновом бору скита – части обители, в которой пребывают монахи-подвижники, ищущие безмолвия и уединения. Встал вопрос об устройстве скита.