Страница 8 из 9
– Ничего, я бы потерпела.
– Ни в коем случае. Вот этими… ну, в общем, назовем их шприцами, я снабжу вас в достатке. Будете колоться по расписанию. Строго! Опоздаете – можете умереть от болевого шока. Я же сказал, ваши врачи вас надули. И те два дня, что вы еще будете дома…
– Два дня? – ее глаза расширились. – Это окончательный приговор?
– Да, – он опять говорил жестко. – Сегодня мы еще здорово вас помучаем, потом нужно будет обработать информацию… кое-что проверить. А завтра опять заберем в то же время, но уже ненадолго. Часа на три. Потом у вас будет полностью свободный день. Так, что я говорил? Да, два дня вы просто обязаны соблюдать мой режим, если же, конечно, не передумаете… Пока еще можно.
– Да, да я помню. Будет уже нельзя – скажете…
И опять пошла череда бесконечных процедур и анализов…
…Что человек делает в оставшиеся два дня жизни?
Кто-то, вероятно, напивается, кто-то плачет, кто-то мучает родственников требованиями пожалеть себя…
Она же решила съездить в Питер.
И когда на следующий день объявила об этом Кириллу, он взорвался, и она впервые увидела его, так сказать, "в страшном гневе".
– Да вы с ума сошли, какой Питер? Туда-сюда это уже сутки! А вы должны быть послезавтра здесь! Утром! И главное! Вы забыли, что у вашего состояния есть только одно название – "при смерти"?
– Я в ночь – туда, и так же обратно, – упрямилась она. – И ничего со мной не случится, ведь ваши "волшебные палочки" со мной!
– Случится – не случится мне лучше знать! – он с размаху плюхнулся перед ней на стул, потом спокойнее добавил. – Извините. Если бы я мог поехать с вами! Но ведь здесь еще столько дел! Я не успеваю!
– Кира, – она впервые так назвала его, и он почему-то вздрогнул. – Хотите честно? Так вот, до конца я все-таки не верю… ну, во всю эту затею. Понимаете, я ведь с жизнью прощаюсь! А Питер – город моего детства, юности и… любви… Мы с мужем только после войны в Москву переехали. Его по службе перевели… Я даже с Витой решила больше не встречаться, хоть она и умоляла по телефону. Попросила оставить одну и она, кажется, поняла…
– Хорошо, – он барабанил пальцами по столу, – только я все равно с вами поеду, – решительным жестом прервал возникшие, было, у нее возражения. – Или так, или вообще никак. Мешать не буду, последую за вами незаметной тенью.
– А как же приготовления?
– Буду руководить издалека. В конце концов, для чего на свете существуют мобильники и… самолеты?
– Ой, да самолетом еще дольше! Пока доехать до аэропорта, пока посадка, то да се, еще больше времени уйдет. А если еще и погода нелетная!…
– Это обычным. А еще существуют частные, может, слышали? – он опять улыбался, не мог долго сердиться. Только на нее, или вообще?
– Мне кажется, я сама становлюсь как самолет, – вздохнула она, – по стоимости, я имею ввиду!
– Уже больше, – он встал, посмотрел на часы. – Когда завтра будете готовы?
– Да я-то что, я могу когда угодно. Как вам удобнее…
– Тогда в шесть. До завтра. И не вздумайте сделать какую-нибудь глупость.
И ушел, почти убежал, не попрощавшись. Но она не обижалась… ведь по делу!
До аэропорта на следующий день они домчались минут за двадцать – огромный черный джип с мигалкой, казалось, и сам сейчас взлетит. Посадка – еще минут десять. И маленький самолет, мест на восемь, летел, тоже значительно быстрее обычного. Короче, вдохнула воздух родного города она уже часов в семь с небольшим. Кирилл всю дорогу щелкал по своему ноутбуку, чертыхался, без конца звонил, ему – тоже. Она уже очень жалела об этой своей затее, вернее, о том, чем эта затея обернулась для него. Можно было подумать, что спал он последний раз только у нее, и что его последней едой был тот самый "вкуснющий" бисквит…
…Самое обидное, что каких-то особых воспоминаний Питер в ней так и не пробудил. Единственной, и очень положительной эмоцией, было то, что она затащила Кирилла в ресторан, предупредив, что сама угощает, иначе вообще есть не будет и умрет не от боли, а от голода! Кутила напропалую. Заказала все самое-самое, опять разговорила Кирилла. Когда он был не "по уши" в работе – само обаяние: веселый, общительный, очень отзывчивый. И, видимо, на современный взгляд, симпатичный. Она замечала, как смотрят на него окружающие молодые женщины. Хотя, может, дело было и не в этом. Кирилл пребывал в очередном портновском шедевре "от кутюр": "С такой дамой, как вы, иначе нельзя!" и к тому же умел носить его с какой-то природной грацией. Ей же очень хотелось отвести его в парикмахерскую. Ну, ладно, когда Вита носится на своем мопеде как рыжая фурия,… все-таки хоть и девушка но еще на самом деле такой ребенок! Но, взрослый мужчина, напоминающий взлохмаченного битла? Не удержалась. Решила схитрить, и сказала, что хочет сделать напоследок хорошую стрижку.
– Да ладно вам сочинять-то, – смеялся Кирилл, – ваша головка в идеале, как и вы сами. Я же вижу, как страдальчески вы смотрите на мою гриву. И не надейтесь. Знаете, почему? – он заговорчески к ней придвинулся, говорил тихо, почти шепотом. – Я сразу же усну в кресле. И, может быть даже буду всхрапывать, ведь я говорил вам, что я страшный соня. И мне будет очень стыдно, – видимо, от шампанского он совсем развеселился, блестел улыбкой и глазами в полумраке зала. – Смотреть на это безобразие я доверяю только своему соседу-парикмахеру. И только дома.
…Потом была такая же обратная дорога. Потом бессонная ночь. Бесконечные Витулины звонки и бесконечные уколы…
Утром Кирилл приехал сам. Больше молчал. Она тоже. Не разрешил ничего брать с собой. Когда она закрыла дверь, он протянул руку за ключами.
– Давайте.
– Но… зачем?
– Да не собираюсь я вас грабить, давайте, – он мрачнел на глазах. – Ну, что вы заставляете меня говорить о том, что и сами могли бы додумать? Тело ваше должно будет оказаться здесь. Нельзя же, чтобы вы просто так бесследно исчезли!
Вдруг захотелось вернуться, убежать, спрятаться. Кирилл замечал все нюансы ее настроения:
– Что, по домам?
– Нет, – она уже пришла в себя. – Ни-за-что.
…Была еще целая череда ее пробуждений и такая же череда ее принудительных отключений… И вот, наконец, проснувшись она почувствовала какое-то особое состояние эйфории. Сколько же прошло времени? Хотелось запеть, потянуться, спрыгнуть на пол, сделать колесо… Кирилл, конечно же, был уже рядом.
– Ну, вот что. Мы тут посовещались, и я решил. Мне уже самому невмоготу. Или принимаете мою работу, или я пошел стреляться, – шутил, как всегда. – Там, у стены большое зеркало. Мы сейчас все уходим, камеры отключаем. Так, что смотрите – сколько пожелаете. Только без резких движений и всяких там "па-де-де"! Я в соседней комнате. Все. Я ушел.
Какое-то время она еще полежала. Собиралась с духом. "В конце-то концов, я же была согласна даже на мышь!" Опять зажмурившись, откинула простыню. Чуть приподняла ногу и открыла один глаз. Нога была достойной соперницей руки! С маленькой ступней, большим подъемом и рельефной щиколоткой. Тогда она села на кровати, опустила ноги на теплый пол. Плечи сами расправились, тело казалось взведенной пружиной. Вдруг неожиданно на высокую грудь упала целая копна темных, чуть волнистых волос. "Видимо, были чем-то заколоты…". Она запустила руку в голову. Датчиков уже не было. "Ого, да тут на троих хватит!" И невольно начала ласкать эти густые, шелковые и тяжелые волосы. Палец наткнулся на пластырь, опоясывающий голову как нимб. Отдернула руку, опять все внутри сжалось… "Да все правильно, это же после операции". Успокоила себя. Потом решительно встала, и, сама удивляясь своей легкой и пружинящей походке, пошла к зеркалу. "Смотреть начну снизу. Тут я уже все видела". Медленно поднимая взгляд, смотрела она на эту незнакомую молодую женщину в зеркале. С длинными стройными ногами, маленькой круглой попкой, плоским животом и тонкой талией… Естественным завершением высокой груди были узкие нежные плечи…. Шея – для любви… Она подбиралась все выше и выше, и, наконец, посмотрела в лицо этой "новой я" – тонкий овал, обрамленный агатовыми черными волнами, четко очерченные губы, созданные будто только для поцелуев, маленький чуть вздернутый носик… И, наконец, в пушистых длинных ресницах, огромные и бездонные глаза – как два чистых изумруда…