Страница 85 из 105
«Он все еще меня любит»
«Он безумно по мне скучает»
«Он будет любить меня вечно»
— Пру, что ты хотела?
— А мы можем потом посмотреть «Рапунцель»?
Она усмехнулась, потому что этим летом «Рапунцель» стал их любимым мультфильмом. Для Гризельды он значил нечто большее, чем просто детский мультик. В нем было практически невозможное соединение двух родственных душ, которые влюбляются и меняются для того, чтобы быть вместе, которые почти погибают ради жизни другого, и в конечном итоге обретают своё «долго и счастливо». Нет никаких шансов, что они встретятся. Нет никаких шансов, что они будут вместе. Нет никаких шансов, что это произойдёт, но все-таки происходит, и Гризельде это очень нравилось.
— Конечно, — ответила она, помогая Пруденс вылезти из ванны и вытирая ее теплым пушистым полотенцем. — Скорее надевай пижаму. Я сделаю нам попкорн.
Гризельда приготовила в микроволновке две пачки попкорна, и ее взгляд задержался на прикреплённой к холодильнику брошюре Университета округа Колумбия. Она улыбнулась, испытывая невольную гордость от того, что пойдет туда в сентябре. С помощью Сабрины она заполнила заявление, и только вчера её приняли в Колледж гуманитарных и естественных наук. Чтобы это отпраздновать, вчера вечером Майя вывезла ее в город выпить шампанского и сделать на запястье татуировку «Х+Г».
Решив отвлечь ее от неприятных ощущений и татуировочной иглы, Майя не преминула кольнуть её по-своему.
— Подруга, хочу заметить, что по мне, этот ваш кодекс молчания — полный бред.
— Майя, я так по нему скучаю, — сказала она, поморщившись, когда маленькие иголки прокололи ей кожу. — Но я не хочу, так или иначе, влиять на него. Если он захочет быть со мной, то через несколько недель я получу это письмо. Если нет, мне просто придется жить дальше.
— И ты не будешь против?
— Если он захочет, чтобы его ребенок жил в полноценной семье с мамой и папой? — она глубоко вздохнула, почувствовав, как заныло сердце. — Не скажу, что мне не будет больно. Будет. Нестерпимо. Но если это то, чего он хочет, то я желаю ему именно этого.
— Я бы за него боролась.
— Брось, Майя. Что бы ты отдала за то, чтобы твои мама и папа счастливо жили вместе? Я не могу кого-то этого лишить.
— Ты имеешь в виду ребенка.
— Да, — сказала она, не в состоянии скрыть печаль, сквозившую у нее в голосе. — Если Холден и Джемма захотят, чтобы у их ребенка была семья? Я не стану им мешать.
— А ещё именно ты настояла на своём отъезде, чтобы Джемма от него не избавилась, — Майя покачала головой. — Ты слишком хорошая, Гризельда Шредер.
— Нет, — возразила она. — Я вовсе не такая хорошая. Но я знаю, каково это — не иметь семьи. И не пожелала бы такого ни одному ребенку.
— Значит, в глубине души ты все же надеешься, что он останется с Джеммой?
— Нет! — сказала она. — Нет. Не буду врать. Я надеюсь, что он мне напишет. Надеюсь, что он выберет меня. Видишь? Я не такой уж хороший человек, Майя.
— Нет, хороший. Большинству девушек было бы плевать на ребенка от какой-то другой женщины. И они не дали бы ему возможности разобраться, чего он хочет.
Наконечник иглы нещадно жалил ей запястье, кожа горела, словно от ожога. А это была все лишь небольшая татуировка, размером с 25-ти центовик. Гризельда поморщилась, вспомнив огромные татуировки на груди у Холдена, крылья ангела, закрывающие весь его торс. Как он вынес эту боль? Ответ пришел сам собой: потому что эта боль ничего не значила по сравнению с болью от его потери.
— Просто я хочу быть уверена, что он никогда не пожалеет о том, что остался со мной, — вздохнула она. — Когда мы встретились, нас накрыл настоящий ураган эмоций, и мы вроде как сразу кинулись в…
Она покраснела.
— В серьёзные отношения. Думаю, нам нужно немного времени, чтобы убедиться, что это именно то, чего мы хотим.
— Тебе нужно время? — спросила Майя, выразительно подняв брови.
— Может немного, — призналась Гризельда. — Мне невыносимо быть вдали от него, но думаю, это даже хорошо. Это говорит мне о том, что наше чувство настоящее. Это говорит мне о том, что дело не только в сексе и влечении. Оно…
Она пожала плечами.
— Оно настоящее. Это то, чего я хочу.
Казалось, на Майю это произвело разительное впечатление.
— Да ты только посмотри на себя, такая распремудрая и всё такое. Моя маленькая девочка растет.
— Разлука причиняет много боли, — сказала Гризельда, тихо посмеиваясь над подругой. — Но это не так уж и плохо.
— Да неужели? А мне кажется, что, в основном, это просто отстой.
— Ты меня недооцениваешь! Я избавилась от Джоны. Я поступила в колледж. Я принимаю от людей помощь, — сказала она, бросив на Майю укоризненный взгляд. — Ты права. Полагаю, я действительно расту. Но все это произошло благодаря Холдену. Он стал… искрой.
— От которой вспыхнул пожар, — поддразнила Майя, вызывающе двинув бедрами. Татуировщик оторвался от своей работы и уставился на нее.
— Я занята, — сказала ему Майя и повернулась к Гризельде. — Хорошо, ты здесь вовсю растешь, а как насчет Холдена?
— Он тоже растет. Он идет в морскую пехоту. Он больше не собирается драться в поле с другими мужчинами и работать на ненавистной работе. У него есть план, цель. Стремление. Ты бы видела его лицо, когда он мне об этом рассказывал. И знаешь что? Все это произошло благодаря мне. Видишь, да? Мы хорошо друг на друга влияем.
— Вижу, — произнесла Майя.
Тату-мастер обильно смазал татуировку вазелином и попросил Гризельду посидеть еще несколько минут, пока он выпишет счет и найдет листок с инструкциями по уходу за татуировкой.
— Когда ты теперь с ним увидишься? — спросила Майя.
— Если все пойдет по плану, то в ноябре.
— На День благодарения, — ухмыляясь подруге, сказала Майя.
Благодарения.
Ожидая, пока татуировщик принесет счет, она почувствовала, как сердце затрепетало в тоске и томительном предвкушении будущего — их будущего. Она была бы так благодарна за этот год. Если он выберет её. Если он выберет их.
Гризельда как раз высыпала попкорн в две большие миски, когда, прыгая по ступенькам, с лестницы спустилась Пруденс. Затем она наполнила лимонадом две кружки-непроливайки, поскольку Сабрина не разрешала Пруденс пить в медиа-зале из открытых чашек.
Когда начался мультфильм, Пруденс прильнула к Гризельде, уютно устроившись на диване, и она бросила взгляд на свою татуировку, подумав:
«Держи руку на буквах, Холден.
Я тоже буду держать».
***
Это была девочка. У него дочь.
Было просто потрясающе увидеть на экране монитора очертание ее тела и пузырьки, появляющиеся у нее изо рта, когда она шевелилась внутри у Джеммы. Он разглядел ее череп, позвоночник, ноги и ступни, услышал, как бьется, колотится, словно заведённое, ее маленькое сердечко. Она была живым чудом, его чудом.
По дороге в клинику и сидя в приемной, они с Джеммой почти не разговаривали, но когда врач включил на мониторе звук, Джемма схватила Холдена за руку, и он сжал ее ладонь, улыбнувшись ей в ответ. Несмотря на все разногласия, эта малышка была частичкой их обоих, и он уже ее любил.
В грузовике по дороге домой Джемма рассматривала фотографии, которые им дали в клинике, и с улыбкой повернулась к Холдену.
— Я тут подумала на счет имён, — произнесла она. — Как тебе Карисма?
«Да, как-то не очень», — подумал Холден, ничего не ответив.
— Или Дестини? Или Жасмин?
Холден нервно сглотнул, борясь с желанием сказать ей, что ему не нравится ни одно из этих имен.
Джемма громко вздохнула, очевидно, раздосадованная его реакцией.
— Клинтону нравится Ханна.
— Ханна — хорошее имя, — проговорил Холден.
— Да? — спросила Джемма, положив руки себе на живот. — Что скажешь, малышка? Тебе нравится имя Ханна? Хочешь, чтобы тебя назвал дядя Клинтон?
— Дядя Клинтон?
— Так он себя называет. У меня нет ни братьев, ни сестер, у тебя тоже, так что мы можем считать своей семьей всех, кого захотим.