История, которая меняет

Сайлен откинулся на спинку кожаного дивана и сказал:

- Не могу сказать, что я счастлив опять возвращаться в отдел, но двигаться куда-то надо. - И Сайлен неохотно потянулся за перекинутым через спинку пиджаком

Через пятнадцать минут Ричард постучал в металлическую клеть отдела хранения вещь доков.

26

Аккуратно застеленная кровать магнитом притягивала, и я с трудом удержался, чтобы не окунуться в пену чистых простыней. Ноги горели от въевшейся пыли. Перед глазами в ярком калейдоскопе продолжали свое кружение, маленькие строения, которые впадали в бесконечный поток усталости. Тело ныло, и каждая клетка просила влаги. Я поспешил хоть как-то привести себя в порядок. Для этого мне понадобилась практически вся имеющаяся в моем распоряжении вода. Если кто-то из Вас бывал в пеших или длительных экспедициях, в таких местах, где Вы лишены возможности элементарной гигиены и удобств, то Вы понимаете, насколько мне сейчас было хорошо. Чистый, выбритый я устремился в мягкую, манящую тело постель. Выключив одну единственную, тусклую лампочку, которая весела прямо по среди комнаты и коснувшись головой мягкой подушки я удобно устроился в предвкушении сна. Мне казалось, что как только голова коснется подушки, я сразу усну. Но, невзирая на усталость, я просто лежал. Лежал и вспоминал

Примерно на таких же сетчатых кроватях мы по очереди спали во времена фронтовой журналистики. Бедность, она разная. Мы можем быть лишены удобств, качественной еды, страховки, но на самом деле быть намного богаче любого финансово воротилы. В некоторых случаях недостаток чего-либо -это и есть то самое богатство, от которого мы всеми силами пытаемся избавиться, при этом не замечая, что вместе с приходом денег, славы, признания, уходят тысячи мелочей, каждая из которых была по своей сути бесценна. Перевернувшись, я закусил уголок подушки зубами. Стоило только на миг прикрыть глаза как тысячи ярких, цветных видений врывались в мое воспаленное, постепенно расслабляющееся сознание, начиная с абсолютно аморфных образов и заканчивая хорошо знакомыми лицами. Все в одном и каждый в отдельности. Марк был той самой занозой в моих мыслях, от которой просто невозможно было избавиться. «Эх, парень. Мы были глупы, но в меру. Доблестны? Возможно, недостаточно. Честны друг перед другом на все сто процентов. Перед собой, сомнительно. Ложь всегда оборачивается крахом любых, даже самых великих империй, как унаследованных, так и созданных самостоятельно». Мое знакомство с Марком -это была империя, которую мы сами разрушили.

А как же все началось и насколько логичен этот итог. В те времена я верой и правдой служил изданию National Geographic, которая очень неплохо платила за довольно посредственные фотографии. Только мои бабочки, птицы, носороги, слоны, гепарды и прочие животные, которые водились в изрядном количестве, особо никого не интересовали. Агентству нужны были фотографии браконьеров, которые промышляли незаконным отстрелом и выловом этих животных. Вот мне и приходилось, вооружившись здоровенным объективом, отщелкивать совершенно не фотогеничные лица, гонимых нуждой людей. Несколько месяцев я провел, блуждая вдоль величественной дельты реки Окаванго, где в период разлива в изобилии наблюдались антилопы, бегемоты и крокодилы. Постоянно мокрый, покусанный насекомыми, избегающий встречи как с браконьерами так и с теми на кого они охотились. я был подобно гиене. Идя на звук выстрелов, зная, что где-то там обрывается жизнь гордого, сильного, красивого животного. Смерть которого принесет несколько долларов, на которые я смогу прожить еще какое-то время. В удачный день мой фотоаппарат мог сделать от пятидесяти до сотни улучающих правонарушение снимков. За каждое десятое фото мне выделяли вознаграждение в размере десяти долларов. Когда начинался сезон дождей, я убеждал мое начальство, что лучше будет переместиться на пустоши Калахари, где линза объектива с завидной регулярностью становилась свидетельницей настоящей бойни охотников за слоновой костью. Во время моих вылазок мы с браконьерами были врагами. Поначалу я даже опасался выходить в темное время из территории частного отеля, где я арендовал маленькую, лишенную удобств комнату. Позже я понял, что никому по-настоящему нет дела до того, что именно я делаю. Видимо, для местных я был точно такой же охотник, как и они. Они убивали, я же фотографировал, как именно это происходило. Иногда даже случалось синхронно с охотником нажимать на спуск затвора фотоаппарата. Кто из нас был хуже? Никто! Мы просто были людьми. Шел второй год моей работы. На это время Ботсвана в какой - то степени стала для меня вторым домом. Один из самых пустых для моего кармана дней. Ни одной фотографии, ни одного выстрела. Я уже около двух часов шел вдоль зарослей акации, когда мое внимание привлек шум. Отлично помня одно из самых важных правил Африки: «Если тебе стало интересно, что там, в кустах — беги». Но никакого шевеления не наблюдалось, только периодический немного свистящий шум. Не удержавшись, я медленно начал красться на звук. Пройдя десяток метров вглубь кустарника, я увидел спину взрослого, черного носорога. Он лежал на животе, и при каждом вдохе, по его могучим бокам пробегала мелкая дрожь. Решив воспользоваться моментом, я снял с плеча камеру и приготовился сделать несколько снимков. Подняв небольшой камень, бросил в сторону, никакой реакции не последовало, лишь свист стал слышаться чаще и громче. Мне показалось хорошей идеей обойти двухтонное животное вокруг. Шаг за шагом я медленно, бесшумно крался вдоль большой темной массы. Опять никакой реакции. Только свист. Через минуту я стоял напротив огромной кровоточащей раны на том месте, где должен был быть рог. При каждом вдохе доносился хрип, при выдохе свист. Я посмотрел в его мудрые глаза, в них не было злости, не было отчаяния, страха или укора. Всего лишь вопрос, он обращался ко мне, к National Geographic, к людям в целом: «Что я сделал не так?», «Разве плохо иметь такой красивый рог?», «Зачем Вы меня убили?», «Я ведь не виноват. Я просто жил». Был вопрос, на который стыдно ответить и были слезы, в которые лучше не верить, потому что если в них поверить, то лучше не жить. На память пришли строки неизвестного автора:

«Титанов больше нет, ушли на небеса…

Лишь зов нетленных душ, остался на века.

Огонь внутри угас, но есть одна искра.

Печальная печать орнаментом в сердцах

умерших не за что....

Ушедших просто так...»

В тот вечер я напился. Ведь нам свойственно так поступать, когда мы хотим чтобы уснула наша совесть. Хотя, наверное, не всем. Ведь у каждого своя колыбельная для его совести. Бар с одноименным названием поселения, в котором он был расположен, назывался Сехитва. Небольшое заведение всего на двадцать столиков, являлся своеобразной отдушиной для местного населения. Каждый житель Ботсваны мог прийти в это место, зная что ни один человек в этом Мире не позволит себе такую вольность как любопытство. Заняв свое любимое место прямо по центру бара я вместо ответа бармену, просто положил на стол монету в два пула на аверсе которой был отчеканен носорог, за что в течении нескольких минут получил наполненную до самого верха пятидесяти граммовую рюмку персиковой Мампоэйры. Оглянувшись по сторонам, я поднял рюмку и машинально кивнул бармену. Залп, огонь, рюмка с громким стуком опускается на столешницу. Через минуту бумажка в десять пулов ложится как дополнение к двум предыдущим. Сознание мне сегодня совершенно ни к чему. Свежая порция выпивки уже была подана, а рука так и тянулась повторить, когда справа от меня кто-то тяжело выдохнул и опустился на стул. Повернувшись, я увидел, высокого, с таким же характерным загаром как у меня, свойственным только иностранцам, парня. Посмотрев на меня, он протянул руку и добродушно представился:

- Марк.

Мы обменялись рукопожатиями.

- Стефан Майерс. Выпьем?

Рассмеявшись, он весело согласился.

- А почему бы и нет.

Я молча подвинул свою рюмку новому знакомому.

- Персик?!

- Персик.