Страница 8 из 19
Пальцы правой руки Ленина опять начинают бегать по столу. Слышна глухая россыпь ударов. Вдруг пальцы останавливаются.
Сидящие за столом хранят молчание. Сталин сумрачно пускает кудрявые клубы сизоватого дыма. Он будто в стороне от всего. Брежнев с серьезным видом посматривает перед собой. Хмурится Андропов. Озадаченно поглаживает свой кабаний затылок Хрущев.
Вдруг Ленин останавливается, взгляд его делается озорным, легким. Он с хитрецой смотрит на сидящих.
— А что, если нам спросить насчет смысла жизни одного товарища? — Ах, как славно он произносит это слово «товарищ», как мягко, ласкающе звучит оно: «товаищ». Владимир Ильич подходит к двери в соседнюю комнату, приоткрывает ее: — Товаищ Арманд. Вы нам не поможете?
Она, пожалуй, некрасива, но очень женственна. Идет плавно, грациозно. Она из тех женщин, которые обращают на себя внимание, вслед которым оборачиваются.
— Что у вас тут происходит? — спрашивает она. Глаза у нее веселые.
— Мы заспорили о том, что есть жизнь. И, представь себе, абсолютно разошлись во мнении.
— Меня это не удивляет. И что успело прозвучать в мое отсутствие?
— Разное. Включая самый откровенный бред. — Ленин бросает быстрый взгляд на Сталина. — Я, по крайней мере, отстаивал точку зрения, что жизнь дается как испытание для того, чтобы человек преодолевал трудности.
Она улыбается прощающей, доброй улыбкой:
— Нет. Это не так. Жизнь дается нам для того, чтобы мы учились любить. Только любовь может спасти этот мир. Но ой как нелегко — научиться любить. На это тратят не одну жизнь.
Ленин разочарован. Смотрит на Арманд и говорит с укором:
— Вот и ты меня не поддержала.
А она так спокойно-спокойно:
— Прости, Володя, но я сказала то, что думаю.
Она подходит к столу и садится рядом с Булганиным. А Ленин стоит. Задумался. Руки в карманах. Я снова подумал: «Вдруг меня спросит? Что тогда?» Но не мог я всерьез предположить, что он ко мне обратится. И тут Ленин говорит:
— А давайте мы товарища спросим, — и поворачивается ко мне, глаза опять хитрые. — Товарищ, что вы думаете по теме дискуссии?
Я поднялся, в горле пересохло. Стою, переминаюсь с ноги на ногу, не знаю, что говорить. Ленин отвернулся, все молчат. Неловко. И тут меня словно черт попутал. Встал поближе к столу, говорю:
— Понимаете, это тот уникальный случай, когда каждый из вас прав. Если все мнения сложить, целостная картина получится.
Тут Черненко привстает. Лицо сердитое.
— Вас зачем сюда пригласили? — шипит. — Ведите протокол.
Я не отхожу. Стою себе.
— Меня сам товарищ Ленин попросил, — говорю. — То, что сказала товарищ Арманд — в центре. Это основа. На этом все держится. Но каждый из вас прав. Все, что вы сказали, имеет место.
Чувствую, не нашли мои слова отклика. Не нашли — и все тут. Впустую говорил. Черненко с недовольной физиономией опускается на стул. Да и другие с хмурыми лицами сидят. Сталин сосредоточенно пускает все новые и новые клубы дыма. Я просто не знаю, что делать. И тут в пронзительной тишине отчетливо раздаются какие-то непонятные звуки за дверью. Они идут оттуда, из предбанника. Вижу, что звуки всех насторожили. Даже Сталин повернул голову.
— Может быть, он пришел? — озабоченно произносит Ленин.
— Кто? — спрашиваю я, но вопрос повисает без ответа.
Вдруг Ленин обращается ко мне:
— Товарищ, прошу вас посмотреть, что там происходит.
— Хорошо, — говорю я и направляюсь в ту сторону. Проходя тамбур двойных дверей, на секунду окунаюсь в темноту. Свет ударяет мне в глаза. Еще мгновение, и я вижу перед собой парня из охраны. Мы с ним и раньше сталкивались в старом здании. Невысокий такой, круглолицый, крепкий, с быстрыми движениями. Он стоит посреди предбанника и кричит в рацию: «Да, здесь люди». Рация хрипит в ответ что-то невнятное. Парень добавляет: «Сейчас выясню».
— Что вы здесь делаете? — спрашивает он меня.
— Как — что? На совещание пришел. Протоколировать.
— Какое совещание? Ночь!
— Я тоже удивился, когда позвонили. Но пришел, а тут… — неожиданно я понимаю, как странно будет звучать мое перечисление: Ленин, Сталин, Брежнев, Хрущев, и поэтому я заканчиваю фразу единственным словом, — совещание.
Он смотрит на меня то ли с сомнением, то ли с любопытством. А как бы я смотрел на его месте? Лучше всего, чтобы он сам увидел.
— Идемте, — говорю я и поворачиваюсь.
Вновь раскрываются двойные двери, вновь передо мной зал, но сейчас в нем… никого. Неаккуратно, вразнобой стоят стулья у длинного стола. На зеленом сукне валяются бумажки. Но — никого.
— Ну, вы и накурили, — звучит рядом.
Я собираюсь было сказать, что не курю, но вовремя спохватываюсь — за кого он меня примет, услышав такое. Молчу.
— Где же ваше совещание?
— Может, они там? — указываю я на стену, за которой смежная комната.
— Давайте заглянем, — охотно соглашается он.
Когда мы подходим к двери, я уже не надеюсь, что там кто-то есть. Мое предположение оправдывается — в комнате действительно пусто. Я бросаюсь назад, к столику, за которым сидел. Слава Богу, листки на месте. Пробегаю глазами записи — было! А как доказать? Протокол всякий написать может. Протокол — не доказательство.
Потом со мной разбирались. Почему оказался в опечатанном помещении? Объяснительные три раза писал. Не про Ленина со Сталиным, конечно. А про то, что был звонок, я пришел, и дверь оказалась открытой. Подполковник Гавриков, добрая душа, лично со мной беседовал. Злого умысла в моих действиях не нашли — я же ничего там не украл, не испортил. Но, по-моему, решили, что я малость не в себе. Короче, пришлось мне уйти. Работу другую они сами предложили. В Кремле теперь бываю редко. Тут вот или там, где соборы. Но если честно, я, Ирина Павловна, совсем не жалею, что так получилось. Меня то ночное происшествие просто перевернуло. Я до этого про жизнь не думал. Ну… в философском плане. А тут смог. Я ведь им правду сказал: все они были правы. Это как мозаичная картина: здесь камушек, там камушек, а что-то получается. То, что сказала Арманд, в центре. Мы приходим в этот мир, чтобы научиться любить. Да. Я те листки берегу. И частенько перечитываю.
Ирочка молчала. Что она могла сказать? Что не верит? Этого ей как раз не хотелось говорить.
— Ирина Павловна, вы не сердитесь, что я так задержал вас? — прозвучало после некоторой паузы.
— Нет. — Она поднялась. — Мне было интересно то, что вы рассказали. Спасибо. Мне пора. До свидания.
Теперь она пошла к Спасской башне. «Жизнь дается нам для того, чтобы мы учились любить», — звучали в ее голове слова. Их сказала та, которую связывали с Лениным романтические отношения. Ирочке верилось — так оно и есть. Именно для того и дается людям жизнь.
Глава 6
С восьми до девяти было самое лучшее время. Начальник появился в десять минут девятого, но погрузился в изучение документов. Потом решал текущие вопросы на пару с Виктором Петровичем.
После девяти на нее привычно обрушился ворох проблем — непрестанные звонки, документы, посетители. Около десяти позвонил известный кинорежиссер.
— Александр Сергеевич примет меня? — Он говорил крайне жеманно. — Мне надо увидеть его сегодня. Я по очень важному вопросу.
В последнем Ирочка не сомневалась — к ее начальнику стремились попасть только по очень важным вопросам. Кинорежиссера не было в списке посетителей. Она постаралась ответить как можно мягче:
— Скорее всего, не получится. Все расписано по минутам. Вы обратитесь к Виктору Петровичу.
Кинорежиссер бросил трубку, не сказав более ни слова. Обиделся. Ей была неприятна его реакция. Потом появился бывший премьер-министр, полненький, круглолицый. Он все время поглядывал на часы, будто хотел ускорить ход оставшихся пяти минут.
А потом позвонил полковник, заместитель Александра Васильевича. Потребовал, чтобы она явилась к нему. Тоска охватила ее с новой силой. Дождавшись, когда Елена Игоревна займет ее место, Ирочка отправилась в соседний корпус.