Шелест. Том 2

– Многое, – неопределенно сказал девушка. На минуту ее взгляд застыл, словно она вернулась в далекое прошлое. – Луис, – выдохнула она. – Хочу, чтобы ты знал: мне искренне стыдно за мой поступок. Я никогда больше так не поступлю. Если хочешь следовать за мной, что ж, пусть так будет. Но, знай, если когда-нибудь решишь остановиться – пойму. Знай, я благодарна за все, что ты делаешь для меня. Без тебя… – она запнулась. – Как хорошо, что ты есть.

– Нет, – прошептал он. – Хорошо, что есть ты.

Вайлет улыбнулась, задумчиво разглядывая его лицо, отчего оно тут же пошло красными пятнами. Потянулась, достав с заднего сиденья миниатюрную сумочку, и долго рылась в ней, что-то выискивая. Луис увидел в ее руках небольшой медальон в форме полузакрытого бутона цветка с полустертой надписью, который она покрутила в руках, а затем решительно одела на шею.

– Что это, – спросил Луис.

– То, отчего я всегда бежала. То, отчего бежал мой отец.

– И что же это.

– Решение.

Развернув листок, она начала читать вслух.

«В тысяча пятьсот шестьдесят седьмом году в поместье Дюпон на северо-востоке Франции в ветхом домишке, на окраине, жила отшельница – Игрида Люванье. Она называла себя знахаркой, разбиралась во множестве трав и лечила от болезней. Существуют свидетельства, описывающие поразительную красоту Игриды. Как следствие: у нее было множество недоброжелателей, завидующих молодости, красоте и природной грации. Старые девы ворчливо шептали ей в спину, распространяя слухи о том, что она якобы продала душу дьяволу взамен на красоту, молодость и знания, с помощью которых теперь заманивала глупцов, опустошая их кошельки и туманя разум. Она не была из знатного рода. Мать Люванье простая крестьянка, а сведения об отце и вовсе не дошли до нашего времени.

Игрида жила совершенна одна, возле болот, именуемых «Чертово озеро». Говорят, девушка понимала язык зверей и птиц, могла призвать дождь или обрушить на твою голову проклятье. Люди в те времена были настолько темны и суеверны, что во всем необъяснимом видели происки дьявола. Их сжигала зависть и злоба, а еще неприступность своенравной девушки. Женщины поместья завидовали и ее славе, вышедшей далеко за пределы Дюпона, а мужчины ненавидели за холодность и неприступность.

Местный священник донес на Люванье, обвинив в колдовстве и коварстве, призвав защитить жителей Дюпона от дьявола. В то время велась активная охота на ведьм. Людей могли казнить без особых разбирательств за любой донос, касающийся вопроса веры. Красота всегда приравнивалась к происку злых чар, людей легче принудить к греху или пройти против церкви, когда они одержимы. Красота туманит разум, и ради ее обладания человек может пойти на любое преступление, даже на убийство брата.

То было темное и тяжелое время: подозрительность, доносы, подстрекательство делали существование невыносимым. Девушку схватили, пытали, жгли коленным железом, заставляя признаться в том, что она ведьма и навлекала на жителей болезни, но, не добившись покорности, осудили на смерть и прилюдно сожгли на костре. В момент казни, когда языки пламени протянулись к ее ногам, она прокляла жителей поместья, сказав, что каждый из них и их потомков сгорит на таком же костре. Никто не будет прощен, пока они не искупят грех кровью.

«Бойтесь числа тридцать девять, ибо идет время Апакатики, ведь вы сами навлекли на себя гнев. Никто не сможет остановить неизбежное, пока он сам не решит измениться, а этого никогда не произойдет. Люди не позволят соединиться с цветком, потому что их обуревает зависть, алчность, потому что их души полны предательства и лжи, потому что люди и есть само зло. Никто не сможет закрыть двери, которые они открыли, ибо люди не видят добра, не умеют прощать и принимать. Никто не сможет противостоять пришедшему из тьмы, потому что люди уже не дети Господа».

Игриды Люванье было всего двадцать три года».

– Господи, – прошептала Вайлет. – Но как это связанно с орденом?

– Маркус считал это важным, ведь послал именно этот документ, – пожал плечами Луис. – Может, существует связь, а может быть нет. Старые истории конек уважаемого профессора Макдилана.

– Таких историй тысячи. Скажи, почему кто-то постарался, чтобы именно об этой было трудно узнать. Что в ней такого? Апакатика? Опять это слово. Об этом говорила цыганка Васка, это написано на гравюре Караваджо, это сказала Игрида. Возможно, орден тщательно скрывает любое упоминание об Апакатике?

– Мы можем только предполагать, Ви.

– Верно. Ответь на один вопрос. Откуда неграмотная старая женщина из бродячего цирка может знать об этом слове? В пылу гнева она выкрикнула его, тут же пожалев.

– Похоже, с Ваской стоит поговорить более серьезно. Мы заставим старуху рассказать правду.

– Заставим? Как думаешь, чего она боится? Какие доводы приведём, чтобы она поведала правду? Она старая женщина, и как-то связанна с орденом. Парень по имени Вейн, которого мы встретили в «Танцующем медведе», схватил за руку и сказал, чтобы мы уходили отсюда как можно быстрее, потому что для меня это опасно.

– Почему ты не рассказала об этом раньше? – Тут же нахмурился Луис.

– Дело не в этом. Васка не та, за кого себя выдает. Но мы должны придумать, как заставить ее разговориться.

– Стоит, пожалуй, встретиться с этим пареньком. Вейн, ты говоришь? – Протянул он, сжимая с силой руль. – Задача не из легких.

– Я знаю. Мы что-нибудь придумаем.

«Мы, она сказал мы, а не я»! – Луис погладил ее по щеке, поправил воротник куртки, прикоснулся к висевшему на шее кулону.

– Странная штуковина.

Воздух становился сырым и тяжелым. Скоро начал накрапывать дождик. На этот раз Луис уступил ей руль и тут же вырубился на заднем сиденье. Громкий храп вызывал улыбку, и Вайлет то и дело оборачивалась, чтобы посмотреть на спящего друга.

Она притормозила возле дорожного кафе. На мгновение храп затих, а затем возобновился с новой силой. Заправив машину, она купила немного еды, а когда вернулась, заботливо укрыла Луиса курткой, скинув ее с плеч. Он во сне, смешно чмокнув губами, пробормотал, что Майку ни за что не уйти от Грега Мэтьюсона, который в первой же четверти выведет его из строя. Ведь это его тактика – выводить из игры лучших…

Он проспал почти десять часов, и когда с испугом вскочил с заднего сиденья, рассвет только занимался.

– Ви, – закричал он.

– Спокойно. Я здесь, – засмеялась она, протягивая ему бутылку с минералкой.

– Господи, я, наверное, проспал целую вечность. Тебе нужно отдохнуть, останови машину, – засуетился он.

Она кивнула на пакет с едой, всем видом демонстрируя, что пока не собирается уступать руль. Луис почесал затылок, протянулся к бумажному пакету и тут же кинулся на запеченные в соусе «Чили» куриные ножки, только теперь осознав, насколько проголодался.

– Через часа два мы будем на месте, – заметила она, передавая Луису салфетку, по бороде которого тек жир.

– Надеюсь, мы что-нибудь узнаем об этом ублюдке, – мрачно изрек он, вгрызаясь в куриное мясо. – Как мог старик не распознать в полоумном Эрни своего племянника?

– Это и понятно. Макдилан никогда не сталкивался с Эрни один на один. Том старался держаться от него как можно дальше, к тому же профессор редко надолго останавливался в городе, что сводило вынужденные контакты к минимуму. Профессор стар, ему и в голову не могло прийти, что его любимый племянник находится в Файерлейке, а не в Австралии, и причастен к столь страшным преступлениям. Скорее всего, он даже не подозревает о том, чем Том в действительности занимался, о том, что его уже нет в живых, и он навсегда остался в лабиринте.

«Как и Джек», – подумала она. В глазах вспыхнули огоньки ярости и холодной решимости идти до конца.

18

Величественный особняк «Пять озер» поражал былым великолепием и поистине огромными размерами. Издалека он походил на средневековый замок с шатровыми башенками и шестидольными сводами, квадровыми из тесаного камня стенами, увитыми мясистым плющом, и широкими полукруглыми эркерными окнами.